Сколько дивизий у Папы: к вопросу о роли людей и слов во внешней политике

Есть известная история про вопрос Сталина о военном потенциале Ватикана. До сего дня, признаюсь, я не углублялся в вопрос о том, насколько она правдива и где первоисточник фразы (про Черчилля знаю, сам не искал активно). Но сегодня я узнал, что у этой истории было интересное - и важное - продолжение.
Взялся читать книгу Джона Гэддиса The Long Peace: lnquiries Into the History of the Cold War. Честно говоря, по упоминаниям у других авторов я полагал, что это теоретическая работа - но нет, это, скорее, классическое историческое исследование отношений СССР и США в 1945-1987 гг. И на первый взгляд - прочитал пока полторы главы - исследование неплохое. Главный недостаток книги, опубликованной в 1987 г. - ограниченный доступ автора к советским и российским источникам (а он их, по возможности, использует). При этом - думаю, важно оговориться сразу - книга кажется достаточно рефлексивной, автор, как минимум в начале, не "играет за своих". В частности, в первой главе - посвящённой истории отношений США с Россией и СССР до конца Второй мировой - он делает довольно интересный вывод: отношения эти были хороши тогда и пока обе стороны не считали внутренние дела контрагента вопросом, который может влиять на внешнюю политику.
Впрочем, к анекдоту. Автор уделяет много внимания метаниям Трумэна в 1945 г., который решал вопрос о том, можно ли доверять Сталину. Точнее, вопрос о том, можно ли продолжать в отношении СССР политику компромисса с расчётом на то, что советская сторона будет соблюдать договорённости - или же следует переходить к политике силы. Сомнения были связны с тем, что, с одной стороны, был успешный опыт сотрудничества во время войны - но, с другой стороны, действия СССР в Восточной Европе, как казалось американцам, начали выходить за рамки оговорённого. Перелом для Трумэна - по версии Гэддиса - случился на рубже 1945-1946 г.
Поначалу президент был склонен рассматривать эти трудности как простые ошибки в общении; имея в виду это объяснение, он поручил госсекретарю Бёрнсу предпринять ещё одну попытку урегулировать вопрос на спешно созванной в декабре [1945 г.] встрече министров иностранных дел в Москве. Однако, к этому времени нетерпение общества и Конгресса по поводу односторонних действий СССР заметно усилилось. Чувствительный к этому давлению, раздражённый горячим желанием Бёрнса заключить соглашение без консультаций с ним, Трумэн в начале 1946 г. принял для самого себя - если не сказал прямо Бёрнсу, как тот позже утверждал - решение прекратить "нянчиться" с СССР: "Если Россия не встретит железный кулак и твёрдую речь, назреет новая война. Они понимают только один язык: "Сколько у вас дивизий?" Не думаю, что нам стоит и дальше играть в компромисс".
Ссылка указывает на записку Трумэна от 5 января 1946 г. При этом ещё летом 1945 г., в Потсдаме, Трумэн писал, что Сталин - "честный, но чертовски умный". И, как утверждает Гэддис, Трумэн был склонен трактовать трудности в отношении соблюдения договорённостей как результат проблем в отношениях Сталина с Политбюро, а не как склонность самого Сталина к вольной трактовке соглашений.
Так вот, собственно, к подчёркнутому в цитате - и отрывку в целом. Во-первых, это - лишнее свидетельство того, как много человеческого, в том числе эмоционального в большой политике. Что позволяет лишний раз посомневаться в ценности так называемых рациональных моделей международных отношений, которые строятся вокруг строгих неравенств, описывающих баланс сил, выгод и издержек. Во-вторых, это, полагаю, может быть хорошей иллюстрацией ценности слов во внешней политике - особенно для тех, кто эту ценность полагает невысокой. Конечно, пресловутая реплика Сталина не была единственным и даже главным аргументом в пользу изменения политики Трумэна. Однако, это было удобное оправдание для принятого решения. А такие оправдания являются необходимой частью принятия решения. В нужный момент Трумэн нашёл очень красивую и потому действенную оговорку. В-третьих, поскольку достоверность реплики Сталина, насколько я знаю, вызывает сомнения, использовать этот отрывок для оценки дипломатических талантов собственно Сталина следует, вероятно, с осторожностью. Мне это показалось интересным именно как яркий пример того, какую роль могут играть слова при принятии судьбоносных решений.
|
</> |