Солидарное общество и миф о необходимости «нового человека». Часть вторая

anlazz — 21.10.2018 Итак, в прошлой части говорилось о том, что для человека разумного (homo sapiens) «нормальным существованием» будет не жизнь в конкурентной среде – когда каждый старается вырвать у другого очередной кусок благ – а проживание в обществе солидарном, основанном на важности каждого члена социума для всех остальных. Более того, именно при подобном типе общественного устройства и прошла большая часть человеческой истории – включая историю «письменную». (В рамках которой подавляющая часть населения существовала в условиях той или иной общины – и лишь ничтожное число представителей «правящих классов» вынуждены были вести «звериную борьбу».) И поэтому аномальным в человеческой жизни является не проявление «солидарных качеств», а, скорее обратный процесс.

Подобная картина, разумеется, полностью противоречит привычным представлениям о человеческом поведении. Однако, к счастью, существует практически «лабораторный» эксперимент, который подтверждает указанное представление – показывая, насколько ошибочной является обыденная картина мире. Речь идет о коммунах великого советского педагога Антона Семеновича Макаренко. Коммунах, которые, как минимум, полностью переворачивают привычные представления о педагогике – и могли бы считаться революцией в данной области, если бы смогли бы стать общепринятым явлением. Однако это не произошло – о том, почему это случилось, будет сказано несколько ниже – однако даже в том «локальном» виде, в котором «макаренковская педагогика» осталась в истории, она все равно выглядит, как нечто, противоположное привычным педагогическим представлениям.

Ведь как, собственно, рассуждали педагоги во времена Антона Семеновича? А очень просто: человек по своей природе склонен к деструктивным действиям – и лишь силой своей воли или, что вероятнее, неких внешних запретов, он способен подавить подобное влечение и заняться чем-то полезным. Ну, а ребенок – то есть, не до конца сформировавшийся человек – своей силы воли, разумеется, не имеет, и может выполнять полезные действия лишь в той мере, в которое его способен направлять воспитатель. Собственно, это положение было альфой и омегой «педагогической науки» с древнейших времен – и единственное разногласие состояло в том, как конкретно должно было выполняться указанное «направление». Скажем, педагоги «старой школы на первое место ставили пресловутое «силовое давление» - вплоть до телесных наказаний, видящихся ими, как нечто совершенно разумное. (Разумеется, к началу XX века битие, как таковое, уже считалось архаичным – в ходу были более «мягкие» формы принуждения – но сути это не меняло.)

Однако уже в предреволюционное время актуальной стала, казалось бы, противоположная идея о том, что воспитатель должен не наказывать – а, скорее поощрять и увлекать детей. В послереволюционный же период она стала основной – и именно к этому гуманистическому направлению педагогики, судя по всему и Макаренко в момент открытия своей первой коммуны. (Той, что станет «Колонией имени Горького».) Правда, для распространения «поощрительной и увлекательной» педагогической системы в это время были очень серьезные препятствия – банально не было средств. Или, точнее, средств НЕ БЫЛО (никаких вообще) – поскольку страна только-только выходила из Гражданской войны и существовала, по сути, на границе бедности и нищеты. Поэтому дефицитом было все – начиная с хлеба и заканчивая гвоздями. (А о тех же учебных пособиях было вообще смешно.) Ну, а самое главное – не хватало людей. Тех самых педагогов, которые было бы способны увлекать и направлять воспитанников.

В подобных условиях надеяться на хороший результат было бы смешно – как пишет сам Антон Семенович, на начальном этапе становления своей коммуны он вообще не знал, что делать. И единственное, что остановило его от идеи бросить работу – так это высокий гуманизм педагога, и убежденность его в том, что начатое дело надо доводить до конца. (Последнее – ИМХО, вообще, одно из важнейших качеств, отличавших людей «эпохи большого прорыва» от наших современников, постоянно сомневающихся во всем, и кидающихся из одного дела в другое.) В любом случае, вероятность «провала эксперимента» у Макаренко была очень и очень велика – он просто не знал, что нужно делать для того, чтобы «завлечь и направить» своих воспитанников. Однако случилось по другому –в процессе поиска способов взаимодействия с «контингентом» (опять-таки, потрясающая упертость в достижении своих целей) Макаренко сумел найти способы не просто снижения уровня их деструктивности, но буквального «обращения» ее в свою противоположность. Благодаря чему бывшие малолетние бандиты, воры, попрошайки и проститутки не просто оказались способными социализироваться в производящем обществе – но и стали наставниками для вновь прибывающих «коммунаров». (Таким образом, удалось преодолеть самый главный, «человеческий» дефицит.)

И ключевым моментом тут стал труд. Вернее сказать – не сам труд, а очевидное стремление человека к труду, к изменению окружающей реальности по своему разумению. Собственно, именно этот момент, замеченный Макаренко еще в самом начале деятельности – когда новоиспеченные колонисты занялись обустройством своей территории – и возведенный им в главный педагогический принцип, и позволил совершить то, что с т.з. «классической педагогики» казалось невозможным. А именно – обеспечить «преобразование» деструктивных человеческих типов в конструктивные практически «автоматически». Без того самого пресловутого «давления и направления» воспитателей, которое даже для «гуманистов» казалось неизбежным. Поскольку в ходе существования коммуны выяснилось, что имея возможность проявлять конструктивные свои качества (трудиться), воспитанники легко отбрасывали все прежние «блатные» представления – настолько более «приятным» для них оказывалось новое, конструктивное поведение. (Самый забавный вариант этого описан в «Педагогической поэме» - когда говориться о том, какой интерес вызвало в «Колонии имени Горького» разведение свиней. В результате чего подростки, еще недавно придерживающиеся «блатных представлений» о том, что любой труд есть низкое занятие, просто повалили в свинарник, осаждая его в плане желания поработать.)

На основании этого самого «внутреннего» -т.е., не связанного с внешним (пускай даже и «гуманным») давлением – стремления к неотчужденному (что важно) труду, по сути, и выстраивается вся система «макаренковской педагогики». Именно отсюда происходят и «отряды» (которые на деле представляют собой «минимально возможные коллективы», необходимые для активной деятельности), и институт командиров, и разного рода коллективные действия – парады, праздники и т.д. Все это замыкается на обеспечение трудового процесса – который становится жизненно необходимым для коммунаров. Наконец, сюда же «подвязывается» и учеба – которая, во-первых, обретает определенную связь с реальностью. (Показывать подросткам важность математики или биологии на примере приложения их к реальным процессам работы оказывается много проще, нежели опираясь на «утверждения авторитетов».) А, во-вторых, понимание важности организованных, запланированных действий – которыми только и можно достичь результата – на порядки повышает дисциплинированность и во время учебы.

В общем, оказывается, что господствовавшая долгое время уверенность в том, что будучи предоставленными «самим себе» (т.е., лишенные «мудрых наставников»), люди будут с большей вероятностью избирать путь деструкции, путь утилизации (воровства, грабежа, попрошайничества), в данном случае оказалась ошибочной. Еще ярче подобный момент проявился во время «слияния» уже сформировавшейся «Колонии имени Горького» с деградировавшей Куряжской колонией. Данный процесс даже самим Макаренко изначально рассматривался, как катастрофа. Поскольку Куряж был не просто рассадником разложения, где верховодили открытые уголовники – уже не раз помянутая «гуманистическая педагогика», которой придерживалось руководство данной организации, тут оказалась провальной хотя бы из-за полного отсутствия подходящего персонала – но и банально крупнее макаренковской организации. Однако в итоге все пошло совершенно противоположно ожиданиям – а именно, уже в первые месяцы «совместного существования» «макаренковцы» буквально «переформатировали» куряжцев, превратив их в полноценных членов своей коммуны.

На самом деле, конечно, пересказывать все действия великого педагога, которые он прекрасно описал в своих произведениях: «Педагогической поэме», «Марше 30 года», «Флаги на башнях» и т.д. - нет особого смысла. Тем более, что речь тут идет не столько о данной педагогической системе, сколько о том, как кардинально она опровергла все привычные представления о «человеческой природе». И одновременно – показала: что же реально заставляет эту самую «природу» проявляться, почему в действительности человек ведет себя полностью противоположным своей внутренней потребности. На самом деле этот момент – чуть ли не более важный, нежели «позитивный результат» деятельности великого педагога. По крайней мере, именно он определил впоследствии неудачу внедрения «макаренковских методов» в жизнь.

Речь идет, разумеется, о том, что описанный труд должен быть обязательно неотчужденным. То есть – каждый участник трудового процесса должен был не просто видеть результат, но и понимать, зачем данный результат нужен ему. Кстати, именно поэтому Макаренко всегда был против «труда ради труда» - который иногда утверждали «чистые гуманисты» - и всегда требовал устройства для своих подопечных реального производства. С реальным зарплатами – поскольку, несмотря на свою коммунистическую сущность, указанные организации существовали в мире с товарно-денежными отношениями, в рамках которой «работа бесплатно» была невозможно. (Вот на начальном этапе в «Колонии имени Горького» было натуральное хозяйство – но при возрастании сложности производства существовать в его рамках было нельзя.)

Собственно, именно указанная «двойственность» макаренковских огранизаций – которые одновременно рассматривались и как «педагогические учреждения», и как производственные предприятия – и стали главной причиной его перманентного конфликта с «педагогическим сообществом». (Завершившимся, в конечном итоге, увольнением Антона Семеновича.) И одновременно – причиной, по которой «макаренковский опыт» так и остался нетиражируемым – несмотря на неоднократные попытки это сделать. (Хотя сам Макаренко смог, например, после «удаления» из «Колонии имени Горького» заново выстроить свою «Коммуну имени Дзержинского». Т.е., показать неуникальность и возможность копирования данного опыта.) Тем не менее, в рамках сложившейся системы советского народного хозяйства ожидать того, что кто-то еще раз «рискнет» - то есть, решится на создание педагогической организации в рамках «серьезной» производственной системы – было смешно. (Так как санкционироваться это должно было «с самого верха» - в рамках «чистой педагогики» подобное сделать было невозможно.)

Поэтому все формально правильные попытки «ввести труд в воспитание», неоднократно предпринимаемые в советское время, заканчивались даже не пшиком – а полностью противоположным результатом. Т.е., привитием школьникам крайней ненависти к данному занятию: а что сделаешь, если речь идет или о совершенно формальном действии, не имеющем особого смысла. (Скажем, разного рода работа на «пришкольном участке».) Или о выполнении совершенно отчужденных мероприятий в рамках «настоящей» производственной системы. (Скажем, пресловутый «выезд на картошку», или попытки ввести в школьную программу «производительный труд», предпринимаемые в 1980 годы.) Поскольку, по сути, и то, и другое было полной противоположностью системе, открытой Макаренко – несмотря на то, что позиционировалось именно, как «макаренковская педагогика». (Кстати, тут можно сказать, что одновременно с этой «глобальной неудачей» иногда встречались и «локальные успехи» - когда дети сознательно занимались трудовой деятельностью безо всякого принуждения. Это часто происходило в системе т.н. «дополнительного образования» - где можно было заниматься созданием чего-либо «конкретного», осязаемого. Причем, так же, как и у Макаренко, тут привлекательным могли быть и довольно «неприятные» занятия – вроде облагораживания территории, уборки и т.д. – главное, чтобы они были бы связаны с будущими результатами.)

То есть – если вернуться к исходной теме нашего разговора – то можно прекрасно увидеть, в чем же реально состоит причина известного «отвращения к труду», да и к любой другой методической деятельности. А связана она с тем, что реально отрицательную реакцию вызывает именно отчуждение – т.е. тот факт, что реально под видом труда, т.е. сознательного изменения реальности – тут преподносится совершенно иное явление. А именно – то, что можно назвать «работой», т.е., предоставление своих способностей (физических и умственных) в пользование некоей иной силе. (Которая, по сути, и реализует трудовой процесс, воплощая свои планы в жизнь.) Наверное, не надо говорить, что для разумного существа это состояние есть самое неприятное, что только может быть – поскольку тем самым это самое разумное существо низводится до роли «говорящего орудия», до тупой исполнительной системы. Разумеется, понятно, что такой расчеловечивающий «труд» вызывает лишь отвращение. (А предложить чего-либо другого нынешняя экономико-социальная система, как правило, не в состоянии.)

Ну, и разумеется, что все это вызывает к жизни целую систему «избегания» подобного состояния. Причем, с самого начала подобная система является именно «антитрудовой» - так как возможностей для занятия неотчужденным трудом в классовом обществе нет, а отчужденный, как уже говорилось, вызывает у человеческого разума отвращение. (Переходящее в уже описанные психические расстройства.) Поэтому она выступает однозначно деструктивной – усиливая подобным образом общее состояние деструкции в обществе. Таковой оказывается плата за высокий уровень развития производительных сил, характерный для классового устройства. То есть, приходится выбирать: или расчеловечивающая работа – или открытая деструкция в плане попытки жить за счет общества.

В общем, возникает ложная дилемма: или быть «рабочим скотом», или быть «хищным зверем» - хотя в любом случае все это будет лишь «эмуляцией». Поскольку человек остается человеком даже тогда, когда он пытается изобразить что-то «нечеловеческое». И при любой возможности выхода за пределы указанного «выбора» он делает это с превеликим удовольствием – в полной противоположности всем обыденным представлениям…

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив