Туркестанское восстание саперов (1912)

Настоящий номер посвящается памяти товарищей солдат, КАЗНЕННЫХ в 1912 году за Саперное восстание в лагерях г. Ташкента.

Согласно постановлению Ташкентского Совета солдатских и рабочих депутатов, в гор. Ташкенте будет произведен сбор на постройку памятника на могиле казненных в 1912 г. за саперное восстание 14 сапер. Весь остаток сбора, после покрытия расходов на памятник, пойдет на создание Ташкентского народного университета. Граждане, докажите своей отзывчивостью, что Вам дорога память борцов за свободу. Докажите, что Вам дорого дело народного образования. Запись желающих участвовать в сборе в качестве сборщиков и сборщиц производится в Доме Свободы с 10 ч. утра до 5 вечера, начиная с 6 сентября с. г.

Члены Комиссии   
Тюленин, Гриневич

Посвящая настоящий номер светлой памяти казненных в 1912 году за саперное восстание 14 тов. сапер, мы даем место воспоминаниям очевидцев казни и участников восстания, солдат, прибывших с фронта.

Тов. Нестеров рассказывает, что восстание организовывалось на чисто идейной почве, имея целью перенести пламя возмущения войск на всю Россию, где, как заявляли организаторы восстания, готовилось всеобщее выступление как рабочих, так и войск. Тов. Тюленин сообщает, что восстание подготавливалось очень долго, причем по переезде войск в лагери происходили частые собрания в учебных минных галереях, где могла поместиться целая рота. Эти галереи находились под землей саженях в 4-х. Пользовались также возможностью собраться под предлогом слушателей музыки, когда играл оркестр на плацу возле солдатской лавки. Тогда ходили парами и по трое, отделяясь после принятых решений и сообщая о них следующей паре. Опасались агентов «охранки», которых подмечали, держась от них в стороне, относясь с большим подозрением. Восстание предполагалось в ночь с 28 на 29 июня, когда «я, — говорит один из участников, — отправился ночью с группой тов. для того, чтобы перерезать все телефонные и телеграфные провода, соединяющие лагери с городом», что и было исполнено, но восстание в эту ночь не состоялось.

С этого дня воцарилось в лагере какое-то нервное напряжение, которое было ясно и офицерам и солдатам, даже [не] участвовавшим. Следствием было то, что часть «шкур» (как звали сверхсрочных солдат) поспешила уехать под разными предлогами, а офицеры внесли в помещение офиц. собрания некоторое количество винтовок и патронов для самозащиты.

Некоторые задают вопрос о том, как относились к восстанию офицеры. Из слов участников выясняется, что, безусловно, всем офицерам было известно о готовящемся восстании.

Что же касается поведения офицеров во время самого восстания, то заранее можно знать, что здесь, как всегда и всюду, нашлись друзья и враги народа. И если подпор. Красовский, вынув револьвер, грозил толпе солдат всадить первому, кто двинется, пулю в лоб, за что, конечно, был убит сам сейчас же, то тут же указывают на целый ряд офицеров, с первой минуты заявивших солдатам: «Братцы, я с вами» или «Братцы, за мной». Говорят, напр., о подполк. Ефимове, присоединившемся к солдатам и рекомендовавшем им идти к пороховому погребу, где запастись патронами, нагрузив их также и на двуколки, которые взять с собою. Говорят о капитане Жильцове, который, собрав группу солдат, велел им стрелять по команде в воздух, чем и спас их, доложив, что они стреляли, усмиряя восставших. Говорят и о другом офицере — Похвистневе, который собрал тоже группу солдат возле себя и, приглашая бежавших мимо присоединяться, таким же образом спас многих, и среди них активных участников восстания, сказав, что это — отряд, усмирявший восставших. Многие солдаты спаслись тем, что успели очистить свои винтовки от нагара, который получается от выстрелов, и тем доказать при аресте, что они не участвовали в стрельбе и восстании.

После усмирения, ночью же, десятки патрулей брали всех встреченных в лагерях и ближайших к ним дорогах сапер и отводили их в барак, откуда уже через несколько дней были выделены путем перекрестного допроса те, кто потом пошел на смерть, на каторгу и в дисциплинарный батальон.

Forward

А. Черновский. Восстание туркестанских сапер 1912 г. // Былое. 1925. № 1.

Саперные работы в лагере под Ташкентом

Такова была лагерная жизнь и летом 1912 года. Но люди — не безгласные скоты. Еще живы были среди туркестанских войск воспоминания и свидетели восстания в Ташкентской крепости в ноябре 1905 г., об асхабадском саперном бунте в июле 1906 г. Солдаты собирались в бараках Троицкого лагеря, в рощице, на берегах арыков (оросительных канав), говорили о своем житье-бытье, о тяжести службы и работ, рассказывали о действиях особо ненавистных начальников, изнурявших солдат работами и дававших им презрительные клички. Наиболее часто упоминались имена штабс-капитана Похвистнева, поручика Красовского и еще 3—4 офицеров. Нарастало общее глухое недовольство.

Когда перечитываешь документы следственного производства и судебного дела о восстании сапер, невольно удивляешься, как можно было сохранить в тайне от начальства, от охранной полиции все эти разговоры, угрозы, всё это ежедневно нараставшее недовольство. Конечно, в семье не без урода, но удивительно, что в огромной семье Троицкого лагеря (2 саперных батальона, 2 стрелковых полка, артиллеристы, казаки) нашелся только один урод, оказался только одни доносчик. На сходках же бывали сотни солдат.

Этим предателем был сапер 3-й роты 1-го батальона Петр Андреевич Шереметьевский, 22 лет, сын чиновника. Он прошел 4 класса классической гимназии в г. Вильно, после чего поступил на либавские курсы ближнего плавания. С 3-го курса его взяли в солдаты.

Чтобы больше не возвращаться в нашем рассказе к этому господину, приведем сведения о его личности и дальнейшей судьбе по имеющимся в делах документам.

После окончания его «работы» по саперному делу, т. е. после того, как были повешены 14 его товарищей — солдат, Шереметьевский, оставаясь сапером, поступил на постоянную службу в туркестанское районное охранное отделение, где и сотрудничал, подписывая свои донесения псевдонимом «Зорька». Горький пьяница, постоянно отбывавший то или иное наказание за неисправности по службе, Шереметьевский вскоре был осужден на 3 года в дисциплинарный батальон за оскорбление в пьяном виде караульного начальника. Однако благодаря хлопотам жандармских и других генералов, ценивших рвение шпиона, Шереметьевский уже в начале 1914 года получил царское помилование. Используя его для укрепления существовавшего строя и раскрытия крамолы, начальство не закрывало глаз на личность предателя. Вот отрывок из сношения минского жандармского полицейского управления. «По отзывам ближайшего начальства, Шереметьевский поведения весьма дурного. Он отличается крайней лживостью, оказывает непослушание и неповиновение начальникам из нижних чинов, груб и дерзок в обращении с последними и с товарищами по заключению, в своих личных делах крайне скрытен. В общем — личность весьма порочная». Очень характерен этот отзыв жандармских властей, вся деятельность которых и вела как раз к воспитанию и развитию подобных лживых, грубых и порочных типов. Вырастив такое детище, жандармы сами удивляются, какая мерзость появилась на свет божий.

Еще перед пасхой 1912 года Шереметьевский доносил батальонному командиру Еранцеву, что среди сапер поговаривают о бунте. В мае месяце, попав за пьянство на гауптвахту, Шереметьевский опять доносит, что сапер Слободской и др. собирают сходки, на которые приходят саперы, стрелки и артиллеристы, нет только казаков. 5 июня — новый донос о митинге, на котором произносились речи о строгостях военной дисциплины, о необходимости добиваться улучшения пищи, изменения обращения офицеров с солдатами, об уменьшении срока службы. О предательской роли Шереметьевского солдаты тогда еще не знали, — он бывал на сходках и в своих доносах называет имена главных ораторов на митингах, это — саперы Слободской, Волков, Баряев, Попов, Синельников.

Саперные работы в лагере под Ташкентом

Начальство приняло некоторые меры. Вечерами по окрестностям лагеря посылались конные разъезды, которые должны были задерживать участников сходок. Но задержан никто не был. Солдаты уже догадались, что кто-то доносит, некоторые стали подозревать Шереметьевского, который частенько забегал к батальонному командиру. Особенно осторожны стали саперы, когда одни подпрапорщик «пригрозил Синельникову веревочкой» (выражение из показания Шереметьевского).

К концу июня настроение стало особенно тревожно, восстания ждали со дня на день. 29 июня Шереметьевский прибежал в цирк, уже не скрываясь, на глазах солдат подошел к батальонному командиру и доложил, что восстание назначено на эту ночь, что заговорщики-саперы установили связь с военно-революционной организацией через разносчика — торговца булками и фруктами Боровика. Крестьянин Киевской губ. Звенигородского уезда Александр Никифорович Боровик отслужил свой срок сапером 2 батальона, после чего занялся торговлей в районе лагерного расположения. Роль его в подготовке восстания осталась вовсе не освещенной предварительным следствием. После восстания Боровик бесследно скрылся.

Наконец, уже 1 июля, Шереметьевский последний раз перед восстанием явился к командиру и, сообщая, что восстание произойдет ночью, просил арестовать называемых им главарей движения и его самого, для отвода глаз, или командировать его в г. Ташкент, где он надеется раскрыть военно-революционную организацию. Начальство, видимо, не очень доверяло доносчику и на все его предложения лениво отвечало: «Как-нибудь после!»

Минное поле в Троицком лагере

В этот же день, 1 (по нов. ст. 14) июля, вспыхнуло восстание. Согласно обвинительному акту, составленному помощником военного прокурора Афанасьевым, и многочисленным свидетельским показаниям, внешняя картина восстания рисуется так. Сигналом послужили 2 револьверных выстрела, раздавшиеся в лагере после ужина и вечерней переклички. Солдаты начали выбегать на переднюю линейку (так называется лицевая сторона лагерного расположения) с криками «ура», слышны были одиночные выстрелы.

Волнение охватило сапер главный образом 1-й, 3-й и отчасти 5-й рот 2-го Туркестанского саперного батальона, а также 2-й, 3-й и отчасти 1-й рот 1-го батальона. Саперы остальных рот (батальоны были пятиротного состава) разбежались и попрятались, а 2-я рота 2-го батальона, почти в полном составе, образовала ядро правительственных войск, под командой своего командира, капитана Жильцова, который и явился главным организатором подавления восстания. Остальные офицеры частью отсутствовали из лагеря, частью попрятались, и лишь немногие бросились в бараки своих рот. Одни офицеры приказывали солдатам брать винтовки и строиться, другие же, наоборот, с помощью фельдфебелей и заслуженных унтеров, старались не дать оружие солдатам, действуя уговорами, силой и руганью. Вскоре во 2-й роте 1-го батальона убит солдатами штабс-капитан Похвистнев, в 3-й роте тяжело ранен штыками поручик Шадский, бегавший по бараку с обнаженной шашкой. Во 2-м батальоне также было убито 2 офицера: в 1-й роте поручик Красовский, стрелявший в солдат из револьвера, сбит с ног ударом приклада и застрелен из винтовки, в 3-й роте тяжело ранен Кощенец, умерший впоследствии от ран. В наиболее «верной» 2-й роте тоже было несколько случаев. В самом начале дела убит солдат Василий Каланта, несколько человек ранено. Энергичного капитана Жильцова ранил штыком сапер Савелий Чистобородов, которого немедленно застрелил его же товарищ, сапер 2-й роты Соколов.

Восставшие явно не имели ни определенного плана действий, ни налаженной организации, ни умелых руководителей. С винтовками в руках, с небольшим количеством патронов (по 1—2 обоймы), саперы сбились в кучу на горке около сигнальной вехи и открыли беспорядочную стрельбу по роте Жильцова.

Организованная и усиливавшаяся с каждый часом «армия» Жильцова быстро разогнала толпу восставших. Сначала Жильцов заставил своих солдат петь почему-то «Песень о вещем Олеге», а после перестрелки и разных военных передвижений (цепи, каре, перестройка фронта), когда восставшие саперы были разбиты, приказано было затянуть «Боже, царя храни».

Под звуки этой песни казаки ринулись в ночной темноте ловить отдельных мятежников. Разбежавшиеся саперы прятались кто где мог: в арыках, в ямах, под мостами, на крышах, под нарами в казармах.

Некоторые саперы убежали очень далеко, разъезды ловили людей еще несколько дней, а 4 человека задержаны даже в соседнем Чимкентском уезде: Рачинский и Трембас 8-го июля крестьянами села Дорофеевки, Савкин 10-го июля и Гессен 12-го июля в горах киргизами — джигитами участкового пристава.

3 сапера бесследно скрылись: 1-го батальона Иван Орехов и Михаил Побежимов, 2-го батальона Василий Андреевич Тикунов, крестьянин деревни Знаменской Гагаринской волости Моршанского уезда Тамбовской губернии. Судя по имеющимся в деле свидетельским показаниям и по судьбе, постигшей сапер — участников восстания, Тикунов, несомненно, был бы казнен как активный участник восстания, ходивший по казармам с оружием в руках и разбивавший ломом патронные ящики.

На другой же день, 2-го июля, началось следствие. К нему были привлечены все саперы, задержанные вне лагеря, и те из арестованных внутри лагерного расположения, против которых имелись какие-либо показания или улики. Главной уликой служила винтовка, причем особенное внимание было обращено на то, есть ли в дуле ружья свежий нагар от выстрела.

Правда, многие саперы объяснили, что винтовки они забрали по распоряжению офицеров, приказавших выходить с оружием «на линейку», или для самозащиты, так как в темноте шла беспорядочная стрельба. Нагар в дуле мог остаться и от маневров 26—28-го июня, после которых винтовок не чистили. Объяснениям этим не придавалось значения.

Задержание в поле с винтовкой, кое-какие свидетельские показания начальствующих лиц и, в особенности, 2-х солдат, упоминавшегося выше Шереметьевского и сапера 1-й роты 2-го батальона Степана Дорофеева, и обвинительный акт был наскоро сколочен. Именно — наскоро, так как при прочтении его поражаешься, как немного надо было улик, косвенных, шатких, сомнительных, чтобы отдельного сапера привлечь к делу, рассмотрение которого командующий войсками Туркестанского военного округа генерал Самсонов предложил произвести «по законам и срокам военного времени».

Показания обвиняемых и свидетелей устанавливают такую цель восстания: «Надо сделать бунт, чтобы сократили сроки службы, улучшили пищу и изменили обращение офицеров с солдатами». В обвинительном акте эта последняя цель превратилась в «изменение порядка титулования офицеров», хотя Шереметьевский, в своем письменном показании, говорит определенно: «О титуловании я ничего не слышал».

Все обвиняемые, в том число и признаваемые зачинщиками и руководителями, отвергали свое активное участие в восстании, или указывали, что действовали в толпе, или просто утверждали, что при начале восстания бежали, спрятались и ночью были арестованы.

Э. Ю. Гессен

Насколько особое положение занял обвиняемый сапер Гессен. Он показал, что «еще до поступления на военную службу он не раз оказывал услуги правительству: например, в 1908 и 1909 гг. сотрудничая у сольвычегодского исправника, а в 1910 году — у жандармского подполковника Редина в г. Холме; прибыв же в батальон, он хотел использовать замеченное им движение, и с тем, чтобы выяснить всех главарей, хотел внести среди нижних чинов правильную организацию. В настоящее же время он, обвиняемый, не выдает имена главарей, так как предварительным следствием они обнаружены почти все».

Следователи и охранка заинтересовались таким показанием, из Ташкента были отправлены запросы, и на одни из них получен такой ответ начальника люблинского губернского жандармского управления (от 5-го августа № 880): «Сообщаю, что Эдмунд Юльянов Хессен, он же Гессен, и 1907 году был привлечен при вверенном мне управлении к переписке в порядке военного положения по делу изобличения его в принадлежности к революционным организациям и по постановлению министра внутренних дел выслан в Вологодскую губернию под гласный надзор полиции, сроком на два года, 9 июля 1907 года. По окончании срока высылки названный Хессен в 1909 году возвратился в Холмский уезд и в начале 1910 года предложил свои услуги к раскрытию революционеров подполковнику Редину в г. Холме, но ни одного сведения по означенному делу не дал, почему в сотрудничестве ему было отказано».

По показаниям многих свидетелей видно, что Гессен в дни, предшествовавшие восстанию, ежедневно видался и о чем-то тайно беседовал с Боровиком, и вообще играл в событиях выдающуюся и руководящую роль.

Во всяком случае, из документов, имеющихся в деле, можно видеть, что Гессен был слабый человек, старавшийся обещаниями и отговорками спасти себя от нависающей над его шеей веревки. Но фактически, он никого не предал, не назвал ни одного имени. А слабость духа, все свои словесные обещания Гессен искупил смертью на виселице.

Подписи подследственных на постановлении от 21.07.1912 № 13

28 июля был отдан приказ о закончании следствия и о предании сапер военно-окружному суду. 29 июля всем обвиняемым был вручен обвинительный акт.

31 июля, в помещении фехтовальной школы Ташкентской крепости, открылись заседания военно-окружного суда, в составе председательствующего генерала Уссаковского и 4 полковников. Защищали обвиняемых солдат 6 казенных защитников — офицеров. Суду было предано всего 228 сапер.

Дело рассматривалось при закрытых дверях, но, по распоряжению ген. Самсонова, к слушанию были допущены: редактор официальных «Туркестанских ведомостей» Левин, начальник города Завитневич, начальник Ташкентского уезда Караульщиков, командиры войсковых частей и те лица, которых нашел нужным допустить председатель суда.

Разбор дела продолжался 10 дней. 9 августа вынесен приговор, по которому 15 человек приговорены к смертной казни, 18 чел. — к бессрочной каторге, 63 чел. к каторге на 15 лет, 15 — на 8 лет, 16 — на 4 года, 63 чел. в арестантские отделения на 6 лет, 16 — на 4 года, 1 чел. — в дисциплинарный батальон на 3 года, 3 чел. — на 2 года, 11 чел. — на 1 год и 7 сапер оправданы.

К смертной казни приговорены: унтер-офицер Владимир Федорович Шубин, из мещан г. Можайска, «как старший по званию начальник среди всех осужденных», и 14 сапер, признанных зачинщиками и руководителями. В приговоре суда значится: «Что касается до вида смертной казни, то суд находит, что по проявленной деятельности подлежащие ей 15 человек не заслуживают более почетного расстреляния, и назначил повешение».

К бессрочной каторге присуждены следующие саперы: Веретенников А. Ф., Горбань В. А., Гришин А. П., Ежов Ф. И., Жигаловский В. А., Махов Н. Е., Надеждин Т. Я., Плешаков В. Р., Салмин А. Н., Симлят Р. М., Файнштейн Л. А., Файтлович X. А., Федоров А. И., Филатов А. В., Филимонов Н. С., Чистяков И. М., Шатохин А. Г., Шеронин И. Д.

12 августа приговор суда утвержден ген. Самсоновым, который заменил Шубину смертную казнь отдачей в арестантские отделения на 6 лет и саперу Ежову вместо бессрочной каторги назначил 4 года арестантских отделений. В остальном приговор оставлен без изменения.

В 5 час. вечера 12 августа приговор вошел в законную силу, и в этот же день ген. Уссаковский передал его для исполнения военному прокурору, который рапортом от 18 августа донес суду, что «приговор о 14-ти лицах приведен в исполнение».

Повешены саперы:

1) Баряев Петр Александрович, крестьянин-землепашец хутора Саратовского Александровской волости Оренбургской губернии и уезда, родился 22 авг. 1889 года, неграмотный, ранен во время восстания, в суд доставлен на санитарной повозке, к виселице принесен на носилках.

2) Бунин Александр Иванович, мещанин г. Орска, родился 23 марта 1887 г.; убитый Похвистнев рассказывал офицерам незадолго до восстания, что он отобрал у Бунина прокламацию с заголовком «Долой чинопочитание».

3) Волков Павел Емельянович, крестьянин с. Панцыревки Городищенского уезда Пензенской губ., родился 13 янв. 1889 г., ранил офицера Шадского.

4) Гессен, он же Хессен, Эдмунд Юльевич, крестьянки дер. Татары гмины Вулько Люблинской губ. и уезда, родился в январе 1890 г., по профессии — домашний учитель.

5) Жулябин Иван Яковлевич, крестьянин Карелингинской Саперы — участники восстания 1912 г. Савкин сидит, Волков стоит слева. Оба казнены

Пятеро из казненных имели по 22 года, трое по 23 г., трое по 24 г. и трое по 25 л.

Казнь была совершена под наблюдением помощника начальника ташкентской тюрьмы Коппека, которым были подысканы 4 палача-сарта. Вешали в 2 приема, по 7 человек. Место казни было окружено вооруженными казаками, а также рядами солдат, которые были приведены без ружей. Один из приговоренных, как передают, крикнул: «Наша смерть ляжет черным пятном на русскую армию». Другой крикнул: «Прощайте, товарищи!»

Один из смертников плакал и кричал: «За что! Почему!»

Снятые с виселицы трупы казненных уложены на арбы и под наблюдением пристава Ковдышева отвезены в окрестности города, около Махау-кишлака, где живут прокаженные, и здесь зарыты среди густого кустарника.

14 авг. в Ташкенте около казарм разбросаны гектографированные прокламации «Туркестанской междупартийной военной организации» о суде над саперами.

Сообщение о бунте сапер, а позднее о суде и казни мы нашли в нелегальной печати: «За народ» № 49 от августа 1912 г., газета партии с-р., издававшаяся в Париже, и «Знамя труда», № 45 от сентября того же года.

Кое-где в ташкентских газетах и в столичной печати («Нов. время» от 11 июля, «Турк. курьер» от 18 и 20 июля), появились отчеты о процессе сапер. Главное военно-судное управление в Петербурге всполошилось и телеграфно запросило ташкентский суд, на каком основании допущены в зал заседания корреспонденты, и предложило принять меры к прекращению печатания отчетов. Председательствовавший в заседании Уссаковский донес председателю суда Афанасовичу, что: «1) двери суда были закрыты исключительно с целью избежания огласки о поведении некоторых офицеров во время восстания, 2) распоряжение генерал-губернатора допустить в заседание редактора „Туркестанских ведомостей“ Левина было понято как желание, чтобы отчет о деле печатался с известными ограничениями». Афанасович телеграфирует в Петербург, что к прекращению дальнейшего печатания отчетов «меры приняты».

Департамент полиции также интересуется прессой. Исп. должн. директора Белецкий 29 июля за № 754 запрашивает туркестанскую охранку, верны ли сообщения иностранной печати, что причины восстания — жестокость офицеров, плохое довольствие и провокационные действия полиции. Туркестанское районное охранное отделение отвечает, что следствием установлены такие причины: офицеры не имели духовной связи с солдатами, командир Еранцев не слушал шпионов Шереметьевского, тяжелые и утомительные занятия при туркестанском климате, лишний год службы сапер сравнительно с пехотой.

214 осужденных сапер были разосланы по тюрьмам России.

Из тобольской, симбирской, саратовской, петровской (Дагестан), харьковской, херсонской, рижской и московской тюрем поступали в военный суд многочисленные заявления: осужденные просили копию приговора для подачи прошения о смягчении участи, тюремная инспекция озабочена применением манифеста 1913 г.

Дело коснулось слишком большого числа лиц, задело многие взаимоотношения: жена хлопочет о разводе с осужденным, брат настаивает на скорейшем получении наследства, отец хочет просить о помиловании.

Прошение жены сапера Широнина, приговоренного к бессрочной каторге, об отправлении ее вместе с малолетней дочерью к мужу

Характерен мелкий бюрократизм военного суда даже и в таком деле. Осужденный на бессрочные каторжные работы сапер Лейзер Абрамович Файнштейн два раза присылал суду из шлиссельбургской каторжной тюрьмы просьбу о высылке копии приговора, и оба раза получал отказ «за пропуском установленного срока и неуказанием мотивов просьбы». Наконец его отец, А. Л. Файнштейн, просит суд о том же, ссылаясь на свое полное неведение о причинах осуждения сына. Суд внял просьбе старика, но послал ему из Ташкента в Одессу ответ, что копия приговора может быть выслана «лишь по получении от него пошлин, марками на 40 копеек».

В деле имеется еще более интересный и современный документ. Уже после свержения с престола царя Николая II, бумагой от 29 марта 1917 г. рязанская губернская тюремная инспекция сообщает ташкентскому военно-окружному суду, что 6 авг. 1914 г. австрийцами освобожден из келецкого исправительного арестантского отделения крестьянин с. Завидова Чучковской вол. Сапожковского уезда Рязанской губ. Сергей Калиныч Коротов, осужденный по делу о восстании сапер к 4 г. арестантских отделений. Коротов проживает теперь по месту приписки, и тюремная инспекция запрашивает суд, подлежит ли он заключению в тюрьму для дальнейшего отбывания наказания. Суд, постановлением от 13 апреля 1917 г. (!), определил: осужденный Сергей Коротов «подлежит дальнейшему отбыванию наказания в течение 1 года и 1 дня».

И это уже после свержения русским народом царско-самодержавного строя, когда дело о саперах, чисто политическое, должно было быть полностью аннулировано, и все оставшиеся в живых пострадавшие по нему саперы должны были немедленно, с почетом, быть освобождены из мест заключения! Да, трудно вливать новое вино в мехи старые, трудно было николаевским генералам понять последствия великой русской революции.

В заключение — одна бытовая картина. В деле оказалось письмо б. стрелка 2 Туркест. стрелкового батальона А. С. Небаева к его б. командиру с жалобой на то, что односельчане его, в с. Карлинском Симбирской губ. и уезда, выслушав его рассказы об усмирении сапер в Ташкенте, сильно его поколотили и угрожали ножевой расправой, заявляя: «Это тебе не в Ташкенте сапер стрелять!» Небаев просил защиты у своего б. начальства. Дело передано полиции для расследования.

Бунт туркестанских сапер 1 июля 1912 г. не был планомерным, обдуманным революционным актом. Связь с работавшей в войсках в то время военно-революционной организацией была у сапер ничтожна, да и деятельность самой организации была почти незаметна. Некоторые саперы слышали о революционных партиях, после суда в Ташкенте выпущена маленькая прокламация, но ни один из главных обвиняемых процесса не был в то время членом партии, они не знали ни программ, ни задач революционных организаций, ни их методов борьбы, некоторые были даже неграмотны. Самая цель восстания формулировалась наивно: добиться сокращения срока службы и проч.

Это восстание было взрывом, стихийной вспышкой, протестом против невозможно тяжелых условий жизни. Когда на митингах и сходках отдельные солдаты высказывались с опаской, как бы не влетело от начальства, как бы не было хуже, революционно настроенные саперы отвечали: «Нам терять нечего. Домой вернешься благополучно — с голоду подохнешь: земли нет».

Эти условия полной безнадежности, полного отчаяния и привели к событиям 1-го июля.

А. Черновский

См. также:
Петр Петрович Кощенец / Книга русской скорби. Издание Русского народного союза имени Михаила Архангела. Том XIV.