Сидоренко Наталья Геннадьевна. Мои любовь, комсомол и весна.

В те времена ко всем учителям относились уважительно. Так было принято. А хороших учителей любили. Нам очень повезло. Директор нашей школы Ефим Наумович Золотовицкий сформировал такой педагогический коллектив, в котором практически все учителя были любимыми. Но был один – самый любимый: Игорь Павлович Волков, преподаватель рисования и черчения в учебные часы, а в остальное время - учитель творчества.
https://proza.ru/2007/11/11/214
Нам было интересно в школе, и мы до позднего вечера не расходились по домам. Репетировали, спорили, участвовали в конкурсах, сами, с детской честностью выбирали лучших. И были уверены, что учимся в обычной школе, как и все остальные школьники.
В пятом классе на урок в класс вошел немолодой, небольшого роста мужчина.- Я ваш новый преподаватель труда. Мы будем учиться пилить, строгать, сверлить.
- А девочки тоже будут сверлить и пилить? – спросила моя подруга.- Конечно. В первую очередь всему этому надо учиться девочкам. Потому что советская женщина должна уметь и суп сварить, и табуретку починить, и платье сшить, и гвоздь забить.
Мы рассмеялись. Думали, что новый учитель шутит. Может быть, и шутил. Но моя жизнь сложилась так, что пришлось и шить, и пилить, и строгать. Дрель только первый раз страшно было взять в руки, потом даже понравилось. Болгаркой работать тоже понравилось. А вот с бензопилой не сложились отношения. Очень она тяжелая, капризная и дерганая оказалась. Но страха перед инструментами не было, потому что научили не бояться. Любимая поговорка учителя труда «Глаза боятся, а руки делают» стала жизненным принципом.
А вот с шитьем особая история. Прелестная учительница по домоводству не просто научила нас шить, она научила нас шить с любовью. В нашей школе шили почти все девочки. Главным шиком было не просто прийти на школьный вечер в новом платье, а в наряде, сшитом собственными руками. И мы так воображали друг перед другом своими юбочками, блузочками и платьицами. Мне, кстати, умение шить очень пригодилось в жизни. До сорока лет ходила во всем самошитом. Не продавалась в наших магазинах одежда для взрослых меньше сорок четвертого размера. А у меня - 38 - 40. Одно время кое-что в детском мире покупала: отпорю зайчиков, рюшечки да бантики, и вроде ничего. А потом солидность потребовалась. Вот тогда и пригодились уроки труда. И я очень благодарна людям, которые передали свое умение, а главное любовь к тому, что делаешь.
Конечно, самым интересным и запомнившимся периодом в моей школьной жизни стали годы учебы с восьмого по десятый класс. Написала учебы и поняла, что пишу неправду. Конечно не учебы, а нашей внеклассной жизни. Хотя в учебе были тоже интересные моменты.
Теперь я хорошо понимаю, что такая неформальная и творческая обстановка в школе была возможна во многом благодаря одному человеку – директору нашей школы Ефиму Наумовичу. Мне посчастливилось много с ним общаться. В восьмом классе меня избрали заместителем секретаря комитета комсомола школы, а в девятом – секретарем. Поэтому очень многое приходилось обсуждать и решать с директором.
...пришла для решения одного вопроса. - Ефим Наумович! Ребята хотят, чтобы школьные вечера чаще были. Можно хотя бы два раза в месяц проводить?- А что это вам школьные вечера так понадобились? - Как что? Танцевать очень хочется. - Но это тогда на танцплощадки ходить надо. А у нас все-таки школа еще пока. Но если ты мне план тематических вечеров составишь, покажешь и я одобрю, то, пожалуйста. Хоть каждую неделю проводите.Танцуйте, сколько хотите. Только после того, как тематический вечер проведете.
Нам так хотелось танцевать, что план за неделю составили. Ефим Наумович одобрил. И практически каждую неделю у нас были вечера. То турнир КВН, то конкурс театрализованной песни, то конкурс современного танца. Но больше всего выручали классики. На вечере, посвященном творчеству Горького, играем отрывки из пьес Алексея Максимовича. Вечер Чехова – все играем, точнее, мучаем пьесы Антона Павловича. Всех классиков переиграли, потому что танцевать очень хотелось. А с девятого класса еще петь очень хотелось. И в реутовских краях началась битломания.
- Ефим Наумович! Мы хотим создать вокально-инструментальные ансамбли.
- А зачем вам ансамбли понадобились?
- Танцевать хотим под музыку нормальную. Надоело под магнитофон. И самим петь хочется. Мы несколько групп создать сможем, но нужны инструменты.
- Так если нужны, то купите.
- А где же мы деньги возьмем?
- Так заработайте.
- Но, как и где мы сможем заработать?
- Запомни, что, когда человек хочет заработать, он всегда найдет, где и как. Но в этом я вам помогу.
Через несколько дней я организовывала выходы старшеклассников по воскресеньям на уборку свеклы, моркови, картошки и капусты в соседнем совхозе, с директором которого наш директор договорился. Мы поработали месяц. Сколько заработали, не знаю. Но теперь понимаю, что намного меньше, чем стоили долгожданные электрогитары, барабаны, органола и усилители. Но тогда мы были уверены, что сами заработали деньги на инструменты. Сами заработали и сами стали играть. Мудрый Ефим Наумович не только помог осуществить мечту, но и научил уважать и ценить то, что заработано своим трудом.
На выпускном экзамене по физике Ефим Наумович был председателем экзаменационной комиссии. Все ждали оценок. Он сообщил результаты. Не назвал только мою фамилию, которая в журнале была первой. Потом посмотрел на меня и сказал: «Абрамова! А тебе мы ставим тройку по физике только за твои заслуги пред школой. И ребята на нас не обидятся. Они сами избрали впервые за пять лет существования школы секретарем комсомольской организации не отличницу и примерную ученицу, а своего настоящего лидера, которая ну ничего абсолютно не понимает в физике. И за это вам всем, ребята, пятерка».
Тогда, в середине 60-х, наше поколение стало свидетелями изменений в жизни страны, которые были следствием идеологической оттепели. Мы все были увлечены авторской песней, получили возможность слушать и переписывать на свои магнитофоны зарубежных исполнителей. Мы читали толстые журналы «Новый мир» и «Иностранная литература». Девочки безжалостно отрезали свои косы и укорачивали юбки, а мальчики отращивали свои полубоксы (так называли стрижку с почти лысым затылком и смешным чубчиком) и до неимоверных размеров расширяли свои брюки. Мы не были уже одинаковыми, как наши старшие братья и сестры. Нам позволили развивать свою индивидуальность. В нашей прогрессивной школе нам разрешили не носить школьную форму уже с восьмого класса. Но в то время мы все были одинаково бедными. И привлечь внимание к себе было возможно только прочитанными книгами, сочиненной песней, игрой на гитаре, своими стихами и интеллектом. С такими приоритетами наше поколение прожило почти всю свою жизнь.
Много споров и разговоров ведется в последние 20 лет о пионерии, комсомоле и коммунистической партии. И я хочу рассказать немного о том, чем для меня был комсомол. Мой комсомол.
Очень хорошо помню, как ничего не понимала в принципах демократического централизма, которые прочитала в уставе члена ВЛКСМ. Про что это? Зачем? Для чего? Но ребята сказали, что именно про них, про эти принципы, чаще всего спрашивают в райкоме комсомола при приеме. Выучила наизусть, потому что уж очень хотелось стать комсомолкой.
В нашей школе только самых активных и лучших принимали в комсомол в восьмом классе. И мне очень хотелось быть в числе лучших. Хотелось что-то хорошее делать для школы, хотелось быть в гуще событий. А еще мне так хотелось скорее стать взрослой и самостоятельной.
В феврале 1967 года стала комсомолкой. Из нашего класса семь человек вступили в комсомол в первых рядах. Радовалась неимоверно. Да и на первый вечер старшеклассников попала. Да не простой, а очень даже тематический. Вечер, посвященный 8 марта.
Помню свой наряд в этот день, помню, как волновалась, помню, как шла по лестнице в актовый зал в маминых туфельках на каблучке. Ну, почти первый бал Наташи Ростовой. На том вечере пригласила на белый танец десятиклассника Колю. И уже после того вечера поняла, что влюбилась. Впервые.
А в апреле было общее комсомольское собрание, на котором меня избрали членом комитета комсомола школы. Так началась моя карьера в комсомоле.
Много всего мы делали, придумывали, устраивали. Действительно интересно мы жили. В школу приходили утром, а возвращались домой вечером. Кружки, спортивные секции, подготовка к школьным вечерам, репетиции, участие в разных конкурсах. Тогда школа была действительно вторым домом для нас всех. Мы не ждали, что кто-то будет нас развлекать, занимать, веселить. Сами. Все должны делать сами. И делали. И получали от этого удовольствие. Конечно, не все были такими активными. Кто-то отсиживался и не прикладывал никаких усилий. Но вот комсомольцы делали. Так было принято в нашей школе.
Тогда, в конце 60-х, мы почти все были увлечены музыкой. Битлы, вокально-инструментальные ансамбли, барды. Нам захотелось создать школьный ансамбль. Настоящий ВИА. Но для этого, кроме желания, были нужны музыкальные инструменты, усилители, микрофоны.
Деньги на покупку музыкальных инструментов мы заработали сами. И были самыми счастливыми, потому что могли петь и танцевать на школьных вечерах уже не под пластинки и магнитофонные записи, а под живую музыку. Мы создавали ансамбли, репетировали. В тетрадочки переписывали слова песен и заучивали их наизусть. Если удавалось купить сборники песен советских композиторов, были особенно счастливы, потому что по нотам было легче выучить песню, чем подбирать мелодию на слух. Магнитофоны были редкостью в те времена. Поэтому не так просто было даже просто слова понравившейся песни записать. Но запоминали, находили, учили.
В конце девятого класса на общем собрании меня избрали секретарем комитета комсомола школы. Так в 15 лет возглавила самую большую по численности в нашем районе школьную организацию – более 300 комсомольцев. И почти сразу в школе произошло ЧП. Да, настоящее чрезвычайное происшествие. Наши музыкальные инструменты исчезли. Их украли. Мы были в шоке. Ребята начали поиски. Сами. И нашли воров. Среди них оказался и ученик нашей школы. Комсомолец. Ребята потребовали провести общее собрание.
Хорошо помню то собрание. Я на сцене, в президиуме, в зале – 300 человек. Все взбудоражены, взвинчены… С большим трудом сдерживала свое волнение. Но как-то справилась с собой и с залом. Обсуждение было бурным, эмоциональным. А вот решение было действительно единодушным – исключить из членов ВЛКСМ ученика нашей школы. Он для всех нас стал врагом, потому что не просто украл наши гитары, а посягнул на то, что мы сами заработали, хотел лишить нас того, что нас объединяло и так радовало.
На следующий день меня вызвал во время урока директор школы.- Наташа! Мне надо с тобой очень серьезно поговорить. Надеюсь на твое понимание. Ты не оформила еще учетную карточку ХХХ? - Нет. Вчера после собрания не оформила, а сегодня еще не была в кабинете комитета комсомола. А что срочно надо?
- Нет. Срочно не надо. Я хочу тебя попросить ничего не оформлять.
- Как не оформлять? Ведь мы исключили его из комсомола, и я должна оформить документы.
- Да, ты должна, да, вы исключили его абсолютно справедливо. Я прекрасно понимаю, что вы поступили так, как считали нужным. Но у меня к тебе просьба. Не оформляй исключения. Сними его документы с учета и отдай мне. Я договорился с милицией. Дело не возбудили. Не хочу, чтобы эти мальчики по глупости попали в тюрьму. Вот оттуда они точно выйдут уже преступниками. Давай дадим им шанс. Я переговорил со своим другом, директором мореходного училища: ХХХ поедет учиться к нему. И не стоит ему начинать жизнь с клеймом человека, исключенного из комсомола. В нашем городе он не останется. Ему надо уехать и сделать попытку стать человеком. Нормальным человеком.
- Но это же нечестно. Мы его исключили… Он не достоин…
- Я не тороплю тебя прямо сейчас все решить. И не требую. Я просто тебя прошу. Подумай. Мы можем дать ему шанс начать жизнь с нового листа. Ведь ты знаешь, что парень он хороший, только вот в компанию попал плохую. Подумай. После уроков зайди ко мне и сообщи свое решение.
После уроков принесла учетную карточку ХХХ в кабинет директора. Я не понимала, почему он так хочет поступить, была еще очень зла и сердита на нашего одноклассника. Но что-то меня привело к решению поступить так, как просил наш директор. Может быть, именно то, что он не давил и не требовал. А еще то, что мне тоже стало жаль того парня.
- Я тебя хочу попросить еще об одном: никто не должен кроме нас с тобой знать об этом разговоре и о том, что мы так поступили. Пусть все знают, что ХХХ исключен из комсомола. Договорились? - Да, конечно.
Впервые рассказываю об этой истории, потому что прошло более 40 лет. Срок давности истек. Не знаю, как сложилась судьба ХХХ. Он уехал из нашего города и никогда больше в нем не появлялся…Не хочу давать оценок тому случаю. Он просто был в моей комсомольской жизни.
Комсомольский период остался в памяти как очень интересный, активный, разнообразный. Мне, вероятно, повезло. Я не встречала подлецов, карьеристов и явных негодяев в вышестоящих органах, хотя была комсомольским секретарем в школе и на своей первой работе. Может быть, мало было общения, опыта. Может быть, видела только хорошее в людях. Не знаю. Я рассказываю о себе, своей жизни. И, вероятно, кто-то совершенно иначе воспринимал те же события, участниками которых мы были.
Например, еще одну историю в школьной комсомольской жизни. Думаю, что из-за нее меня и моих коллег по комитету комсомола некоторые по сей день вспоминают без особого удовольствия.
На одном из заседаний комитета мы решили не рассматривать заявления о приеме в члены ВЛКСМ от десятиклассников, не вступивших в комсомол до марта. Почему так решили? Да потому что посчитали, что непорядочно уклоняться от выполнения поручений и участия в жизни школы в течение 10 лет учебы, а вступать в комсомол только перед выпускным вечером, чтобы в характеристике для поступления в институт была сделана запись о членстве в комсомоле. Предупредили заранее, чтобы у людей было время.
Решили и перестали рассматривать заявления. И что тут началось! Меня вызывали в райком комсомола, меня и других членов комитета уговаривали родители десятиклассников и некоторые учителя, нас запугивали. А вот директор школы не уговаривал.
Нам тогда казалось, что так мы защищаем комсомол от карьеристов и хитрецов. От тех, которые не достойны, по нашему мнению, быть комсомольцами. Потому что вступали в комсомол только для характеристики. Тогда мы верили, что в рядах ВЛКСМ могут быть действительно только самые лучшие.
История эта закончилась так: в конце апреля 1969 года меня переизбрали, впереди были экзамены и выпускной вечер. А вот нового секретаря в райкоме комсомола уговорили отменить наше решение. Все желающие успели вступить в комсомол и получить правильные характеристики для поступления в институты. Так что наше волюнтаристское решение не повлияло на судьбы выпускников школы. А вот его отмена, возможно, повлияла на судьбу комсомола. Потому что в комсомол в конце 60-х годов прошлого века очень многие вступали не потому, что хотели, а потому что так надо. Надо для поступления в институт, продвижения по службе, для последующего вступления в члены партии.
Вот такие маленькие эпизоды вспомнила из своей комсомольской жизни. Они действительно помогли мне повзрослеть, потому что именно мне приходилось принимать решения и брать на себя ответственность за них.
...Не могу сказать, что комсомол как явление в тот период жизни нашей страны был исключительно белым, без единого пятнышка. Нет, конечно. Все было. И у каждого по-разному. Люди наполняют каждую форму своим содержанием. Мне повезло. Рядом со мной были хорошие люди. Поэтому у меня очень светлые и добрые вспоминания о комсомольской юности. Понимаю, что у кого-то все было совсем не так. И для них комсомол – черная страница в их жизни. Какая она была на самом деле? У каждого - своя. Как и жизнь в целом. Кто как умеет, так ее и строит. Но вот точно знаю, что в жизни не бывает чего-то совершенно белого или черного. Все зависит от того, какие краски человек использует в раскрашивании своей жизни. Мне больше нравятся светлые тона.
***
...До войны папа работал учителем. В 1940 году его призвали в армию. Потом четыре года на фронте и еще тридцать пять лет службы в армии. Последние годы отец занимал ответственную должность, но звание генерала ему так и не присвоили. У него не было высшего военного образования. После окончания войны папа написал рапорт о поступлении в военную академию, но его непосредственный начальник написал резолюцию: «Капитану Абрамову достаточно одного высшего образования». Последующие начальники соглашались с этим выводом. Потому что написал эту фразу Л.И.Брежнев. Тот самый дорогой Леонид Ильич и Генеральный секретарь ЦК КПСС.
До 1961 года папа служил замполитом воинской части в войсках ПВО. А мы были детьми замполита. Нас было четверо у папы: три дочери и сын. Но он всегда говорил, что я его самый лучший и любимый ребенок. Мне было очень приятно это осознавать, но перед сестрами и братом всегда испытывала чувство вины за эту нескрываемую любовь отца.
Еще папа запомнился тем, как устраивал «небо в алмазах». Такие ситуации возникали нечасто. Первая, запомнившаяся, - это свадьба моей старшей сестры. Луиза приехала в военный городок после окончания школы. До этого она жила на Украине вместе со своей матерью и сестрой. В институт она не поступила, и папа сказал: «Раз ты такая дура, пойдешь работать на стройку». И она пошла, и два года проработала каменщиком, укладывая кирпичи на строящихся объектах.
В военном городке было много молодых и симпатичных лейтенантов. А вот за тремя рядами колючей проволоки (тогда войска ПВО только создавались и были очень засекреченными) молодых девушек было очень мало. Точнее только две: дочь замполита (моя сестра) и дочь зам. командира части по тылу. Ухаживаний было много. Женихов тоже. В одного из ухажеров Луиза влюбилась, ответив согласием на предложение, и началась подготовка к свадьбе. Почему-то особенно хорошо помню купленные к этому событию ящики с зеленым горошком, которые стояли в коридоре.
За день до свадьбы приехали родственники жениха, и родители устроили ужин в честь их приезда. Все было замечательно и мило. Когда ужин закончился, мама жениха попросила показать ей приданое. Моя мама стала что-то говорить про постельное белье, подушки и одеяла. Папа перебил маму и грозным голосом спросил: «Какое приданое?». И, когда мать жениха сказала, что она не позволит сыну жениться на бесприданнице, а жених при этом молча стоял в стороне, впервые увидела, что такое «небо в алмазах» в папином исполнении. Точнее оно было не в алмазах, а в зеленом горошке, банки с которым папа с особым удовольствием бил об пол. Папа кричал, что его старшая дочь - самая лучшая в мире, что для любого мужчины она награда. А что другое мог говорить любящий отец?
Свадьба не состоялась. Неразбитые банки с зеленым горошком потом разбивались уже сами по себе. Потеплело, горошек портился, и железные крышки взлетали вверх.
Второй раз небо в алмазах мы увидели, когда средняя сестра Алла, тоже переехавшая жить к нам после окончания школы, сообщила, что не набрала проходной бал и в институт не поступила. Папа правой рукой показал куда-то вперед и произнес: «Завтра же на стройку!», а левой долбанул чашкой с чаем об стену. На этом обсуждение закончилось. Алла отработала на стройке два года. Потом поступила на юридический факультет МГУ, и ее карьера сложилась весьма успешно.
25 августа 1969 года я приехала из института и сказала, что по конкурсу не прошла. Папа уже приподнял руку и приготовился произнести заветную фразу, но мама опередила его и прокричала: «Наташеньку на стройку не отдам!». Папа для порядка взял со стола вазу, без особого азарта разбил ее об стену и произнес: «На стройку ее никто и не возьмет. Такая хилота там никому не нужна. Но я ей подберу работу».
Через неделю мы вместе вышли из дома. У подъезда стояла черная «Волга». Я протянула руку, чтобы открыть заднюю дверь и в это время получила сильный удар по руке. Этот диалог запомнила на всю жизнь.
- Папа! За что?
- А зачем ты дверь открыла?
- Чтобы сесть в машину.
- А зачем ты хочешь сесть в машину?
- Чтобы доехать до работы. Ты же поедешь мимо.
- На работу на персональной машине поеду я, потому что это заслужил. А для тебя 233-й автобус и метро. Если очень постараешься, то и за тобой придет персональная машина. Но до этого надо будет достаточно долго поездить в общественном транспорте.
Устроил меня папа на работу корректором в типографию, где проработала 7 лет. Иногда думала, что лучше бы на стройку…Через двадцать пять лет к подъезду дома подъехала черная «Волга», на которой уже я должна была ехать на работу.
В нашем отделе работали только женщины, а руководили два мужчины – начальник РИО и его заместитель. Начинала корректором 3 разряда, читала гранки (это такие бумажные простыни, которые присылались из типографии сразу после набора текста линотипистом). Чтение гранок – это особая корректорская работа, смысл которой в сверке совпадения подлинника и набранного текста. Левая рука на подлиннике, правая - на набранной копии. Сидишь целый день и читаешь практически на бис. Сначала в подлиннике «Вася Иванов пришел в магазин», потом в гранках «Вася Иванов пришел в магазин». Читаешь и думаешь, что же ты такого плохого сделал в жизни, что тебе такое наказание придумали. Через год уже доверили верстку читать, потому что новая группа девочек - выпускниц на работу устроилась. И это уже большая удача. Потому что чтение верстки – это уже более квалифицированная работа. Главное, что только один раз про Васю читаешь. Без повторения. Потом, получив более высокий разряд, читала вторую верстку. Это уже ближе к редакторской читке. Интереснее, потому что читаешь, уже вникая в смысл всего текста, а не предложения, как при читке первой верстки. Так семь лет и читала.
Когда меня провожали в последний день работы, начальник нашего отдела сказал: «Наташа! Военно-политическая академия дала тебе все: профессию, образование, мужа и сына. Поэтому в твоей жизни навсегда останется память о нас». Конечно, осталась, уважаемый Борис Павлович! И очень хорошая память. Потому что действительно освоила интересную профессию, практически окончила институт, совмещая работу и учебу. В академии познакомилась со своим будущим мужем. И через два года родила сына.
В марте 1973 стояла у двери партийной комиссии. В этот день меня должны были принять кандидатом в члены КПСС. Очень волновалась. Вскоре подошел лейтенант. На него нельзя было не обратить внимание. Он был в затемненных очках, как у польского актера Цибульского. По зданию академии ходило много мужчин. И все они были в военной форме от лейтенанта до генерала. Но все на одно лицо. А здесь такое же лицо, но в необыкновенных очках.
- Здравствуйте, - сказал лейтенант. – А Вы сюда?
- Да. Сюда.
- Но здесь сегодня прием в партию идет.
- Да. Здесь.
- А Вы тоже? Сколько же Вам лет?
- Двадцать. И я тоже.
Меня пригласили в кабинет. Там сидело человек десять полковников. Председатель парткомиссии зачитал необходимые документы. «Какие вопросы будут к товарищу Абрамовой?» - спросил он у присутствующих. И полковники стали задавать вопросы. Я отвечала.
- Почему решила в партию вступить? - спросил один из полковников.
- Потому что мой папа член партии, а я хочу быть похожа на своего папу. А еще в институте сказали, что редактор обязан быть членом КПСС, - ответила я.
- Насчет папы - это ты правильно сказала. А вот про редакторов - плохо. Говори, как все нормальные люди: "Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма".
- Так все первые ряды уже давно заняты, - пошутил другой полковник.
Председатель парткомиссии грозным голосом сделал замечание. После паузы кто-то предложил принять меня кандидатом в члены КПСС. Я вышла из кабинета. После меня туда вошел лейтенант в красивых очках.
Встретились мы через неделю. Я сидела в президиуме, а он в зале. Проходило комсомольское собрание. Последнее в моей жизни. Меня поблагодарили за хорошую работу в комитете комсомола академии и вручили на память комсомольский билет и грамоту. После собрания лейтенант подошел ко мне, представился и пригласил на свидание - 1 апреля в 14.00 у Музея народов востока. Пойдем на выставку Рериха.
С 1 по 14 апреля мы три раза встретились, но каждый день разговаривали по телефону. С вечера почти до утра. Он меня поразил умом и знаниями: очень интересно рассказывал о кино, живописи, театре. Читал стихи разных поэтов, и свои тоже. Мне казалось, что нет темы, в которой он не разбирается. Я готова была слушать его все время.
14 апреля заговорил о сексе. Не помню, что, но помню, что очень испугалась этой темы. Долго мне что-то объяснял, но я впервые не понимала, что. Поняла только одно: если хочу и дальше его слушать и видеть, нам надо решить сексуальную проблему. Мои две школьные подруги рано вышли замуж, у них уже были дети, а я все в девушках ходила. Они надо мной посмеивались. Позвонила Ларисе и прокричала: «Лариска! Что мне делать?». «Да ничего. Слава Богу, нашелся мужик, который решился тебя в койку уложить. Ложись. Тебе давно пора. Скоро 21, уж точно пора».
15 апреля мы встретились. «Ну, что? Ты приняла решение?». Я помолчала и ответила: «Да». Поехали к нему домой. Все произошло очень быстро. Было страшно, больно и совсем не так, как описывалось в романах. Но после этого он опять мне что-то рассказывал. Я слушала, и вот это мне очень нравилось.
16 апреля, в воскресенье, снова пригласил к себе домой. «Послушай. Я долго думал и так ничего не понял. Ты говорила, что у тебя не было мужчин. Но подтверждения твоей девственности я не обнаружил. Надо повторить, чтобы все понять до конца». Еще раз повторили. Было уже не так больно. И не так страшно. Но опять не как в романах. Может быть там все придумано?
Мы долго разговаривали. И мне опять нравилось его слушать и видеть. Но пора было ехать домой. После всех предыдущих встреч он провожал меня домой на такси. В этот вечер сказал, что плохо себя чувствует и не сможет меня проводить. «Конечно, оставайся дома и лечи свое горло. Сама доберусь». Вышла из дома и пошла к станции метро. Минут через десять он меня догнал.
- Извини. У меня не осталось денег на такси. Вот и придумал про ангину. Но почему-то забеспокоился и решил, что тебя не надо оставлять одну.
Мы спустились в метро. Разговаривали, точнее он говорил, а я слушала. Потом мне стало нехорошо. Сказала, что мне плохо, и тогда увидела его лицо, побелевшее и испуганное. Он смотрел на мои ноги. Я тоже посмотрела вниз и увидела под собой лужу крови. Двери поезда открылись, и он резко за руку вытянул меня из вагона.
Так начался самый кошмарный день в моей жизни. Дежурная по станции отвела нас в медпункт. Дежурная медсестра сказала, что не сможет помочь, и вызвала скорую помощь. Врач скорой задал несколько вопросов и сказал, что нужно срочно вести в ближайшую клинику. На носилках меня отнесли в приемное отделение Боткинской больницы. В смотровом кабинете надо мной поиздевались медсестры, которые отпускали в мой адрес мерзкие шутки. Врач после осмотра расхохотался. - Девки! Я впервые такое вижу. Не надо готовить экстренную операцию. Здесь перекиси водорода будет достаточно. Ну, умора, - веселился гинеколог.
- Простите, а что со мной?
- Да, ничего. Просто крупный сосуд на девственной плеве оказался. Еще одна минута и в палату отправим.
- Мне домой надо. Уже поздно. Мне срочно надо домой. Я в больнице не останусь.
- Обязательно надо. По моей части все абсолютно нормально, а вот потеря крови слишком серьезная была. Надо сдать анализы. А главное Вам нужен покой и сон.
- Дома мне будет лучше.
Подписала какие-то бумаги об отказе госпитализироваться. Вышла из больницы. Саша стоял на крыльце и нервно курил. Рассказала, что со мной произошло.
- Хорошо ты меня научила, что тебе надо верить. А то, если не поверишь, потом мало не покажется. Прости, что тебе так пришлось доказывать свою правоту. Да я и сам все сразу понял. Просто не знал, как уговорить.
Мы с трудом поймали машину, потому что никто не хотел сажать в автомобиль девушку в окровавленном белом плаще. А было уже двенадцать часов ночи. Начинался новый день – 17 апреля.
Мы подъехали к моему дому. Попрощались. Открыла дверь. На пороге стояла мама, которая стала кричать, что, пока я где-то шляюсь, она не может уснуть. Посмотрев на меня, все поняла.- Тебя изнасиловали? Ты с кем-то переспала? Ты была с мужчиной? Геннадий, иди сюда немедленно. Она нас опозорила.
Потом они кричали, били меня. Требовали сказать, с кем была. Я не сопротивлялась. Не плакала. У меня не было сил. Хотела только одного, чтобы меня оставили в покое.
Мама достала из моей сумки записную книжку, стала читать фамилии. Прочитала: «Сидоренко Александр. Он?». «Да, - ответила я. – Он». «Можешь идти в ванную. Без тебя разберемся».
Я ушла. Мне было плохо и физически, и морально. Было стыдно и мерзко от всего, что пришлось пережить в метро, от многочисленных вопросов и ответов врачам скорой помощи и в больнице, что послужило причиной кровотечения. Я была виновата пред всеми. Перед мамой, которую больше всего в моей жизни волновала именно моя невинность. А я не сберегла. Да, в начале семидесятых годов наши родители очень беспокоились за нашу нравственность. Почему, не знаю. Может быть, тогда еще были сильны патриархальные традиции, может быть, мамин личный опыт заставил ее считать, что именно сохранение девственности до свадьбы будет главным условием моего счастья. Не знаю. Мы с мамой никогда не вспоминали события этого дня.
Было стыдно пред папой, который увидел меня в таком ужасном виде, и которого я вынудила впервые в жизни меня ударить. И папа очень часто просил у меня прощения за тот день. Прошло много лет, прежде чем я поняла, за что не только за пощечину просил прощения.
Но на этом события того дня, а точнее той бесконечной ночи не закончились. В 2.00 приехал Саша, потому что мои родители позвонили ему домой. Начался второй акт. Теперь уже участниками скандала были родители и лейтенант в красивых очках. Они что-то кричали. О чем-то спорили. Потом папа выбежал из своей комнаты с пистолетом, которым его наградили во время войны. Когда-то мама при виде этого пистолета сказала папе «Да». А теперь лейтенант сказал «Да», но при этом добавил, что ему надо со мной поговорить. Мы ушли в другую комнату.
- Ты видишь, как события складываются. Да, Зоя Космодемьянская из тебя не получилась. Не смогла сохранить в тайне мой телефон. Ну, да, ладно. Надо что-то решать. Думаю можно попробовать.
- Что попробовать?
- Пожениться. А что еще делать в такой ситуации.
- Саша! А ты меня любишь?
- А какой любви можно сейчас говорить! Я же тебе объяснял, что любовь является продуктом взаимодействия субъекта и объекта.
- А кто из нас объект?
- Сейчас это не важно. Важно, что мы должны попробовать создать семью. И, наверное, лет через пять я смогу тебе сказать, полюбил тебя или нет. Так ты согласна попробовать?
Конечно, согласилась. Мне очень хотелось быть рядом с ним. Потому что тогда была уверена, что влюбилась в него практически с первого взгляда. При мысли, что мама будет меня изводить упреками, очень хотелось убежать из дома.
Вышли из комнаты, и Саша объявил родителям о том, что мы решили пожениться. Папа достал коньяк. Мама что-то стала накрывать на стол. Саша сказал:
- Наташа, собирайся. Мы поедем домой. Я жду. Уже поздно. Мама стала возражать, заявив, что до свадьбы она меня никуда не отпустит.
- Зоя Андреевна! Наша свадьба благодаря Вашей активности состоялась сегодня,17 апреля 1973 года.
Маму такое объяснение не устраивало. Но папа ее остановил. Я оделась, взяла что-то необходимое и мы уехали.
Было 5 часов уже утра. Саша нажал на кнопку звонка. - Зачем? Ты же разбудишь свою маму. - А ты думаешь, что моя мама смогла уснуть после того, что ей наговорили твои родители, когда позвонили по телефону. Я испугалась еще один раз за этот бесконечный день, ожидая продолжения кошмара.
Дверь открыла симпатичная женщина, небольшого роста, с удивительными голубыми глазами. Она была в ночной рубашке и куталась в шаль. Я не могла переступить через порог их квартиры.
- Ну что же ты стоишь, доченька. Проходи. Теперь это твой дом. Она обняла меня, поцеловала. Именно в этот момент я зарыдала. От простых и добрых слов этой незнакомой мне женщины. Именно она стала единственным человеком в этот день, который меня не унижал, не оскорблял, не упрекал, не ругал. Именно от нее меньше всего ожидала сочувствия и понимания. Именно она преподала мне на всю жизнь урок милосердия. И с того дня мы стали друзьями. Мне было трудно понять, почему у большинства невесток не складываются отношения со свекровями. Мне очень повезло. У меня была замечательная свекровь.
Через полтора месяца состоялась наша свадьба. Мы уехали в свадебное путешествие. Сначала на родину моей свекрови – в деревню Коржевка в Ульяновской области. Потом на родину моей мамы и мою – в Красную Поляну. Я стала Наталией Сидоренко.
Мы прожили вместе 22 года. Не хочу подробно вспоминать события тех лет. Их было много и разных. Были светлые и темные дни в нашей жизни, были взаимопонимание и полное отчуждение. Были помощь и предательство. Было все. Не было главного – совпадения. Мы с Сашей не подходили друг другу. Ни по образу жизни, мыслей, ни по отношению к людям, ни в сексе. По воле моих родителей мы стали мужем и женой. Нас соединил страх. Меня страх перед гневом родителей, которые ринулись отстаивать мою честь и достоинство, уверенные в том, что спасают меня от стыда и позора. А Саше стало страшно за свою карьеру, потому что мама угрожала написать жалобу в политотдел. Такого письма было бы вполне достаточно, чтобы он с треском вылетел из Москвы в дальний гарнизон.
А меня еще вогнали в чувство вины. Всю свою жизнь прожила с ощущением вины перед Сашей за случившееся той апрельской ночью. За то, что у меня оказалась такая странная физиологическая особенность. За то, что попала в больницу, и произошедшее нельзя было скрыть от родителей. За то, что назвала родителям его имя. Вынужденная женитьба на мне лишила его возможности жениться на дочери маршала, с которой у него был роман. Мне кажется, что ее он действительно очень любил, потому что именно ей он посвятил очень много своих стихов. Мне он посвятил только одно – о том, что про меня и для меня в его душе стихов нет.
Американский автор Нил Доналд Уолш написал в одной из своих книг, что страх и чувство вины являются главными врагами человека. Они постепенно разрушают и уничтожают его. Сначала эти слова восприняла как простую банальность. Но, многое вспомнив и переосмыслив в своей жизни, поняла, что согласна с этим простым, на первый взгляд, выводом.
Страх, который оказался в основе наших отношений с бывшим мужем, и мое чувство вины уничтожили наш брак. И не только брак. Через 22 года совместной жизни Саша практически спился. Он не смог, находясь рядом со мной, реализовать свою мечту по написанию философской работы, которая была смыслом его жизни. Он стал злобным, агрессивным человеком, потому что мое чувство вины стало замечательной почвой для развития этих качеств.
|
</> |