Сергей Довлатов. Соло на ундервуде. (Отрррывки)

super_kakadu — 07.12.2013 Выносил я как-то мусорный бак. Замерз. Опрокинул его метра за три до
помойки. Минут через пятнадцать к нам явился дворник. Устроил скандал.
Выяснилось, что он по мусору легко устанавливает жильца и номер квартиры.
В любой работе есть место творчеству.

Хорошо бы начать свою пьесу так. Ведущий произносит:
- Был ясный, теплый, солнечный...
Пауза.
- Предпоследний день...
И наконец, отчетливо:
- Помпеи!

Я болел три дня, и это прекрасно отразилось на моем здоровье.

У Ахматовой как-то вышел сборник. Миша Юпп повстречал ее и говорит:
- Недавно прочел вашу книгу.
Затем добавил:
- Многое понравилось.
Это "многое понравилось" Ахматова, говорят, вспоминала до смерти.

Моя жена говорит:
- Комплексы есть у всех. Ты не исключение. У тебя комплекс моей
неполноценности.

Хармс говорил:
- Телефон у меня простой - 32-08. Запоминается легко:
тридцать два зуба и восемь пальцев.

Сидели мы как-то втроем - Рейн, Бродский и я. Рейн, между прочим,
сказал:
- Точность - это великая сила. Педантической точностью славились
Зощенко, Блок, Заболоцкий. При нашей единственной встрече Заболоцкий сказал
мне: "Женя, знаете, чем я победил советскую власть? Я победил ее своей
точностью!"
Бродский перебил его:
- Это в том смысле, что просидел шестнадцать лет от звонка до звонка?!

В детскую редакцию зашел поэт Семен Ботвинник. Рассказал, как он
познакомился с нетребовательной дамой. Досадовал, что не воспользовался
противозачаточным средством.
Оставил первомайские стихи. Финал их такой:
"...Адмиралтейская игла
Сегодня, дети, без чехла!..."
Как вы думаете, это - подсознание?

Позвонили мне как-то из отдела критики "Звезды". Причем сама заведующая
Дудко:
- Сережа!
- Что вы не звоните?! Что вы не заходите?! Срочно пишите для нас
рецензию. С вашей остротой. С вашей наблюдательностью. С вашим блеском!
Захожу на следующий день в редакцию. Красивая немолодая женщина
довольно мрачно спрашивает:
- Что вам, собственно, надо?
- Да вот рецензию написать...
- Вы, что, критик?
- Нет.
- Вы думаете, рецензию может написать каждый?
Я удивился и пошел домой.
Через три дня опять звонит:
- Сережа! Что же вы не появляетесь?
Захожу в редакцию. Мрачный вопрос:
- Что вам угодно?
Все это повторялось раз семь. Наконец я почувствовал, что теряю
рассудок. Зашел в отдел прозы к Титову. Спрашиваю его: что все это значит?
- Когда ты заходишь? - спрашивает он. - В какие часы?
- Утром. Часов в одиннадцать.
- Ясно. А когда Дудко сама тебе звонит?
- Часа в два. А что?
- Все понятно. Ты являешься, когда она с похмелья - мрачная. А звонит
тебе Дудко после обеда. То есть уже будучи в форме. Ты попробуй зайди часа в
два.
Я зашел в два.
- А! - закричала Дудко. - Кого я вижу! Сейчас же пишите рецензию. С
вашей наблюдательностью! С вашей остротой...
После этого я лет десять сотрудничал в "Звезде". Однако раньше двух не
появлялся.

У поэта Шестинского была такая строчка:
"Она нахмурила свой узенький лобок..."

Подходит ко мне в Доме творчества Александр Бек:
- Я слышал, вы приобрели роман "Иосиф и его братья" Томаса Манна?
- Да, - говорю, - однако сам еще не прочел.
- Дайте сначала мне. Я скоро уезжаю.
Я дал. Затем подходит Горышин:
- Дайте Томаса Манна почитать. Я возьму у Бека, ладно?
- Ладно.
Затем подходит Раевский. Затем Бартен. И так далее. Роман вернулся
месяца через три.
Я стал читать. Страницы (после 9-й) были не разрезаны.
Трудная книга. Но хорошая. Говорят.

Валерий Попов сочинил автошарж. Звучал он так:
"Жил-был Валера Попов. И была у Валеры невеста - юная зеленая гусеница.
И они каждый день гуляли по бульвару. А прохожие кричали им вслед:
- Какая чудесная пара! Ах, Валера Попов и его невеста - юная зеленая
гусеница!
Прошло много лет. Однажды Попов вышел на улицу без своей невесты - юной
зеленой гусеницы. Прохожие спросили его:
- Где же твоя невеста - юная зеленая гусеница?
И тогда Валера ответил:
- Опротивела!"

Встретил я однажды поэта Горбовского. Слышу:
- Со мной произошло несчастье. Оставил в такси рукавицы, шарф и пальто.
Ну, пальто мне дал Ося Бродский, шарф - Кушнер. А вот рукавиц до сих пор
нет.
Тут я вынул свои перчатки и говорю:
- Глеб, возьми.
Лестно оказаться в такой системе - Бродский, Кушнер, Горбовский и я.
На следующий день Горбовский пришел к Битову. Рассказал про утраченную
одежду. Кончил так:
- Ничего. Пальто мне дал Ося Бродский. Шарф - Кушнер. А перчатки - Миша
Барышников.

Битов и Цыбин поссорились в одной компании. Битов говорит:
- Я тебе, сволочь, морду набью!
Цыбин отвечает:
- Это исключено. Потому что я - толстовец. Если ты меня ударишь, я
подставлю другую щеку.
Гости слегка успокоились. Видят, что драка едва ли состоится. Вышли
курить на балкон.
Вдруг слышал грохот. Забегают в комнату. Видят - на полу лежит
окровавленный Битов. А толстовец Цыбин, сидя на Битове верхом, молотит
пудовыми кулаками.

Михаила Светлова я видел единственный раз. А именно - в буфете Союза
писателей на улице Воинова. Его окружала почтительная свита.
Светлов заказывал. Он достал из кармана сотню. То есть дореформенную,
внушительных размеров банкноту с изображением Кремля. Он разгладил ее,
подмигнул кому-то и говорит:
- Ну, что, друзья, пропьем ландшафт?

Беседовали мы с Пановой.
- Конечно, - говорю, - я против антисемитизма. Но ключевые должности в
российском государстве имеют право занимать русские люди.
- Это и есть антисемитизм, - сказала Панова.
- ?
- То, что вы говорите, - это и есть антисемитизм. Ключевые должности в
российском государстве имеют право занимать ДОСТОЙНЫЕ люди.

Романс Сергея Вольфа:
"Я ехала в Детгиз,
я думала - аванс..."

Как-то мы сидели в бане. Вольф и я. Беседовали о литературе.
Я все хвалил американскую прозу. В частности - Апдайка. Вольф долго
слушал. Затем встал. Протянул мне таз с водой. Повернулся задницей и
говорит:
- Обдай-ка!

Найман и Губин долго спорили, кто из них более одинок.
Рейн с Вольфом чуть не подрались из-за того, кто опаснее болен. Ну, а
Шигашов с Горбовским вообще перестали здороваться. Поспорили о том, кто из
них менее вменяемый. То есть менее нормальный.

Найман и Бродский шли по Ленинграду. Дело было ночью.
- Интересно, где Южный Крест? - спросил вдруг Бродский.
(Как известно, Южный Крест находится в соответствующем полушарии.)
Найман сказал:
- Иосиф! Откройте словарь Брокгауза и Ефрона. Найдите там букву "А".
Поищите слово "Астрономия".
Бродский ответил:
- Вы тоже откройте словарь на букву "А". И поищите там слово
"Астроумие".

Беседовали мы как-то с Воскобойниковым по телефону.
- Еду, - говорит, - в Разлив. Я там жилье снял на лето.
Тогда я спросил:
- Комнату или шалаш?
Воскобойников от испуга трубку повесил.

Валерий Грубин - Тане Юдиной:
- Как ни позвоню, вечно ты сердишься. Вечно говоришь, что уже половина
третьего ночи.

Как-то раз отец сказал мне:
- Я старый человек. Прожил долгую творческую жизнь. У меня сохранились
богатейшие архивы. Я хочу завещать их тебе. Там есть уникальные материалы.
Переписка с Мейерхольдом, Толубеевым, Шостаковичем.
Я спросил:
- Ты переписываался с Шостаковичем?
- Естественно, - сказал мой отец, - а как же?! У нас была творческая
переписка. Мы обменивались идеями, суждениями.
- При каких обстоятельствах? - спрашиваю.
- Я как-то ставил в эвакуации, а Шостакович писал музыку. Мы обсуждали
в письмах различные нюансы. Показать?
Мой отец долго рылся в шкафу. Наконец он вытащил стандартного размера
папку. Достал из нее узкий белый листок. Я благоговейно прочел:
"Телеграмма. С вашими замечаниями категорически не согласен.
Шостакович".

В ходе какой-то пьянки исчезла жена Саши Губарева. Удрала с кем-то из
гостей. Если не ошибаюсь, с журналистом Васей Захарько. Друг его, Ожегов,
чувствуя себя неловко перед Губаревым, высказал идею:
- Васька мог и не знать, что ты - супруг этой женщины.
Губарев хмуро ответил:
- Но ведь Ирина-то знала.

В Пушкинских Горах туристы очень любознательные. Задают экскурсоводам
странные вопросы:
- Кто, собственно, такой Борис Годунов?
- Из-за чего была дуэль у Пушкина с Лермонтовым?
- Где здесь проходила "Болдинская осень"?
- Бывал ли Пушкин в этих краях?
- Как отчество младшего сына А.С.Пушкина?
- Была ли А.П.Керн любовницей Есенина?!..
А в Ленинграде у знакомого экскурсовода спросили:
- Что теперь находится в Смольном - Зимний?..
И наконец, совсем уже дикий вопрос:
- Говорят, В.И.Ленин умел плавать задом. Правда ли это?

Некий Баринов из Военно-медицинской академии сидел пятнадцать лет.
После реабилитации читал донос одного из сослуживцев. Бумагу
пятнадцатилетней давности. Документ, в силу которого он был арестован.
В доносе говорилось среди прочего:
"Товарищ Баринов считает, что он умнее других. Между тем в Академии
работают люди, которые старше его по званию..."
И дальше:
"По циничному утверждению товарища Баринова, мозг человека состоит из
серого вещества. Причем мозг любого человека. Независимо от занимаемого
положения. Включая членов партии..."

Издавался какой-то научный труд. Редактора насторожила такая фраза:
"Со времен Аристотеля мозг человеческий не изменился".
Может быть, редактор почувствовал обиду за современного человека. А
может, его смутила излишняя категоричность. Короче, редактор внес
исправление. Теперь фраза звучала следующим образом:
"Со времен Аристотеля мозг человеческий ПОЧТИ не изменился".

Лев Никулин, сталинский холуй, был фронтовым корреспондентом. А может
быть, политработником. В оккупированной Германии проявлял интерес к бронзе,
фарфору, наручным часам. Однако более всего хотелось ему иметь заграничную
пишущую машинку.
Шел он как-то раз по городу. Видит - разгромленная контора. Заглянул.
На полу - шикарный ундервуд с развернутой кареткой. Тяжелый, из литого
чугуна. Погрузил его Никулин в брезентовый мешок. Думает: "Шрифт в Москве
поменяю с латинского на русский".
В общем, таскал Лев Никулин этот мешок за собой. Месяца три надрывался.
По ночам его караулил. Доставил в Москву. Обратился к механику. Тот говорит:
- Это же машинка с еврейским шрифтом. Печатает справа налево.
Так наказал политработника еврейский Бог.

Реплика в Чеховском духе:
"Я к этому случаю решительно деепричастен".

- Какой у него телефон?
- Не помню.
- Ну, хотя бы приблизительно?

Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина.
Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее.
Однако похожим быть хочется только на Чехова.

Режим: наелись и лежим.

Лысый может причесываться, не снимая шляпы.

Тигры, например, уважают львов, слонов и гиппопотамов. Мандавошки -
никого!

Две грубиянки - Сцилла Ефимовна и Харибда Абрамовна.

Рожденный ползать летать... не хочет!

Лида Потапова говорила:
- Мой Игорь утверждает, что литература должна быть орудием партии. А я
утверждаю, что литература не должна быть орудием партии. Кто же из нас прав?
Бобышев рассердился:
- Нет такой проблемы! Что тут обсуждать?! Может, еще обсудим - красть
или не красть в гостях серебряные ложки?!

По радио объявили:
"На экранах - третья серия "Войны и мира". Фильм по одноименному роману
Толстого. В ходе этой картины зрители могут ознакомиться с дальнейшей
биографией полюбившихся им героев".

Ростропович собирался на гастроли в Швецию. Хотел, чтобы с ним поехала
жена. Начальство возражало.
Ростропович начал ходить по инстанциям. На каком-то этапе ему
посоветовали:
- Напишите докладную. "Ввиду неважного здоровья прошу, чтобы меня
сопровождала жена". Что-то в этом духе.
Ростропович взял бумагу и написал:
"Ввиду безукоризненного здоровья прошу, чтобы меня сопровождала жена".
И для убедительности прибавил: "Галина Вишневская".
Это подействовало даже на советских чиновников.

Отправил я как-то рукопись в "Литературную газету". Получил такой
фантастический ответ:
"Ваш рассказ нам очень понравился. Используем в апреле нынешнего года.
Хотя надежды мало. С приветом - Цитриняк".

Это было в семидесятые годы. Булату Окуджаве исполнилось 50 лет. Он
пребывал в немилости. "Литературная газета" его не поздравила.
Я решил отправить незнакомому поэту телеграмму. Придумал нестандартный
текст, а именно: "Будь здоров, школяр!" Так называлась одна его ранняя
повесть.
Через год мне удалось познакомиться с Окуджавой. И я напомнил ему о
телеграмме. Я был уверен, что ее нестандартная форма запомнилась поэту.
Выяснилось, что Окуджава получил в юбилейные дни более ста телеграмм.
Восемьдесят пять из них гласили: "Будь здоров, школяр!"

Министр культуры Фурцева беседовала с Рихтером. Стала жаловаться ему на
Ростроповича:
- Почему у Ростроповича на даче живет этот кошмарный Солженицын?!
Безобразие!
- Действительно, - поддакнул Рихтер, - безобразие! У них же тесно.
Пускай Солженицын живет у меня...

Писатель Уксусов:
"Над городом поблескивает шпиль Адмиралтейства. Он увенчан фигурой
ангела НАТУРАЛЬНОЙ величины".

У того же автора:
"Коза закричала нечеловеческим голосом..."

Панфилов был генеральным директором объединения "ЛОМО". Слыл человеком
грубым, резким, но отзывчивым. Рабочие часто обращались к нему с просьбами и
жалобами. И вот он получает конверт. Достает оттуда лист наждачной бумаги.
На обратной стороне заявление - прошу, мол, дать квартиру. И подпись -
"рабочий Фоменко".
Панфилов вызвал этого рабочего. Спрашивает:
- Что это за фокусы?
- Да вот, нужна квартира. Пятый год на очереди.
- Причем тут наждак?
- А я решил - обычную бумагу директор в туалете на гвоздь повесит...
Говорят, Панфилов дал ему квартиру. А заявление продемонстрировал на
бюро обкома.

Академик Козырев сидел лет десять. Обвиняли его в попытке угнать реку
Волгу. То есть буквально угнать из России - на Запад.
Козырев потом рассказывал:
- Я уже был тогда грамотным физиком. Поэтому, когда сформулировали
обвинение, я рассмеялся. Зато, когда объявили приговор, мне было не до
смеха.

По Ленинградскому телевидению демонстрировался боксерский матч. Негр,
черный как вакса, дрался с белокурым поляком. Диктор пояснил:
- Негритянского боксера вы можете отличить по светло-голубой полоске на
трусах.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив