Свадебный портрет

Господин Джованни ди Николао Арнольфини был тощ, невзрачен и одет в черное. Горничные потом болтали, что длинное лицо его лишено бровей и ресниц, и в нем совершенно отсутствует даже тень привлекательности. На что управляющий наставительно сказал, что миловидность нужна бесприданницам и приказчикам в лавке, а человек, обладающий такими капиталами, как сеньор Арнольфини, может быть доволен любым обликом, какой даровал ему Господь.
В гостиной уже шел разговор. Гость отказался откушать кофе, похвалил убранство гостиной и даже одобрил меховую накидку хозяйки, что должно было доставить ей огромное удовольствие, учитывая тот факт, что мастерские господина Джованни ди Николао производили самую роскошную одежду для самых знатных и богатых персон по всей Фландрии. Он говорил любезности, но голос его был так сух, выражение лица настолько холодно, что ничего приятного в речах синьора Джованни нельзя было расслышать, как ни старалась фроуэ ван Эйк. Наконец стало ясно, что галантная часть беседы закончена, супруги переглянулись и госпожа ван Эйк попросила у мужчин разрешения удалиться по неотложным хозяйственным делам.
Оставшись наедине с хозяином Арнольфини сказал так: «Я был в Генте, посетил своего друга и компаньона господина Джузеппе Вейдта. Меня провели в часовню его супруги Елизаветы. Мне понравился алтарь*… Пожалуй, я не видел живописной работы лучше.» Он замолчал. Ван Эйк распознал на бесстрастном лице некоторые признаки смущения, но помогать и не подумал. Только молча поклонился.
- Я хотел бы заказать вам портрет.
- Я рад, - ответил художник, - но должен предупредить, что освобожусь не раньше Сретения Господня.
Арнольфини только досадливо мотнул головой.
- Я желаю, чтобы вы изобразили мое бракосочетание и готов позировать столько часов, сколько вам будет угодно.
- Мы договоримся о времени и цене, - встал ван Эйк, - я сообщу вам, когда закончу те работы, на которые у меня уже есть обязательства.
- Не перебивайте меня, - вспылил Арнольфини. Художник даже попятился, так неожиданно было это проявление страсти
- Моя супруга умерла родами два года назад. – продолжил клиент. - И ребенок наш тоже не выжил. Меня не было тогда дома – я ездил по делам во Флоренцию. Не осталось никакого ее изображения: ни эмалевого медальона, ни наброска углем, вообще ничего. Я уже стал забывать ее лицо. Она была ниже меня на два с половиной вершка, волосы – светлые и волнистые. Брови… - заказчик задумался, – чудесные брови вразлет. Высокий лоб, маленький алый ротик, кроткий наклон головы. Узенькие ладони и маленькие ножки. Она любила зеленые платья, - голос сеньора Арнольфини стал тише и, как бы, даже дрогнул.
Художник налил из серебряного графина бокал вина и подал гостю. Купец жадно выпил и продолжил:
- Я дам вам все одеяния, которые должны быть на портрете. Еще в комнате следует изобразить наше супружеское ложе под карминовым покрывалом. И ее собачку. Пинчер жив и будет позировать. И я настаиваю, чтобы вы изобразили мадам беременной.
- Однако это может вызвать насмешки, - осмелился вставить ван Эйк. – Невеста до свадьбы должна быть невинна.
- Я плачу деньги и, полагаю, немалые не для того, чтобы удовлетворить городских зевак. Портрет нужен мне, и на нем будет то, что хочу видеть я, - холодно ответил заказчик. Все остальные подробности обстановки вы сможете выбрать по своему усмотрению. Так, чтобы картина была приятна взору и украшена символами добродетели, целомудрия, домашнего очага и семейного счастья. Я не буду торговаться о цене, но не потерплю никаких проволочек. Вы начнете, как сами пожелали, после праздника Сретенья. Но к пасхе картина должна висеть на стене моего кабинета.
Он встал, коротко поклонился художнику и стремительно вышел в холл, сопровождаемый хозяином. Управляющий распахнул входную дверь и Арнольфини ступил на крыльцо. Художник сказал ему в спину: «Прощайте, сеньор! Моя жена будет огорчена, что не сумела с вами проститься.»
- Я и со своей-то не сумел проститься, - буркнул, не оборачиваясь, Арнольфини, - так пусть и ваша меня простит.
В задумчивости ван Эйк вернулся в дом. Жена терпеливо ждала подробностей. В столовой уже накрывали к обеду. Ян был огорчен и озадачен.
- Подумай, Марта, он хочет, чтобы я написал портрет умершей. Я ее не видел, да и сам он почти не помнит ее лица. Как мне писать? Я не знаю цвета ее глаз, покатости лба, округлости подбородка, высоки ли скулы, бледна ли кожа, может быть, ямочки на щеках…
- Бедная Албрехта, - вздохнула фроуэ ван Эйк. – Я хорошо помню ее. Мы из одного прихода. Вместе шили фуфайки для бедных в братстве святой Анны. Она была так добра - жертвовала больше всех. Приносила для работы куски хорошего сукна, качественного – того, из чего шьют для богатых. И так боялась родов, – Марта затуманилась, - как чувствовала.
Хочешь, я набросаю угольком ее лицо? Ты ведь не будешь слишком строг к моему рисунку?
*Гентский алтарь работы ван Эйка был заказан Йосифом Вейдтом и первоначально находился в часовне его жены. Впоследствии попал в собор святого Бавона, где его можно увидеть и сегодня
|
</> |