Тайные монгольские погребения (часть 2). Олень-Колодезь

sinn_fein_front — 31.12.2013 ÐÐ»ÐµÐ½Ñ-ÐÐ¾Ð»Ð¾Ð´ÐµÐ·Ñ

Погребение младших офицеров
Согласно сведениям из донесения брата Бенедикта обряд выглядел так: “Если умирает богатый, его хоронят тайно в поле вместе с его юртой, сидящим в ней, и вместе с [деревянным] корытцем, полным мяса, и чашей кобыльего молока. Также с ним хоронят кобылицу с жеребенком, коня с уздой и седлом, лук с колчаном и стрелами. Одного же коня съедают друзья и шкура его, наполненная сеном, поднимается на деревянных опорах. Они верят, что в будущей [жизни умерший] будет нуждаться во всем этом, а именно, в кобылице для получения молока, в коне, для того, чтобы ездить, и также в другом [из того, что положено с ним]. Подобным же образом кладут золото и серебро” (Христианский мир …, 2002, § 45). Параллельный пассаж у брата Иоанна о захоронении наименее значимого лица гласит: “Когда же он умер, в том случае, если он из меньших чинов, его тайно хоронят в степи там, где им понравится. И хоронят его со всей его юртой, с ним в центре, и посредине перед ним ставят стол и блюдо, полное мяса, и чашу кобыльего молока. И хоронят вместе с ним одну кобылицу с жеребенком и коня с уздой и седлом, а другого коня съедают, а шкуру его наполняют соломой, и устанавливают его либо на двух палках, либо, иначе, на четырех, [а делают это] для того, чтобы в другом мире он имел то пристанище, в котором он умер, и для того, чтобы от кобылиц он получал молоко и смог бы для себя также приумножить количество лошадей, а также скакунов, которых он мог бы оседлать. И кости той лошади, которую они съели, они сжигают во спасение души. (Как мы видели своими глазами и как мы узнали от других, зачастую также женщины по некому соглашению, договорившись, сжигают кости во спасение душ человеческих. <�…>). Золото и серебро погребают вместе с ним таким же образом, повозку, в которой его везут, ломают, [и жилище его разрушают], и никто не смеет называть его личное имя вплоть до [прихода] третьего поколения”Картина погребального обряда находит некоторое соответствие в других сведениях францисканцев, где характеризуются представления монголов об ином мире: “Они также не верят в вечную жизнь святых и не [верят] в вечное проклятие, но [верят] только лишь в то, что после смерти они вновь будут жить, приумножать стада и поглощать [пищу] ” (Христианский мир …, 2002, § 42).
Погребение старших офицеров
Согласно сведениям, полученным братом Бенедиктом, обряд погребения наиболее важной категории лиц выглядел следующим образом: “Некоторых более важных хоронят так: выкапывают тайно в поле яму, края которой квадратны и достаточно малы, а внутри с обеих сторон [яму] расширяют, а другую [яму], в которой они имитируют похороны [умершего], роют рядом со стойбищем публично и открыто. Раба же, которого [умерший] при жизни ценил сверх остальных, кладут под мертвое тело, оставляя могилу открытой. Если [раб] на третий день из под него в муках поднимался, то он становился свободным и во всем этом роду [т. е., роду умершего] уважаемым и могущественным. После этого, зарыв [истинную] могилу, они в течение ночи над [этим] местом гоняют кобылиц или овец, чтобы выровнять место, дабы чужеземцы не смогли найти сокровища, положенные вместе с ним [умершим]. Иногда также они укладывают сверху ранее снятую [с этого места] траву” (Христианский мир …, 2002, § 46). Записывая сведения о погребении знатных лиц, брат Иоанн не понял, что речь идет о приготовлении двух могильных ям, одной – тайной, в которой и будет похоронен умерший, другой – для имитации похорон. Этот пример показывает важность привлечения параллельного известия и свидетельствует о более надежном характере фиксации сведений братом Бенедиктом. Косвенным образом это обстоятельство свидетельствует также о том, что францисканцы не видели своими глазами этого ритуала. О захоронении важных лиц брат Иоанн сообщает следующие подробности: “Существует также другой способ хоронить некоторых более важных лиц. Идут тайком в степь и там снимают траву с корнями, и вырывают большую яму, а в стене этой ямы делают [еще] одну яму под землей. И кладут под него того раба, который был его любимцем, [и] тот лежит под ним столь долго, что начинает почти агонизировать; затем его вытаскивают, чтобы он мог подышать, и делают так трижды; и, если он спасется, то после этого он свободен, и делает то, что ему будет угодно, и [отныне] является большим человеком в [этом] доме, а также в его роду. А [знатного] мертвого кладут в яму, сделанную в стене, с теми вещами, которые названы выше. Затем заполняют ту яму, которая находится перед его ямой, и кладут сверху траву [так], как было прежде, с тем, чтобы в дальнейшем [это] место не могло быть найдено. Прочие действия они совершают так, как сказано выше, но шатер его оставляют в степи, в стороне [от стойбища]” (Giovanni di Pian di Carpine, 1989, III. 13). В донесении брата Бенедикта нет сведений о шатре, оставляемом в степи. В свою очередь, у брата Иоанна нет сведений о табунах кобылиц, которых гоняют в течение ночи над могилой. Наблюдение брата Вильгельма подтверждает то обстоятельство, что правило оставлять жилище усопшего касалось только знатных лиц, происходящих из рода Чингисхана. Согласно донесению брата Иоанна, придание прежнего вида месту захоронения знатного умершего призвано скрыть это место от всех. В донесении брата Бенедикта уточняется, что над могилой в течение ночи гоняют кобылиц или овец, чтобы выровнять место (Христианский мир …, 2002, § 46). Джузджани заявляет, что этот монгольский обычай известен всем мусульманским народам. Действительно, монгольская традиция тайных захоронений в корне отличалась от мусульманских правил организации некрополей. Прогон табуна, несомненно, эффектный способ надежно скрыть место захоронения. Возникает вопрос, связан ли прогон табуна со стремлением скрыть могилу знатного лица, или этот прием использовался для маскировки любых могил? Другими словами, каково соотношение в этих действиях “практического” и “символического” начал? Скорее всего, сведения о роли табунов, используемых для сокрытия места погребения, принадлежат внешним наблюдателям, и никак не связаны с внутренней мотивацией этого обычая. Поскольку табун состоял из кобылиц (женское начало), можно говорить о сценарии реинкарнации умершего, в более широком плане связанном с виртуальным переносом умершего в мир иной, либо же о “вручении” табуна его бывшему владельцу. П.Пелльо, комментируя вышеприведенный пассаж брата Иоанна, в качестве параллельного известия ссылается на отчет южнокитайских дипломатов Сюй Тина и Пэн Да-я, известный под названием “Хэй-да ши-люе” (начатый в 1233 и дополненный в 1236 гг), где говорится, что могилы монголов не имеют никакой насыпи; они прогоняют лошадей, чтобы придать месту прежний вид (Pelliot P., 1959, с.333). Относительно императорского ритуала похорон в “Юань-ши” сказано, что удаленная из могильной ямы земля лежит в должном порядке, заполнение могилы землей происходит в обратном порядке, а после захоронения земля, оставшаяся в избытке, переносится далеко в другое место (Pelliot P., 1959, с.333). Полный перевод “Хэй-да ши-люе” содержится в рукописи докторской диссертации Н.Ц.Мункуева. Вот интересующий нас пассаж: “У их могил нет курганов. Вытаптывают [могилу] лошадьми, чтобы [она] была похожа на ровное место. Что касается могилы Тэмöджина, то [там] воткнуты [в землю] стрелы и тем самым сделана изгородь шириной более тридцати ли. Конные патрули охраняют [ее]. [Я, Сюй] Тин, видел, что могила Тэмöджина находится в стороне от реки Лугоу. Горы и речки окружают [ее]. Передают, что Тэмöджин родился здесь и поэтому после смерти здесь и похоронили [его]. Не знаю, действительно ли [так]”. Далее следует примечание Н.Ц.Мункуева: “В[параграфе] «Ли-дай сун-чжун чжи ли» («Церемо-ния проводов скончавшихся разных эпох») «Цао му цзы» [сказано]: «При династии Юань во дворце выдалбливали в двух болванках дерева выемки, соответствующие по размерам фигуре человека, делали гроб путем соединения [их], клали в него покойника и покрывали красным лаком. По окончании делали три обруча из золота. Укрепив обручи, отправляли [гроб] прямо на север в место нахождения императорских кладбищ (юань-цинь) и глубоко закапывали его. Тогда вытаптывали и ровняли [могилу] с помощью десяти тысяч лошадей. Только после появления травы [на могиле] отменяли строгости [мер по сохранению тайны о местонахождении]. К тому времени [могила] уже сливалась с [лежавшим вокруг] ровным склоном. Невозможно более исследовать и записать [ее] следы»” (Мункуев Н.Ц., 1970, с.828). Инновацией, привнесенной монголами в погребальный обряд, был тайный характер захоронений, что вполне объяснимо. В завоеванных областях монголы были численно небольшой корпоративной группой, державшей в своих руках военно-административное управление. Считается, что в кочевом мире практика осквернения и разрушения чужих могил, равно как и могил политических противников, преследовала, в первую очередь, магические цели. С.В.Дмитриев справедливо полагает, что уничтожение захоронений и костяков предков противника следует рассматривать как акт насилия над социально-политическим организмом, состоящим из предков и потомков (Дмитриев С.В., 2001). Актом насилия умалялась совокупная сила правящего рода, копившаяся на протяжении ряда поколений. Факт уничтожения кладбищ являлся внешним признаком упадка силы противоборствующей группы и освоения реального политического и географического пространства новой династией. В этой перспективе обретает особое звучание тема тайных захоронений монгольской знати, и находит свое объяснение требование транспортировать тела погибшей знати для захоронения в Монголии. Речь идет о защите совокупной социально-политической силы от ритуально-магического насилия. О значимости этой практики свидетельствуют южносунские послы Пэн Да-я и Сюй Тин, приезжавшие ко двору хана Угедея: “Что касается тех, которые умирают, следуя с войсками, то срочно везут их трупы домой. В противном случае опустошают их торбу и хоронят их. [Я, Сюй] Тин, видел, что когда у них кто-либо умирает в войсках, если раб сам сумеет срочно привезти труп своего хозяина домой, то отдают ему только скот; если же доставляет его другой человек, то [он] полностью получает его жен, рабов, скот и имущество” (Мункуев Н.Ц., 1970, с.828). Тайные погребения монголов следует рассматривать как имперский феномен, как сакральную практику группы, занятой экспансией на огромных территориях. Зачастую умерших приходилось оставлять в чужой земле и двигаться дальше. По степени надежности ритуал сокрытия могил выступает своего рода эквивалентом захоронения в родовом куруке. Тайные погребения это вовсе не этнографическая черта монгольского кочевого быта. С прекращением имперской экспансии в западном направлении, после смерти Мунке (1259 г), монгольские погребения в Дешт-и Кыпчаке к кон. XIII в. совершаются с курганными насыпями. Это означает, что места захоронений осознавались как своя территория, надежно охраняемая от осквернения. Закрытые ранее от чужих глаз ритуалы больше не являются секретом. Католический миссионер Рикольдо де Монте Кроче, странствовавший по землям иль-ханов в самом кон.XIII в., без труда выяснил многие подробности погребальных обрядов монголов. Более того, эта тема была предметом теологических споров между христианами и мусульманами. В таком случае снимается острота противоречия за мнимостью проблемы, сформулированной в свое время Л.П.Зяблиным: “Курганный обряд погребений был чужд татаро-монголам. <�…> В курганах поздних кочевников мы не имеем оснований видеть могилы татаро-монголов, завоевателей степей. Ни о каких «татарских курганах» речи быть не может. Это курганы тюркоязычных народов, как живших в наших европейских степях до татаро-монголов, так и пришедших, возможно, с ними в момент завоевания” (Зяблин Л.П., 1955, с.96). Г.А.Федоров-Давыдов полностью поддержал эту точку зрения: “Л.П.Зяблин отметил, что подчеркнутая Карпини и другими авторами секретность места погребений не позволяет видеть в курганах погребения собственно монголов. <�…> В Восточной Европе нет погребальных памятников, которые можно было бы связать с монголами по комплексу характерных черт” (Федоров-Давыдов Г.А., 1966, с.156-157). В обоих случаях наблюдается путаница категорий, ибо смешивается этническое и имперское. После обнаружения захоронения высокопоставленного нойона в курганном могильнике “Олень-Колодезь” в Каширском р-не Воронежской обл. (Ефимов К.Ю., 2000) вопрос о курганных погребениях монголов снимается. Киракос Гандзакеци, как и информаторы францисканцев, выделяет категорию знатных умершихПо его сведениям, богатых монголов хоронили с оружием, сокровищами и прочим имуществом, тогда как вместе со знатными погребали еще и слуг, и служанок. “А когда кто-либо из них умирал или если убивали кого, то, бывало, много дней подряд возили [его труп] с собой, поскольку, [как им казалось], бес, вселившийся в него, говорил вздор и долго бормотал. Бывало, что [труп] сжигали, чаще же хоронили в землю, в глубокой яме, и вместе с ним складывали оружие его, и одежду, золото, серебро, и всю его долю [имущества]. А если это был кто-либо из знати, зарывали вместе с ним в могилу слуг и служанок его, как говорили они, для прислуживания ему. [Зарывали вместе с ним] и коней тоже, ибо, говорили они, там происходят жестокие сражения” (Киракос Гандзакеци, 1976, § 32). Лица, принадлежавшие к монгольской знати, имели привилегию в случае смерти быть погребенными вместе с одним из рабов. Так понимал эту ситуацию Винцент из Бове, обозначив категорию знатных лиц как “великих баронов”; по его мнению, они перед смертью выбирают одного из своих рабов, которого помечают каким-то знаком, и когда они умрут, то раба живым укладывают с ними в могилу. Любимый раб покойного, пройдя трехдневные испытания и оставшись в живых, обретал новый статус. Он становился свободным и могущественным. Последнее обстоятельство требует объяснения. Сведения, полученные францисканцами, следует сопоставить с одним из положений Ясы в передаче Джувейни: “А еще такой у них порядок, что коль умрет чиновник либо простолюдин, что после него останется, много ли, мало ли, – оценки не делают и никто не вмешивается. Коль не было у покойного наследника, дают [имущество] его ученику либо гуляму [рабу] и ни под каким видом добро умершего не берут в казну, и считают это неподобным” (Вернадский Г.В., 1939, с.50). Можно предположить, что раб по смерти хозяина получал значительную долю его имущества, становясь равноправным членом его рода. Иными словами, имущество не выходило за пределы рода, а лишь поручалось бывшему рабу.Обычай трижды подкладывать под знатного покойника любимого раба, возможно, объясняется представлениями о нечетном числе как мужском (и четном – женском), которые фигурировали в период траура по умершему у большинства народов Азии (Иванов С.В., 1987, с.56; Roux J.-P., 1963, с.181-182). Числовые комплексы, состоящие из 3 и 4, яв-ляются абсолютно преобладающими в числовой символике мифа и ритуала (Сыркин А.Я., Топоров В.Н., 1968, с.109). У халхасцев, как повсеместно на западе Монголии, человек, который должен прикоснуться к покойнику, входя в юрту, свистит трижды (Тангад Д., 1992, с.128). У тюрков и монголов существовал обычай трехкратного обхода с чашей молока против солнца вокруг лошади с покойным, восклицая при этом “куруй, куруй” (монг. хуруй) – “да не уйдет вместе с ним наше счастье” (Катанов Н.Ф., 1894, с.117). Три и трижды девять вещей – магические числа, часто встречающиеся в шаманском ритуале (Потанин Г.Н., 1883, с.140; Семенов Вл.А., 1994, с.135-142).
Ханские захоронения
Сведения о ханских захоронениях из отчета брата Бенедикта искажены при их сокращении братом Ц. де Бридиа. Так появилось утверждение, что одно из кладбищ предназначено для простых людей. На самом деле, наличие двух кладбищ определялось конфликтом между потомками Чингис-хана. По сведениям Рашид-ад-дина, Джучи, Чагатай, Угедей и их сыновья погребены в одной местности, а Чингис-хан, Тулуй и его потомки – в другой (Рашид-ад-дин, 1952, с.233-235). Брат Ц. де Бридиа пишет со слов Бенедикта следующее: “Кроме того, они имеют в своей земле два кладбища: одно – для простых [людей], другое – для императоров, вождей и знати. И они прилагают все усилия к тому, чтобы похоронить на этом кладбище всю знать, принявшую смерть на чужбине, как это было в Венгрии. Если кто-либо, за исключением смотрителей, приблизится к этому кладбищу, то к нему относятся со всяческим злом, поэтому наши братья, которые, не зная [об этом запрете], вошли [на территорию кладбища], были бы оскорблены жестоко, если бы они не являлись послами великого папы, которого тартары называют юл-боба, то есть «великий папа»” (Христианский мир …, 2002, § 47). Сведения о двух кладбищах в донесении брата Иоанна переданы более точно: “В их земле есть два кладбища. Одно – то, на котором хоронят императоров, князей и всех знатных людей, причем, где бы они ни умерли, их привозят туда, если это можно сделать надлежащим образом. А с ними погребают много золота и серебра. Другое [кладбище] – то, на котором погребены те, кто был убит в Венгрии; ведь многие были убиты именно там. К этим кладбищам никто не смеет подходить, кроме сторожей, которые назначены сторожить именно там. А если кто-нибудь подойдет, то его хватают, раздевают, бичуют и подвергают очень плохому обращению. Поэтому, [когда] мы сами по незнанию вошли в пределы кладбища тех, кто был убит в Венгрии, и [сторожа] застигли нас там, имея намерение расстрелять [нас] из луков, но, поскольку мы были послами, и не знали обычаев [этой] земли, нам позволили свободно уйти” (Giovanni di Pian di Carpine, 1989, III. 14). О том, что великих государей, потомков Чингис-хана, хоронят в большой горе Алтай, и привозят их туда, даже если они умерли за сто дней пути от горы, сообщает Марко Поло. Однако подробности погребального обряда великих ханов современникам остались неизвестными, за исключением рассказа Вассафа о погребении Хулагу в 1265 г; с ним будто бы положили в могилу много золота и драгоценных камней; с ханом опустили в могилу несколько красивых девушек в нарядных одеждах и драгоценностях (Бартольд В.В., 1966, с.385). Относительно ханских захоронений в нач.XIV в. официальным историкам империи было известно лишь следующее: “У монгольских государей из рода Чингис-хана до настоящего времени водится такой обряд и обычай, что могилы их находятся в неизвестном месте, вдали от населенных и возделанных земель, так что ни одна душа о них не знает. Окрестности их объявляют запретным местом и препоручают верным людям, чтобы они близко к ним никого не подпускали” (Рашид-ад-дин, 1946, с.228). По мнению Дж.Э.Бойла, разноречивость сообщений источников о месте погребения Чингис-хана и его потомков имеет искусственный характер: ложные места погребения указывались намеренно, чтобы скрыть подлинные (Boyle J.A., 1970, с.45-50). В 1329 г брат Иордан де Северак писал об обычаях монгольской знати в Персии: “Знатных господ хоронят вместе с конем и с одним или двумя слугами из числа самых любимых, а слуг этих в час похорон убивают”; о погребении же монгольского правителя брату Иордану де Севераку известно следующее: “когда умирает император, тело его, а также бесценные сокровища, назначенные на то, люди уносят в некое место, оставляют его там и затем убегают во всю прыть, как будто за ними гонится сам дьявол. Потом туда приходят другие люди, и они тотчас же хватают тело и переносят его в дру- гое место таким же образом; затем являются новые люди, и все начинается сызнова, и так ведется до тех пор, пока не доставят тело в то место, где его должно похоронить. А делается все это потому, что место, где похоронен император, и все достояние его сокровенны и никто не должен знать про них” (После Марко Поло …, 1968, с.154). У монголов обычай немедленного ухода без оглядки с места жертвоприношения наиболее четко прослеживается в жертвоприношении предкам и в погребальных обрядах. В манускрипте, датированном кон.XVI в., содержатся правила проведения церемонии в честь Чингиса непосредственно каганом. В частности, там совершенно четко установлено, что каган после окончания церемонии должен быстро возвращаться верхом, не оглядываясь на двойной шатер Чингиса, в котором проводилась церемония (Кьодо Э., 1993, с.101). Единственное свидетельство о подробностях захоронения особо знатного лица принадлежит персидскому автору Джузджани, однако источники его не известны. Следует также учесть, что Джузджани писал, находясь в Индии, но достоверность передаваемых им сведений сомнений не вызывает. Он сообщает, что Бату “похоронили по обряду монгольскому. У этого народа принято, что если кто из них умирает, то под землей устраивают место вроде дома или ниши, сообразно сану того проклятого, который отправился в преисподнюю. Место это украшают ложем, ковром, сосудами и множеством вещей; там же хоронят его с оружием и со всем его имуществом. Хоронят с ним в этом месте и некоторых жен, и слуг его, да [того] человека, которого он любил более всех. Затем ночью зарывают это место и до тех пор гоняют лошадей над поверхностью могилы, пока не останется ни малейшего признака того места [погребения]. Этот обычай их известен всем народам мусульманским” (Сборник материалов …, 1941, с.16). На первый взгляд, сведения Джузджани совпадают с описанием захоронения “более важных лиц”, тогда как Бату принадлежал к высшей знати. Существенным обстоятельством в обряде погребения Бату, на мой взгляд, является сопогребение, кроме “любимого раба”, слуг и жен. О том, что это было привилегией ханских похорон (а Бату не был ханом), имеется косвенное свидетельство Ра-шид-ад-дина. Когда Угедей взошел на престол, он “приказал, согласно их обычаю и правилу, последующие три дня раздавать пищу ради души Чингис-хана. Выбрали сорок красивых девушек из родов и семей находившихся при нем эмиров и в дорогих одеждах, украшенных золотом и драгоценными камнями, вместе с отборными конями принесли в жертву его духу” (Рашид-ад-дин, 1960, с.19).
Заключение
В донесения францисканской миссии 1245 г. вошли детальные описания погребального обряда младших и старших офицеров монгольской армии. Эти сведения получены францисканцами от лиц, непосредственно участвовавших в похоронах. Сведения о ханских захоронениях являлись государственной тайной.

А.Г. Юрченко "Тайные монгольские погребения (по материалах францисканской миссии 1245 года)".

Сохранено