Таран


Танк был поврежден. Обессиленный мотор дотянул тяжелую стальную машину до белого, заснеженного березового леска и сдал.
И сразу стало тихо. Смеркалось. Темное небо висело над землей.
Танк остывал. Стальные стены покрывались внутри толстым пушистым инеем. Холодно так, что дышать было больно. И металл, прилипая к телу, жег.
Всю ночь механик–водитель Виктор Григорьев поправлял поврежденный мотор. Но ни разу, изнемогая от стужи, он не забирался внутрь танка, где теснились друг к другу остальные члены экипажа, обогреваясь возле паяльной лампы. К утру повреждение было устранено, мотор работал, и по всей машине разлилась теплота. Виктор Григорьев привел машину на базу.
Когда Григорьев вышел из танка, товарищи увидели лицо его - оно было покрыто сухими темными пятнами ожогов стужи. Когда Григорьев снял перчатки, товарищи увидели его руки - они опухли. Изодранная, обмороженная кожа запеклась кровью.
А Виктор улыбнулся и сказал:
- Бывало, на курорте солнцем обжигались, а на морозе - чего ж тут удивительного.
На следующий день подразделение готовилось снова к бою. К Григорьеву подошел знакомый танкист и сказал:
- По приказу командира машину поведу я.
Григорьев побледнел бы, если бы могло бледнеть его потемневшее, обмороженное лицо.
Григорьев явился к комиссару батальона Челомбитько и с горечью заявил:
- Товарищ комиссар, я свой «КВ» люблю и знаю, как никто. Не могу я доверить машину в чужие руки. А если у меня сейчас лицо некрасивое, так я и не на такси кататься прошу, а в бой!
- Нельзя, - сказал комиссар, - вы больны.
- Товарищ комиссар, пустите, я здоров. Можете температуру измерить, - и в глазах Григорьева возникла такая отчаянная скорбь, что комиссар отвернулся и тихо произнес:
- Хорошо, Григорьев, я вам верю.
Первым, как всегда, в атаку пошел танк Григорьева. Немцы били изо всех орудий. Осколки стучали по стальным плитам, как молоты. Припав к смотровой щели, Григорьев гнал машину вперед, и он чувствовал себя в эти мгновения таким же могущественным, как его машина.
Прямым попаданием повредило башню танка, заклинило орудие. На онемевшую машину мчался вражеский танк, чтобы расстрелять обезоруженную советскую машину.
Но ведь у советских воинов есть еще одно невиданное ранее оружие - прославленный навек меч тарана. Когда у летчика иссякают боеприпасы, он таранит врага. Когда у танкиста отказывает орудие, он идет на таран.
И Григорьев пошел на таран.
Танк свой он превратил в разящий, грозный, тяжкий снаряд и обрушился им на фашистскую машину. Раздавленный немецкий танк, полувдавленный в землю, остался на поле боя. А танк Григорьева мчался дальше с победоносным ревом. Он втоптал в землю два орудия, ворвался в транспортную автоколонну противника, разбив в щепы 20 автомашин.
Когда Григорьев привел свой танк на базу, гусеницы, лобовая броня были облеплены ветошью и дрянью - это все, что осталось от немцев.
Так дерется и побеждает воин русского народа, двадцатилетний парень из Рязани, сын Ленинского комсомола, танкист Виктор Григорьев.
«Годы огневые», Вадим Михайлович Кожевников, 1972г.