Тусклей, равнодушней оскал зеркал... И лучше мне просто разбить бокал?

Я вспомнил:
У сенатора Роберта Кеннеди были странные глаза. Они всегда были напряженны. Даже когда сенатор смеялся и червонный чуб прыгал на загорелом, шелушащемся лбу горнолыжника, а ослепительные зубы скакали во рту, как дети на лужайке, его глаза жили отдельной, настороженной жизнью. [...] Они обитали на лице как два непричастных к общему веселью существа. Внутри глаз шла изнурительная скрытая работа.
[...] У нас в руках были старинные хрустальные бокалы, в которых плясали зеленые искорки шампанского.
- Скажите, а вам действительно хочется стать президентом? - спросил я. - По-моему, это довольно неблагодарная должность.
- Я знаю, - усмехнулся он. Потом посерьезнел. - Но я хотел бы продолжить дело брата.
- Тогда давайте выпьем за это, - сказал я. - Но чтобы это исполнилось, по старому русскому обычаю: бокалы до дна, а потом об пол...
Роберт Кеннеди неожиданно смутился, взглянув на бокалы.
- Хорошо, только я должен спросить разрешения у Этель. Это фамильные из ее приданого...
Он исчез с хрустальными бокалами, а затем появился еще более смущенный: "Жены есть жены... Я взял в кухне другие бокалы, какие попались..." [...]
Мы выпили и одновременно швырнули опустошенные бокалы. Но они не разбились, а, мягко стукнувшись, покатились по красному ворсистому ковру.
Работа в глазах сенатора прекратилась. Они застыли, уставившись на неразбившиеся бокалы.
Роберт Кеннеди поднял один из них и постучал пальцем по стеклу. Звук получился глухой, невнятный. Бокалы были из прозрачного пластика.
|
</> |