СКОВАННЫЕ ОДНОЙ ЦЕПЬЮ (38)

putnik1 — 24.08.2022 Теги: Питт

Продолжение. Предыдущее здесь.




Поехали!

С первого же дня пошло лихо, ибо перенакопилось. Не задерживаясь в Масайе, опальный генерал сразу же перебрался в Гранаду, город не очень дружественный, но полностью контролируемый его сыном, и обратился к согражданам с манифестом, очень коротким и простым, поскольку «Горный тигр», в отличие от абсолютного большинства тогдашних (да и нынешних) политиков, болтологии не любил.

Если совсем кратко: я, генерал Луис Мена Вада, выступаю не против США, они слишком сильны, и если вести себя, не прогибаясь, как собачонки, их можно заставить себя уважать. Я поднял оружие против кучки бесстыжих traficantes de Рatria («торговцев Родиной»), позора никарагуанской нации и всей консервативной партии). Поэтому я требую немедленной отставки позорного президента Диаса, и буду сражаться, пока он не покинет пост. Я не намерен делить никарагуанцев на «консерваторов и либералов», каждый имеет право на свои взгляды, и я призываю всех, кому дорога судьба Отечества, присоединяться ко мне. Все наши разногласия мы обсудим и решим потом, а сейчас любой, кто придет ко мне, получит оружие и сможет сам выбирать, в каком отряде, под чьим командованием служить, а всем городам, вставшим за общее дело, будет прислано столько оружия, сколько нужно.

Обращение разлетелось по стране всего за сутки, и страна откликнулась мгновенно. Через два дня к небольшой (сотен семь-восемь) группе поддержки экс-министра примкнули сотни добровольцев, в основном, либералов, увидевших, что раскол в лагере консерваторов дает им шанс, поддержав куда более мягкую патриотичную «фракцию Мены», в случае победы так или иначе вернуться в политику, и уже 2 августа под контролем Еjército que defiende la soberanía nacional («Армии защиты национального суверенитета») оказались практически все основные города страны, кроме Манагуа, а командующим войсками «временный президент» Мена назначил почти сразу прибывшего в его штаб из Гондураса генерала Бенхамина Селедона.

В скобках. Еще молодой (33 года). Юрист. Любимец Селайи. За мужество и распорядительность в сражении при Намасигуэ, где сыграл одну из главных ролей, произведен в полковники, за победу над Чаморро при Типитапе повышен в генералы, при Хосе Мадрисе – военный министр. После поражения категорически отказался сотрудничать с «собачьей властью» и, на несколько часов разминувшись с арестом, покинул Никарагуа. Лучшей кандидатуры в главкомы найти было невозможно (люди ему верили, а он верил в людей), и генерал Мена, видя, что армия его внезапно стала на три четверти либеральной, мудро решил не плыть против течения.

Итак, повстанцы хотели драться и дрались, не щадя себя. А вот о правительственных войсках этого не скажешь. Они не переходили на сторону противника, но и сражались без особого вдохновения, при первом намеке на неудач или гибели командира отступая, и гарнизоны сдавались, не оказывая сопротивления. Так что, уже утром 3 августа практически полноценная (более 1200 штыков при неплохом артиллерийском парке) по решению лидеров (оба генерала полагали, что взятие столицы закроет вопрос) двинулась на Манагуа, и президент Диас, ясно видевший, что все рушится, обратился к м-ру Вейцелю с просьбой о срочной помощи.

В том, что помощь будет оказана, он не сомневался, однако имел место нюанс: изобразить генерала Мена, которого в Вашингтоне лоббировала аж «Юнай», каким-нибудь «тираном хуже Селайи», Госдеп, при всей дружбе м-ра Нокса с «людьми из Питтсбурга», было невозможно, а просто так вмешиваться во внутренние дела не полагалось. Требовался предлог, о чем посланник США уведомил дона Адольфо, и дон Адольфо мгновенно откликнулся:

«…Постоянно подтверждается информация о нападениях бандитов на станции железной дороги. Войска законного правительства не в силах пресечь эти преступления. Мое правительство желает, чтобы правительство Соединенных Штатов своими силами гарантировало безопасность собственности американских граждан в Никарагуа и её законную власть».

Не очень креативно, да, но этого хватило, - ведь железные дороги, недавно проданные сеньором Диасом американским фирмам, теперь являлись собственностью граждан США, и подлежали защите. Теперь у Вейцеля были развязаны руки, и просьбу «законного президента» с указанием «не медлить, от этого зависят невинные жизни» тотчас переслали капитану крейсера «Миннеаполис», гулявшего около тихоокеанского порта Коринто, после чего в Манагуа выдвинулись 100 marines во главе с самим Смидли Такером, уже 4 августа, в 3.30 утра, занявшие посты вокруг представительства США.

Естественно, параллельно началась раскрутка официальной линии в американских СМИ. «Очевидцы», ни разу не бывавшие в Никарагуа, сообщали «с места событий» (где их и в помине не было) о «преступлениях бандитов, примкнувших к армии генерала Мена» и «полной неспособности амбициозного генерала Мена пресечь эксцессы».

Подробности леденили кровь: дескать, в Гранаде «многих видных граждан, сторонников законной власти, арестовав, три дня не кормили и не поили», и самое страшное: задерживали даже американцев, причем одного из них «обыскали, заставив раздеться, что вызвало у него нервический приступ и поставило под угрозу здоровье». В доказательство ссылались на сообщение посланника в Манагуа: «Сам факт задержания граждан других государств указывает на то, что эти вооруженные люди руководствуются не политическими, а преступными мотивами».

Этим, однако, все пока что и ограничивалось. В Вашингтоне ждали исхода битвы за столицу, чтобы верно определиться, с кем вести переговоры, с Нью-Орлеаном или все-таки Питтсбургом, а тем временем войска Бенхамина Селедона, 11 августа подойдя к Манагуа, приступили к планомерному обстрелу последнего оплота «торговцев Родиной».

При этом, стремясь предотвратить любые осложнения, командующий повстанческими силами заранее дал знать м-ру Вейцелю, что обстрел будет, но ни одно посольство не пострадает, и вообще, целью станут только военные объекты. В ответном письме м-р Вейцель потребовал вообще не стрелять, поскольку «послы имеют обыкновение прогуливаться по городу», но отвечать на это дон Бенхамин не стал, видимо, считая ниже своего достоинства.

В следующие три дня решалась судьба столицы, а по сути, и всей кампании, и хотя повстанцы (чуть больше 800 человек) сильно уступали гарнизону (2500) в количестве, в победе они не сомневались: как выяснилось много позже, генерал Мена держал связь с несколькими ключевыми офицерами штаба Чаморро, возглавлявшего оборону, гарантировавшими, что поддержат, как только Еjército que defiende la soberanía nacional прорвет оборону и войдет в город. И слово сдержали: возглавляемые ими части брыкались вяло, ограничиваясь перестрелками.

Однако дон Эмилиано, возможно, что-то подозревая, расположил регулярные части в центре города, выдвинув на важные высоты “batallones nacionales” (нацбаты), сформированные лично им (на привезенные из Штатов деньги) из, как уже поминалось выше, люмпенов, выпущенных из тюрем уголовников и «клиентов» клана Чаморро (ок. 700 душ), и те, отрабатывая свои 1.5 доллара в день (сумма для голодной Никарагуа космическая) плюс амнистию, держались крепко, сумев в ночь на 13 августа, в бою, дошедшем до рукопашной, отразить генеральный штурм, не пропустив осаждающих в центр.



Надёжа и опора

Наутро обстрел продолжился, но уже не так активно, как раньше, и что интересно, за все время боев ни один из 900 снарядов, выпущенных орудиями Селедона, как и обещал дон Бенхамин, не упал вблизи от «квартала миссий». Правда, трижды арта повстанцев угодила по резиденции президента, и это дало основание м-ру Вейцелю, обвинив повстанцев в «нарушении гарантий» (мол, «Во дворце могли присутствовать иностранцы») затребовать высадки в Никарагуа дополнительных сил, которые и высадились: 14 августа в Коринто, а 17 августа в Блуфилдсе (354 и 60 marines соответственно).

Как бы то ни было, 15 августа, видя, что его войска измотаны до предела, Бенхамин Селедон скомандовал отход в Масайю, чтобы привести армию в порядок, дать людям отдых и забрать из арсеналов боеприпасы. В плане стратегии это отступление особой роли не играло, напротив, появление американцев крепко подлило масло в огонь: проснулся, наконец, запад страны, либералы выгнали сильный правительственный гарнизон из Леона, а затем, разгромив мощную группировку карателей, 24 августа на рывке взяли Чинандегу, после чего восстали еще несколько департаментов.

А вот в политическом смысле ущерб от провала атаки на столицу был велик: большинство консерваторов, поначалу готовых поддержать «временного президента», решили не рисковать, и таким образом, война, начавшаяся как всенародное сопротивление «торговцам Родиной», превратилась в поединок между ультра-консерваторами и либералами.

Тем не менее, в последней декаде августа победа либералов все еще не вызвала сомнений: не считая Коринто и Блуфилдса, где обосновались американские «спасители граждан США», власть правительства держалась только в Манагуа, без всякой надежды на подкрепление: железные дороги полностью контролировали повстанцы.

Абсолютно деморализованный президент Диас, правда, вымолил у м-ра Вейцеля «неофициальную» помощь, и несколько marines под белым флагом (США ведь еще считались «вне игры») поехали в Масайю, к Луису Мена, предлагая почетную капитуляцию. «Временный президент», однако, ответил, что все понимает, перспектив не видит, готов бы сдаться, тем более, ревматизм опять донимает, - но м-ра Вейцеля вряд ли устроит капитуляция одного Мена, а войсками уже командует Селедон.

Провалилась и следующая попытка взять на «слабо». Около полусотни американцев, отправившись на поезде в жизненно важный для повстанцев Леон, попали в засаду и, хотя физически не пострадали, возвращаться в столицу пришлось пешком, что сильно ударило по легенде о «непобедимости» армии США, и легенду начали восстанавливать. Вот только не очень складывалось. 25 августа отряд аж в 190 стволов, возглавленный лично Батлером как бы для «проверки и ремонта» путей, в Леоне опять попал в засаду, хотя и специфическую. В «ремонтников» не стреляли, но в город они въехали под конвоем, пробиваясь через многотысячную ненавидящую толпу.

По счастью, сальвадорский консул, очень к месту оказавшийся в Леоне, сумел объяснить толпе, какой вред может принести несдержанность, и отряд Батлера смог проехать в Коринто и вернуться в Манагуа, так что, спасибо этому неведомому дипломату, а также выдержке «супермена» Батлера, в этот день очень нужный м-ру Вейцелю инцидент не случился, - но ведь, если нужно, инциденты всегда случаются. Если же очень нужно, а сил достаточно, можно и без инцидентов, а нужно было очень, и чем дальше, тем больше.

На самом деле, забеспокоились в Вашингтоне, Нью-Йорке и Питтсбурге с самого начала, когда генерал Мена, заводя народ, заявил, что «вероятно, некоторые соглашения желательно в какой-то степени обсудить и, возможно, в известной мере пересмотреть». С точки зрения северных банкиров, все кредитные договоры были идеальны, а любые заявления насчет обсуждения, тем более, пересмотра, категорически недопустимы. И это притом, что дон Луис выразился очень политично, с реверансами, - а теперь генерал Селедон и вовсе рубил сплеча, призывая «отменить все предательские бумажки».

В такой ситуации вопроса «Что делать?» вообще не стояло, а вот в портах обоих побережий Никарагуа к 1 сентября стояло более полутора тысяч marines, и с каждым днем их количество увеличивалось. Так что 4 сентября м-р Вейель официально уведомил руководство повстанцев, что американские войска «намерены эффективно охранять миссию США, поддерживать транспортное сообщение, а также защищать жизни и собственность 125 американских граждан, сообщивших о явных угрозах, на всей территории Никарагуа, определяя уровень опасности по своему усмотрению».

Что это означало, поняли все. Поняли до такой степени, что во всех столицах Перешейка люди вышли на улицы, проклиная Estados Unidos, а представители Сальвадора и Коста-Рики в Вашингтоне огласили официальный демарш в защиту суверенитета Никарагуа, однако Госдеп выступление «банановых дипломатов» величественно проигнорировал. Разве что второй помощник м-ра Нокса отозвался в том духе, что «уважаемые партнеры из Сан-Сальвадора и Сан-Хосе не владеют полной информацией», а если хотят владеть, пусть напишут запрос м-р Вейцелю.

Между тем в сентябре в Коринто прибыли еще два батальона морской пехоты США, и теперь оккупационный корпус составлял уже 2500 бойцов со всеми положенными приложениями. Далее делать вид, что кто-то ни причем не было необходимости, и командованию marines поставили задачу: взять под контроль Леон, центр восстания, а также Гранаду, где располагался штаб генерала Мена, и Масайю, опорный пункт Бенхамина Селедона. Естественно, задание было строго секретным, отдали его под подписку о неразглашении, и таким образом, американцы формально оставались «нейтральными».

Очередность исполнения командование возлагало на исполнителей, и майор Батлер решил начать с простейшего. Под предлогом охраны железной дороги между Коринто и Манагуа он (с батальоном американцев, пулеметами и двумя трехдюймовками) направился в Масайю, где шли ожесточенные бои повстанцев с правительственными войсками, попросил у Селедона разрешение на проезд, получил его и спокойно проследовал в Гранаду, а там, встретившись с «временным президентом», потребовал немедленно сложить оружие.

В принципе, «Горный тигр» мог сопротивляться. Полезного железа у него в сусеках хранилось много, верных солдат под ружьем стояло сотен пять, да еще из Леона в Гранаду прорвались около 400 либералов, готовых стоять до конца, - но дон Луис к тому моменту уже сломался. Не говоря уж о ревматизме (парламентеров он встретил в постели), затея, в успех которой он верил, пошла куда-то совсем не туда и вывела туда, куда он идти совсем не собирался. Сразу согласием он не ответил, но 23 сентября, - «нейтралы» уже готовились к штурму, - верховный руководитель восстания капитулировал, оговорив право всех своих солдат, сдавших оружие, беспрепятственно уйти.

Такой компромисс майора Батлера устраивал. Никарагуанцы, повинуясь приказу, сдали оружие, их всех, как и договаривались, отпустили (правда, по пути домой многие погибли от рук карателей), а самого дона Луиса с сыном Даниэлем отвезли в Коринто, сообщили, что в политике его больше не будет, а 26 сентября на американской канонерке увезли в Панаму, где интернировали, отпустив домой аж через девять месяцев. С этого дня верховным вождем восстания официально стал Бенхамин Селедон.



Холм славы

И вот расклад. Около 700 повстанцев, заняв крепость Ла-Барранка на холмах Койотепе близ Масайи, более месяца успешно отбивались от трех тысяч солдат президента Диаса и примерно тысячи caitudos (подонков) из нацбатов Чаморро, неизменно отступавших с потерями, - а 2 октября на помощь осаждающим пришли почти две тысячи американцев (три четверти ограниченного контингента, во главе – лично командующий всем корпусом полковник Пендлтон и «супермен» Батлер) с приказом не затягивать.

Шансов никаких. Вообще. Даже в теории. Однако на предъявленный ультиматум: до 9.00 3 октября оставить позиции и сдать оружие там, где укажут американцы, а взамен полная гарантия жизни и свободы (вариант: высылки куда угодно, на свой выбор) или штурм и никакой пощады. Ответ предлагалось дать в течение трех часов, но он пришел гораздо раньше:

«Мы обсудили ваше предложение, полковник. Ни я, ни другие сыновья нашей Родины единодушно не хотим позорного мира для себя и сыновей моей Родины. Вы привыкли иметь дело с предателями, но мы не предатели… Мы хотим, чтобы государственным казначейством управляли способные и честные люди, а не вороватые иностранцы… Свободен только тот, кто умеет умирать…

Итак, я и мои храбрые друзья выбираем смерть. Мы не сдадимся… На вас же, полковник, и на вашу страну История возложит огромную ответственность и позор за то, что вы обратили оружие против слабых, готовых умереть, защищая свое право на Родину предков».

Как ни странно, этот ответ продлил жизнь осажденных ровно на сутки: в Вашингтоне нечто в таком роде предвидели, м-ра Вейцеля задолго до октября уведомили о том, «что превращать главарей местных бандитов в священные реликвии для будущих поколений бандитов нежелательно с точки зрения организации народной любви к нам в Никарагуа».

Так что, у полковника Пендлтона на сей случай имелся в обозе еще один аргумент, который он и направил «странному» (его собственная оценка) дону Бенхамину, - однако спустя несколько часов этот аргумент вернулся ни с чем. Вернее, с сообщением, что все уже обговорено, и запиской, которую никому из военных не показал, и думаю, эта записка стоит того, чтобы процитировать ее полностью:

«Дорогая моя Эстерсита. Похоже, жестокая судьба заключила договор с Чаморро и другими предателями… У нас не хватает всего: еды, оружия и боеприпасов, мы окружены подонками, но это не беда, беда в том, что к ним пришла сила, справиться с которой мы не можем.

Нет, я не сдамся, потому что на этой высоте мы защищаем достоинство и суверенитет Никарагуа. И не плачь по мне. Каждая капля нашей крови, даст жизнь сотне никарагуанцев, которые, как и я, будут стрелять в предателей, жертвой которых стала наша прекрасная, но несчастная Родина.

Любовь моя, я не думал, что смогу в последний раз обратиться к тебе, но Чаморро прислал твоего папу, чтобы убедить меня не жертвовать жизнью, и сдавшись, вновь увидеть тебя и наших ангелочков, даже получить награду за смирение. Сдаться! По мнению Чаморро, это разумно.

Понятно, что на моем месте он бы сбежал, как бежал всегда, и взял бы деньги, как всегда, брал деньги у всех, кто ему предлагал. Он верит в алчность и страх, только в них. Прощай, милая, и передай нашим ангелочкам всю мою любовь, всю любовь, на которую способны те, кто ради любви к стране готов пожертвовать не только собой, но и счастьем своих жен и детей».

Позже, когда содержание этого письма станет достоянием гласности, тестя дона Бенхамина, посмевшего не отдать записку властям, бросят в тюрьму и искалечат, - но это будет потом, а пока что ровно в 5.15 утра 4 октября три батальона морпехов после часа артиллерийского и пулеметного огня пошли на штурм Ла-Барранки, рассчитывая взять ее, согласно плану полковника Пендлтона, за полчаса.

Однако возиться пришлось втрое дольше, - повстанцы, в абсолютном большинстве не военные, дрались с откормленными штатовскими бугаями отчаянно, не прося пощады. Не выстояли, конечно, но то, так говорится, таке, - потому что жизнь не сказка. Далее слово майору Батлеру:

«Этот генерал был взят раненым, но живым. Сердце подсказывало мне оказать ему помощь и отпустить с почетом, а долг и ситуация приказывали повесить. Не решаясь сделать выбор, я телеграфировал [полковнику] Пендлтону и получил приказ ни в коем случае не причинять пленному вреда, а передать его солдатам м-ра Чаморро, что я с великим облегчением сделал».

Естественно, «супермену» неоткуда было знать, что еще 12 сентября Эмилиано Чаморро отдал приказ казнить Селедона, если он будет взят живым, - по настоятельной просьбе м-ра Вейцеля и во исполнение указания главы Госдепа, настаивавшего «не допустить возможности обвинений подобного рода в адрес США». То есть, получается, смысл предсмертных слов генерала, - «На вашу страну История возложит огромную ответственность и позор за то, что вы обратили оружие против слабых, готовых умереть, защищая свое право на Родину предков», - в далеко глядящем Вашингтоне хорошо понимали. В отличие от дона Эмилиано, такими глупостями голову не забивавшего.

На том кончилось. Тело расстрелянного дона Бенхамина торжествующие нацбатовцы уложили в телегу, запряженную парой волов, и под музыку провезли по окрестным селениям. На следующий день взяли Масайю (более 40 убитых гражданских, город разграблен «подонками» дочиста), еще через день, 6 октября, без боя капитулировал Леон (не разграблен, несколько «бандитов», то есть, пытавшихся сопротивляться, убиты на месте).

Тела 163 повстанцев (27 убитых в бою, остальные расстреляны на месте) зарыли без отпевания, примерно четыре сотни погнали в Манагуа судить (до столицы довели вдвое меньше, сославшись на внезапную дизентерию). 18 солдат правительственной армии (они в бою почти не участвовали, - американцы сочли их обузой) похоронили, как положено, со священником.

Семеро убитых морпехов в гробах, укрытых флагами, отправились домой где никарагуанский посланник на пышной церемонии государственных похорон выразил правительству Штатов и семьям погибших «самые искренние соболезнования от имени многострадального, но теперь счастливого народа Никарагуа в связи с гибелью друзей Никарагуа, защищавших высокие идеалы демократии и свободы». А US marines отплыли в Панаму, оставив в Манагуа отряд в 130 бойцов «для защиты дипломатической миссии от мести бандитов».

Вот как-то так. Единственное, что, думается, уместно добавить к этому резюме, это что 4 октября 1912 года, когда сражалась и погибала Ла-Барранка, совсем недалеко («в двух лигах, на холме Пакайя») от нее стояли и слушали орудийно-пулеметных грохот несколько совсем молодых chicos, самых обычных провинциальных пацанов из крохотного городка Никиноомо, один из которых много позже, - для любителей особой точности: 4 октября 1927 года, - вспоминал о впечатлениях того дня:

«Мы слышали, видели, понимали. Кто-то плакал. Наши молодые патриотические сердца страдали, рвались на части, но мы ничего не могли сделать. Только смотреть, слушать, понимать, запоминать и учиться. Учиться любить и ненавидеть так, как умели любить и ненавидеть неизвестные нам герои на холмах Койотепе, и готовить себя к борьбе на благо благородного и великого дела, защищаемого нашим величайшим героем и великим патриотом генералом Бенхамином Селедоном». Вот так 17 лет спустя вспоминал тот день Аугусто Сезар Сандино, - и я не уверен, что нужно что-то добавлять.

Продолжение следует.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив