Учебник Б.Г.Якеменко по основам православной культуры


По идее, дети, завидев это, должны с жадностью хватать книгу и пить нескончаемым потоком этот нектар мудрости.
Но! Предчуствую я, что дети будут бежать.
Что бы я сказал о Православии, если бы у меня была только эта обложка? Мрачное, старушачье, суровое, страдальческое... Всё так понятно и близко десятикласникам.
Сама обложка - бешеный ужас и страх. Может Якеменко вредитель? Или начисто лишен вкуса, чуства меры? Я бы с удовольствием заглянул внутрь учебника, но это невозможно. В отличии от учебника о.Андрея - здесь тайна за семью печатями.
Под катом - рецензия на 1 часть учебника
То есть в качестве учебника по основам православия она, конечно, совершенно никакая, и об этом надо сказать сразу: никаких основ православия в ней нет, но есть зато полезные факты к онтологии «Наших», к их глубинно-психологическим мотивировкам. Мне приходилось уже писать о том, что «Наши» структурированы по принципу секты и отличаются сектантской же нетерпимостью (как, увы, и большинство российских общественных организаций вплоть до отдельных церковных общин: причины этого явления интересны, но Якеменко в книге их не рассматривает). Как известно, всякая секта начинает с того, что вручает вам на улице брошюру о том, как скверно вы живете. В описании ужасов мирского быта учебник Якеменко ближе всего к сочинениям иеговистов, но, конечно, превосходит их в красочности: «Человек увлеченно познает мир, но на самом интересном месте смерть взмахом своей длани перерезает порядком истершуюся ось, на которой крутится колесо жизни, — и оно, взвизгнув, отскакивает в сторону и, подпрыгнув несколько раз, ложится набок, дрогнет напоследок — и человек умирает, уходит в эту самую дорожную пыль». Взвизгнув. Соотечественники, страшно. «С тех пор как человек начал размышлять о том, в чем именно состоит смысл жизни, он особенно отчетливо начал осознавать бессмыслицу окружающего бытия. Это бесконечное круговращение неизбежно приводит любую чуткую и неравнодушную душу к пессимизму, прекрасно выраженному в книге Екклесиаста» (следует цитата про суету сует). Со всем этим стоило бы поспорить — во-первых, книга Екклесиаста как раз принадлежит религиозному, а не атеистическому сознанию, и от пессимизма отнюдь не застрахован даже тот, кто живет с Богом и в Боге; во-вторых, признание любого оптимиста человеком нечуткой и равнодушной души чревато ссорой с половиной земного населения, поскольку на свете полно оптимистичных, нравственных и уравновешенных атеистов. Но мы имеем дело с духовной автобиографией Бориса Якеменко, и она в высшей степени показательна: для сектантского сознания весь мир действительно лежит во зле, и единственный путь спасения — обретение веры в возможность другой реальности. «Страдания — главный инструмент, позволяющий стать человеком, снять маску, даже крепко приросшую, которую многие люди носят годами, а иногда и всю жизнь». В доказательство благотворности страдания упоминается Серафим Саровский, в юности избитый разбойниками и всю жизнь страдавший от последствий давнего увечья; не забыты тяжко страдавшие от многолетних болезней Амвросий Оптинский и Иосиф Волоцкий. Благотворность страдания — любимый аргумент всех тоталитарных систем, и надо заметить, что в описаниях мук богооставленности, тщеты земного бытия или одиночества в толпе Борис Якеменко гораздо ярче и убедительней, чем в разговорах о любви или сердечной теплоте.
Все это очень верно — с поправкой на то, что речь идет не о православии, а об описании определенного мировоззрения, в основе которого, однако, лежит не повышенная чуткость купно с неравнодушием, а завышенная самооценка купно с ненавистью к недооценивающей тебя среде. Большинство обскурантов-морализаторов в юности сильно страдали от травли со стороны сверстников; к сожалению, таков удел почти всех незаурядных молодых людей — но одни умудряются это преодолеть, а другие уходят в обскурантизм и проповедь страдания, в ненависть к миру с его соблазнами. Даже творчество не представляется им спасительным выходом: «Так создаются шедевры. А потом ощущение близости иного мира уходит и приходят мучение и тоска от невозможности повторить чудесные минуты вдохновения. И рисунок, скульптура, музыка, созданные в минуты этой необыкновенной близости, становятся мучительным и страшным свидетельством недостижимости этого смысла…» (далее рассказывается о творцах, с тоски уничтожавших лучшие создания).
Увы, при таком подходе к основам православия, изложенным вдобавок слогом русской предреволюционной публицистики, к которой историк Якеменко питает давнюю склонность, велик шанс завербовать прежде всего меланхоличных, печальных, обиженных на весь свет одиночек, одержимых манией поучать и спасать человечество. Надо ли говорить, что к христианству с его свободой, веселым презрением к любому высокомерию и унынию все это не имеет никакого отношения? Вера, конечно, — ничто без пламенности, и раздувать эту пламенность—благое дело; но не любой же ценой, не за счет же «подпольности», заклейменной еще Достоевским? Однако мы ведь разбираем книгу с точки зрения ее душеполезности, а как иллюстрация к определенному мировоззрению — что греха таить, распространенному, — она действительно очень хороша, главным образом наглядностью. «Если Бога нет, тогда мы действительно просто космическая плесень, покрывшая камень, который носится по окраине Млечного Пути». О да, разумеется. Затравленный капитан Лебядкин говорил еще откровеннее: «Если Бога нет, то какой же я штабс-капитан?»
В остальном к учебнику Якеменко не может быть никаких претензий—просто потому, что это книга на другую тему. Две трети ее (рецензенты, к сожалению, не указаны) — путеводитель по русской духовной литературе, архитектуре и московскому быту XII—XVIII веков. Неясно, правда, почему этот быт, которому уделены страницы аж со 118 по 176, — так однозначно назван православным: в нем полно элементов язычества (в частности, скрупулезно описанный страх перед баней, где якобы гнездится нечисть) и этнографии, вовсе не идущей к делу. Думается, ответ состоит не в том, что быт русского человека был так уж стопроцентно детерминирован православием, но в том, что Борис Якеменко однажды уже издал двухтомник «Быт и традиции Москвы XII—XIX веков» (М.: «Центр гуманитарного образования», 2003). Тема близка, материал собран, так не пропадать же добру. В учебнике по основам православной культуры стоило бы чуть меньше внимания уделять материальной составляющей этой самой культуры (описанию внутреннего устройства храма, сакральному смыслу избы и т д.), но ее куда более увлекательной духовной истории. Например, отличиям православия от католичества (о чем в книге не сказано вообще ни слова), истории разделения церквей, полемике иосифлян с нестяжателями, дискуссии Нила Сорского с Иосифом Волоцким (которая сама по себе много увлекательней для думающего школьника, нежели подробное истолкование смысла православного богослужения), — но здесь, кажется, я углубляюсь в ту же самую полемику на стороне Нила Сорского. Это ведь он считал, что суть православия не в обрядах, — но эта точка зрения, увы, оказалась менее популярна. Написать учебник по основам православной культуры с XII по XVIII век и упомянуть в нем протопопа Аввакума единственный раз, на стр. 77—78, ни словом не обмолвившись о сути раскола, зато процитировав фрагмент из «Жития» о вредности пития! — как хотите, это надо уметь. Посвятить десяток страниц техническим особенностям русской иконописи, подробно описать домостроевский семейный уклад вплоть до боярского распорядка дня — и ни слова не сказать о митрополите Филиппе, удушенном Малютой Скуратовым! Не изложить ни одного жития русских святых, не рассказать о такой специфически православной форме подвижничества, как юродство, ни словом не упомянуть Николая Псковского, Василия Блаженного, — отважных обличителей зверства, всенародно чтимых! Не упомянуть о роли церкви в ополчении Минина и Пожарского, о подвигах патриарха Ермогена и протопопа Саввы! — до какой степени надо не знать, не чувствовать психологии школьника, чтобы вместо яркой и напряженной духовной истории России преподносить ему курс лекций по символике богослужения и архитектуры! Неужели дух православия вообще ничего не значит для автора этой апологии церковного быта? Не верю. Подозреваю, что у Бориса Якеменко попросту недостает знаний.
http://www.ogoniok.com/5050/14/