«Шторм»

Покосплэю немножко arsenikum-а.

Однажды в детстве мне подвернулся старый журнал «Юный техник», а конкретно это был №6 за 1976-ой год. Там был рассказ, который меня совершенно потряс. Я давеча вспомнил и таки смог найти нужный номер за нужный год. Но в нормальном текстовом виде данный рассказ в Интернете не представлен. Так пусть же будет.

Евгений Марысаев, Шторм


Должность у Павла звучит внушительно: «Директор ящика». Ящик не в переносном, а буквальном смысле слова: деревянный, что установлен на главной палубе возле фок-мачты. Из трала в него «выливают» улов. Стоя по колено в живом, упруго трепещущем серебре, Павел подаёт на широкий деревянный стол сразу по три-четыре рыбины. Дальше рыбу обрабатывают матросы и бросают в трюм «тузлуку» — засольщику.

Только успевай поворачиваться: хватать треску за жабры и подавать на рыбодел. Сколько же раз приходится нагибаться и разгибаться за вахту, если некогда закурить?.. Спина по-стариковски ноет, болят натруженные руки. С креном корабля скользишь то к борту, то к рыбоделу, держась за натянутый швартов. Эквилибристика! Прыгнет волна через борт, зальёт за ворот, если не успеешь повернуться спиною и наклониться. В кубрик же бежать переодеваться некогда, здесь своего рода конвейер. Замешкается один – остановятся другие.

Корабль дал два коротких гудка — вызов тралмейстера и его помощников. Пока поднимают трал, для вахтенных матросов передышка. Смыли с рук из шланга чешую, закурили.

Неужто опять куток полный?..

Павел присел на задраенную крышку трюма и взглянул на часы. До полуночи оставалось пятнадцать минут. Он потерял ощущение времени, потому что в этих краях стоял непривычный для него полярный день. Солнце светило с полуденной яркостью. Огненный шар катился над горизонтом, но ни на минуту не исчезал за ним, даже не касался хмурых холодных волн. Сыпала снежная крупа, хлестала по лицу будто мёрзлыми ивовыми прутьями.

Рыболовный траулер «Полярная звезда» промышлял треску в Баренцевом море, неподалёку от Шпицбергена. Было начало июня.

Пока поднимали трал, Павел огляделся. Мили за три ослепительно горел в солнечных лучах айсберг. Слева от него на почтительном расстоянии стояла исполинская плавбаза — корабль-завод, корабль-порт. Айсберги частенько переворачиваются и могут мгновенно потопить находящееся рядом судно. Моряки недаром говорят: «Любуйтесь айсбергом издалека».

С утра было тихо, но в воздухе чувствовалось то особое напряжение, наэлектризованность, что ли, какая бывает перед штормом. Чайки, неотступно преследовавшие корабль, с криком «вили колокольни» — скучивались и взмывали вверх. Они не выклёвывали, как обычно, печень трески, выскользнувшей из трала. Чайки-драчуны, или солдаты, как называют их моряки, чёрные, с желтоватым ошейником и такою же грудкой, с хвостом пикой, не задирали своих собратьев. К непогоде всё это. С утра солнце было огромное и красное, а сейчас солнечный диск побледнел. «Солнце кра́сно поутру — моряку не по нутру, если кра́сно с вечера — ему бояться нечего». Но пока было баллов пять, не больше.

За бортом всплыл тугой серебристый куток. Павел на глаз определил: тонны четыре, не меньше.

— Всем выйти на рыбу! — через микрофон внутрисудовой связи объявил вахтенный штурман.

...Палуба ходила ходуном. Ружейным выстрелом хлопал наполовину сорванный со спасательной шлюпки брезент. Ветер свистел в мачтах, домовым выл в вентиляционных трубах на полубаке.

Павел, чертыхаясь, скользил от борта к рыбоделу и обратно, подавал на стол улов.

— Что кэп думает? При шести баллах уже не работают, а сейчас явно за семь перевалило, — недовольно пробурчал один из матросов.

— Надо хоть половину ящика разгрузить. Ведь рыбу смоет за борт, такой труд пропадёт, — ответил кто-то ему.

Павел мельком взглянул на штурманскую рубку. Капитан и вахтенный штурман прильнули к окнам с внутренней стороны, сосредоточенно глядели на палубу.

Наконец раздался спокойный голос капитана:

— Шаба́ш, ребята, марш в кубрики.

Павел, открыв дверь своего кубрика, увидел, что на полу валялся вовремя не заштормованный чайник, до черноты заваренный чай разлился. Он, несмотря на крепкое здоровье, атлетическое телосложение, страдал морской болезнью, тем более сейчас, с началом шторма. Единственное средство от этого недуга — крепкий несладкий чай с лимоном.

Павел подхватил чайник и шагнул к двери.

— Осторожнее там, Паша, — сказал сосед по кубрику, Валентин.

Предстояло пройти через весь корабль к камбузу, заварить чай и вернуться с чайником обратно.

Держась за стены, он прошёл к трапу и поднялся на главную палубу. Там все скрипело, выло, скрежетало, в воздухе повисло облако брызг, и казалось, что их посудина вот-вот разломится или перевернётся. Павел, держась за ваер, удачно миновал главную палубу и остановился на площадке передохнуть перед замершим барабаном лебёдки. Теперь предстояло преодолеть метров двенадцать по боковой части палубы до двери камбуза. Напряжённо вглядываясь в море, он пропустил несколько особенно высоких, с белыми гривами валов, которые, как живые существа, перепрыгнули борт корабля, мощно ударили о металлическую надстройку и с чавканьем схлынули в море. Следующий опасный вал шёл далеко, Павел прикинул, что успеет пробраться к камбузу прежде, чем этот вал настигнет корабль.

Прыжок, другой, третий — почти половина пути позади. Правый сапог вдруг запутался в запасном трале, прикреплённом канатом к борту. Павел упал с размаху, лицом на палубные доски. Из глаз посыпались искры. От удара на мгновенье потерял сознание. Но только на мгновенье. С трудом поднялся. Лучше б лежал, прижавшись к борту! Ну, стукнуло бы его о корпус надстройки, затем — о борт, глядишь, и обошлось бы. Но он поднялся, плохо соображая от боли, что делает. Ледяной вал накрыл его, ударил головой обо что-то, потом легко, как пустой мешок, перекинул через борт...

Очнулся, вернее, осознал, что ещё жив, существует, когда вода до отказа забила нос, рот, глаза, и тяжёлые рыбацкие полубахилы, рокан-буксы, толстый намокший свитер властно тащили его на дно.

Павел был отличным пловцом, лучшим из команды крейсера «Стремительный», на котором раньше служил. Извиваясь всем телом, мощно работая руками и ногами, он вынырнул, схватил раскрытым ртом воздух. Волна тотчас накрыла его, перевернула в воде. Павел вынырнул опять и быстро повернулся в ту сторону, откуда неслись валы. Их непременно надо видеть. Идёт вал — плыви, карабкайся на него. Отдых — спуск в седловину. Это знает каждый хороший пловец. Взобравшись на очередной водяной холм, он ошалело покрутил головою, отыскивая траулер. Обнажённый кормовой подзор корабля чернел уже за четверть мили.

— Э-эй! Стойте!.. — закричал он.

Рёв моря легко погасил этот крик. Так, не успев разгореться, гаснет спичка на ураганном ветру.

Карабкаться на валы становилось всё труднее и труднее. Он понял: надо сбросить с себя рокан-буксы и кирзовые полубахилы. Освободиться от куртки с капюшоном не составляло труда. Она оранжевой птицей взлетела на буруны и, хлопая, понеслась над волнами. Сложнее было с полубахилами и штанами. Высокие сапоги были подвёрнуты ниже колен в несколько рядов, а штаны заправлены в кирзовые складки.

Павел снял наплечные лямки, спустил штаны до колен, затем, упёршись правым носком в левую пятку сапога, довольно легко снял его. Теперь предстояло скинуть правый сапог. Он дался лишь с четвёртой попытки. Павел остался в шерстяных рейтузах и толстом шерстяном свитере.

Странно, он не пришёл в ужас, даже не испугался, хотя всё существо его протестовало против смерти. Павел не был новичком в Арктике и знал, что в штормовых волнах при температуре воды четыре-пять градусов по Цельсию самый выносливый человек сможет продержаться не более тридцати минут.

Мозг работал с предельной отчётливостью. Его не сразу хватятся на корабле. Ребята подумают: парень решил пропустить пару кружек чая в камбузе, чтобы принести в кубрик полный чайник. Возможно, измотанные вахтой, уснут, не дождавшись чая. Нет, Валентин, его друг, минут через двадцать, встревоженный отсутствием товарища, сам пойдёт в камбуз и поднимет тревогу. Валентин не заснёт.

Надо действовать! Он решил плыть к айсбергу. До плавучей льдины было теперь не менее двух миль. В морской миле — 1852 метра. У него крепкие бугры мышц, отличный объём легких. Действовать! Вперёд, к айсбергу!

Он плыл брассом. Только отсчитав шестьдесят бросков, почувствовал слабое покалывание в онемевших руках и ногах. Ещё через шестьдесят бросков он огляделся, забравшись на водяной гребень. Айсберг, казалось, не придвинулся ни на метр.

Меньше минуты Павел был без движения, но этого времени оказалось достаточно, чтобы закоченеть в ледяной воде.

Он снова усиленно заработал руками, ногами, всем корпусом и теперь как бы превратился в машину. Мозг фиксировал только расстояние до айсберга с раздвоенной пикообразной вершиной. То, что оно сокращалось, Павел понял по голубоватой морщине, резче проступившей в лебяжьем теле исполинской льдины.

Резкая боль в левой икре заставила его вскрикнуть. Он начал извиваться в воде вьюном. Пожалуй, сведённая от холода нога стоила бы ему жизни, если бы Павел не вспомнил, что к свитеру, с левой стороны груди, пристёгнута булавка. На вахте булавка необходима матросу. Она заменяла оторванную в спешке пуговицу на рокан-буксах, когда нет времени спуститься в кубрик и пришить её.

Он нащупал булавку, но онемевшие пальцы не слушались, не могли отсоединить от ушка кусочек блестящей остро заточенной проволоки. Пришлось вырвать булавку с куском шерсти зубами. Павел сжал её пальцами, изловчился и до отказа вонзил остриё в икру. Адская боль мгновенно отпустила.

Теперь он отдыхал, лёжа на спине и раскинув руки, через каждые тридцать бросков, хотя без движения всё тело почти мгновенно сковывала ледяная вода.

Рука коснулась чего-то твёрдого, гладкого, холодного. Полярная акула?! Ужас мгновенно парализовал его движения. Но это была не акула. Перед ним прыгал на волнах рыбодел — соединённые между собою три массивные доски в полтора человеческих роста длиною. Неделю назад бушевал шторм в девять баллов, вероятно, рыбодел этот смыло с палубы траулера.

...На «Полярной звезде» его хватились через полчаса. Капитан немедленно передал экстренное сообщение в эфир. Флагман промысла приказал семи кораблям в этом районе, включая «Полярную звезду», вдоль и поперёк на са́мом полном прочесать квадрат 1012, в котором был смыт за борт человек. Доктор с плавбазы по ультракоротковолновому передатчику провёл с капитанами консультацию. В случае обнаружения смытого за борт, сказал он, следует немедленно растереть его спиртом. Если человек без сознания, с непрощупывающимся пульсом — массажировать сердце.

«Полярная звезда» легла на обратный курс. Штурман, учитывая течение, силу ветра, рассчитал местонахождение потерпевшего бедствие, и уже через двадцать минут корабль был там.

На полубаке, на шлюпочной палубе, на верхнем капитанском мостике была вся поднятая по тревоге команда «Полярной звезды». Люди до слёз, до боли в глазах всматривались в свинцовые валы, вспахавшие всё море.

Бесконечно тянулись минуты. Пять, десять, двадцать, сорок...

Неподвижно стояли моряки на корабле, пока не раздался требовательный голос:

— Бинокль мне! Живо!

Это говорил «дед» — стармех. Он стоял на капитанском мостике и неотрывно глядел в одну точку. По опыту старый морской волк знал: сто́ит хоть немного перевести взгляд — и едва различимый в море предмет ускользнёт, растворится навсегда.

Кто-то бросился наверх с мощным английским биноклем. Стармех принял его, не отрывая взгляда от одной ему видимой точки.

— Васильич, — это он капитану сказал, — двигай к айсбергу. Там, мили за полторы, барахтается кто-то.

— Шлюпку на воду! — отдал команду капитан.

Корабль самым полным шёл к айсбергу. Вскоре моряки явственно различили рыбодел и человека на нём. Человек лежал на досках вниз лицом и монотонно, ритмично, как машина, грёб руками.

Траулер басовито прокричал. Человек замер только на мгновение. Его руки опять пришли в движение.

Человек не перестал работать и тогда, когда спущенная на воду шлюпка вплотную подошла к рыбоделу.

— Паша, — окликнул товарища Валентин.

Павел поднял голову с кровавой шишкой на лбу, увидел шлюпку, Валентина, снова уткнул лицо в доски, взмахнул руками и поплыл.

— Павел! — крикнул Валентин.

Вскоре Павел лежал на скомканных одеялах. В нос бил острый запах спирта. Его растирали трое.

— Продержаться на воде больше двух часов! Здесь, у Шпицбергена!.. — удивлённо сказал кто-то из матросов.

— А ещё говорят, в водице этой через полчаса обязательно в ящик сыграешь... — вторил ему другой.

— Говорить что угодно можно, — ответил им стармех. Он сидел за румпелем и направлял шлюпку носом к волнам. — Жить парень здо́рово хотел. А кто очень жить хочет, непременно должен выжить.