Штормовые рассказы. Часть 6. Остров Спафарьева.

kiowa_mike — 01.12.2018

Иллюстрация nikkolainen

– У нас другой случай есть, когда люди за шторм резко менялись, – снова начал Семён. – На Спафария, на острове Спафарьева то исть. Был там, Соловей?

– Не, – мотнул головой Соловей, – неинтересно там. Медведей нет, баранов нет, уток нет, гусей нет. Девок, как оттуда рыбопереработку убрали, тоже нет. Да что там говорить – даже рыбы там нет! Красной. За отсутствием речек. Рыбопереработка там же из-за сельди была, которую флот туда из моря притаскивал. Самое неподходящее место для такого сухопутного человека, как я, который только и умеет, что в сапогах по горам лазать.

– Зато там другого много. Тишины и спокойствия, – сказал Семён. – И народ там для того и живёт: небо слушает, с миром разговаривает. Им там книг философских привезли про индийскую жизнь и кактусы.

– Не, Семён, – поправил его очнувшийся Слепых. – Народ там всё-таки живёт по государственной надобности: два человека следят за маяком, а три – на метеостанции. А что они там себе в голову думают – так это их личное собачье дело, да ещё доктора из дурдома, когда он до них в конце концов доберётся.

– Правильно ты сказал, Слепых, – неожиданно легко согласился Семён. – Двое их на маяке и три на метео. Уже лет восемь люди одни и те же. И сперва жили душа в душу…

– Ну да, посёлок разбирали, общее дело объединяет, – фыркнул Слепых.

– Разбирают, да. Там ведь дело какое. Был на Спафария при советской власти рыбоперерабатывающий завод. Я застал его немного – даже поработал. Цехов десяток, пирсы, краны, автопарк в десятки машин. Бараки для рыбообработчиц. Девок было – пароход с вербованными приходит, мужики у трапа стоят, как на рынке выбирают. Ты моя будешь, ты моя. Сколько мужик может баб отоварить физически – столько у него и есть, как у старого сивуча на лежбище. Только там не только хером, но ещё и мускулами там работать надо было. Бабы – они на разделке, а мужики сплошь – на тяжёлой работе. В общем, бросили эту базу в одночасье в начале девяностых, – с сожалением вздохнул Семён. – Сперва Дальрыба сторожа какого-то оставила, а потом и вообще переложила его обязанности на кого-то из метеовских – из экономии.

И вот год стоит всё это великолепие, два – уже и власть в стране второй раз сменилась, Ельцин по парламенту из пушечки пострелял, – и тут они все хором поняли, что сидят на золотом дне.

Дело в том, что нет-нет да и причаливают к Спафарию всякие мелкие катера всякого неопознанного народа, который стал к тому времени на наших берегах разводиться с невероятной силой. А что – работы нету, денег уехать на материк нету, жрать что-то надо, и желательно по три раза в день. Катера тогда за бесценок продавались, накупили их все кому не лень – и давай по берегам шакалить. Краба плющить, икру пороть, мясо бить – и если где что можно было спереть бесхозное и продать, так тут они были первые люди.

– Это сейчас их сильно меньше стало, – заметил Соловей. – Частью поразбились, частью поутонули, кое-кто спился, а кое-кто и разбогател и уехал отсюда к чёртовой матери. Осталось нынче от силы полтора десятка, из них два монстра – Василич и Чума…

– Это да, – задумчиво протянул Слепых, прислушиваясь к ветру, который уже не бился, а тоненько завывал брошенной женщиной, неприкаянно бродящей между бочек с ГСМ. – Кстати, о Василиче…

– Что, опять помер? – живо и одновременно спросили его Семён с Соловьём.

– Не, не слышал, – рассудительно ответил Слепых. – Только внутренний голос мне говорит что он сейчас Большой Воргобьян проходит и тихонько, с потушенными огнями, крадётся мимо Второй бухты… Сквозь стену чувствую, так сказать. Как грузин бабу спинным мозгом.

– Ладно, надо чай ставить, – приподнялся было Семён.

– Погоди, – остановил его Слепых. – Если чуйка моя верная, ему ещё часа три до нас дизелем стучать. Успеешь. Рассказывай про Спафария и тамошних чудиков на нём.

– Ну и, значит, эти пришлые люди орудуют на острове как могут. Запчасти с движков машин скручивают. Роторы электромоторов разбирают и везут на сдачу цветного металла. Кто-то уже и бараки начал на брус разбирать.

Тут местные жители объединились в коммуну и решили торговать этим доставшимся им случайно имуществом на регулярной основе. Всё, что могло представлять интерес для механического человека, они сняли: дизеля, коробки передач, приборные доски, трансмиссии, мосты. Один автомобиль на ходу оставили, всё это богачество увезли в сарай, где сгрузили и поставили под замок. Остались на берегу только остовы техники – как после ядерного удара. Электродвигатели они тоже все разобрали, досками обложили, выжгли из них всё ненужное, медную оплётку собрали (а оказалось её несколько тонн) и на случайном пароходе вывезли в Магадан. Сдали, получили много денег. Начали продавать сухой брус с бараков кубометрами. Идёт, скажем, плашкоут в Охотск, заходит по дороге на остров и говорит: мне надо на обратном пути три-пять кубов сухого бруса. Отлично, говорят мужики, сразу за ломики и топоры – и в нужное время лежит он на пирсе. За запрошенные деньги, разумеется, которые всяко меньше, чем заказывать его у барыг из Приморья. Ну и частями от дизелей приторговывали: топливные насосы там, поршневые группы или сам дизель в сборе – за установленную плату, частично в водке. Ибо, хоть их родное государство и держало на каком-то пищевом довольствии, снабжая с парохода четыре раза в год, алкоголь в него точно не входил. А кто ж живёт на наших берегах без водки? Тьфу…

И Семён скорчил страшную физиономию и сплюнул, изображая всем своим телом крайнее презрение.

Точно такое же презрение изобразили и оба его собеседника, после чего Семён продолжил:

– И вот пришёл на остров шторм. Примерно такой, как тот, в какой тебя смыло. Вмазало тогда по острову добре: волна через перешеек пошла. Вы ж знаете, что Спафария – это, по сути, две сопки посреди моря, одна на расстоянии километра от другой. А посреди – узкая низкая коса. На ней рыббаза и стояла. Стоит, в смысле. То, что от неё осталось. Ну и остовы машин поопрокидывало, бараки частично повскрывало, доски от цехов поотламывало, одни скелеты остались.

И никто не знает, но именно после этого шторма между маячниками и метеовщиками началась война. Начала её не видел никто, кроме участников, потому, как и про каждую нормальную войну, с чего она началась и как, у нас никто ничего не знает. Кто-то кому-то, может, соли в чай сыпанул, или по пьянке кружкой меж глаз заехал, или ещё что случилось – ничего не известно. А сами участники, понятно, молчат как рыбы об лёд. Они провели на острове границу, причём не поленились – вбили вдоль неё железный швеллер и натянули на него колючую проволоку: её на острове целый склад был, невскрытый даже, тонн десять. В дороги вкопали шипы из заточенной арматуры – во все, кроме одной колеи, которая к складу вела. Главный клад – в лице сарая с двигателями и запчастями – остался на территории маячников. А транспортное средство, то есть единственный грузовик на ходу, и бетонный пирс – отошли к метеостанции. Теперь, когда приходил катер за запчастями, то оставлял заказ, метеорологи писали его мелом на школьной доске и ставили на границе лицом к маяку. С маяка его читали в бинокль, снимали с сарая замок, днём машина приезжала к сараю, её с маяка брали на прицел, метеовцы грузили всё необходимое, везли на пирс. Потом привозили к границе товар и водку, выставляли на нейтральной полосе и уезжали. Может, между ними и какие покруче дела были, только мне о них не рассказывали. И что это такого между ними произошло – ни я и никто другой так и не знает.

А так заговоришь с ними, с одной, да и с другой стороной – тишайшие люди, философы, начитанные и добрейшие. Книги читают, вот типа как ты на Умаре – только про третий глаз и водку из кактусов.

– Всё зло от книг, это правильно, – проворчал Соловей. – Есть на свете всего одна правильная, и в ней сказано, что всё в мире – трын-трава. Китайцы написали. И чем там дело на Спафарьева кончилось?

– Да ничем, – пожал плечами Семён. – Так до сих пор и живут.

– По Троцкому. Ни мира, ни войны, – резюмировал Слепых. – Можно сказать, основа нашего государственного мироустройства.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив