Рубль.
iva_no_va — 05.02.2016 Конец августа. Жара. Пыль. Сидим с Кисой (моим самым лучшим другом детства Сережкой Котовым) на скамеечке под нашими окнами, лузгаем семечки. Большой граненый стакан семечек, насыпанный в ловко свернутый баб-Галей кулечек из листочка журнала «Наука и жизнь», стоил 15 копеек. Мы с Кисой сбросились – у меня было 8 копеек – пятачок и трехкопеечная монетка. А Киса добавил свой пятачок и две копеечки. Одну копейку (хитрожопый!) он оставил на газировку. На «после-семечек». Я газировку любила только с сиропом, а без сиропа «чистую» - не любила. Лучше уж вода из колонки. Звенящая, ледяная, сводящая зубы.Так, как я заплатила на одну копейку больше – кулёчек мой, Кисе пришлось свою долю отсыпать к себе в карман. Большую такую жменищу отхватил, за что я ему влепила щелбана, он меня толкнул, я ему врезала сдачи, семечки из моего кулька немного просыпались, и пришлось ему отсыпать мне в кулек обратно полжменьки, иначе я собралась уходить, а он пусть, как дурак тут один сидит.
Помирились. Я гордо держала в руках кулек. Это было круто, хотя тогда так не говорили. Говорили: «зыкано»! С протяжным «Ы». Старшие ребята могли сказать «Клево!» - нам, малышам так не разрешалось говорить. Это было неприлично.
Мамин голос над головой, из открытого окна:
- Доня, сбегай в магазин, пожалуйста, - в маминой руке авоська. Через дырочки авоськи видна стеклянная поллитровая банка для сметаны с белой пластмассовой крышкой.
Я собралась уже начать канючить, что, мол, жарко и я уже ходила сегодня в магазин, но мама перебила –
- Сережа с тобой за компанию сходит. Вместе веселее. Да, Сережа?
Киса, постестнялся перечить моей маме, грустно кивнул и нехотя поднялся. Сандалии утонули в пыли. Теплой, шелковой.
- Я даю тебе три рубля, мельче денег у меня нет. Принесешь сдачу. Смотри, не потеряй. Это большие деньги, - сказала мама. – И...
- Банку не разобью, мотать авоськой не буду, крышку закрою плотно, если не смогу попрошу продавщицу, а можно сто грамм подушечек?
- Подушечек можно. Сдачу не потеряй.
- Что я маленькая, чтоли? – обиделась я и взяла зелененькую трешку и авоську из маминых рук.
- Пачку масла. Полкило сметаны. Хлеба в булошной - половинку черного и батон.
- ...Если масла в пачках не будет - купить 200 грамм развесного, завершила я за маму ее всегдашную речь. Какие они странные эти взрослые. И так все понятно. Зачем сто раз повторять?
- Сдачу не потеряй, - повторила вслед мама, но мы с Кисой были уже в пути. Киса воодушевленный перспективой угоститься подушечками, шел бодрее, взрывая пыль сандалиями, и время от времени, сплевывая шалушки от семечек.
... До магазина не так далеко. Жили мы в «частном секторе». Улица пустынна. Даже собаки и кошки попрятались под крылечки от жары.
Как удалось сохранить островок деревенской жизни практически в центре довольно крупного областного города, до сих пор остается загадкой. Неасфальтированные улицы, которые в осенне-весеннюю слякоть развозило так, что без резиновых сапог до островка цивилизации – троллейбусной остановки, почты или магазина добраться было нереально. Так и ходили местные красотки в болоньевых плащах и страшенных почему-то зеленых или черных резиновых сапогах, которые переобували в подъезде, уже первого многоэтажного дома, неподалеку от троллейбусной остановки.
У нас же были одноэтажные дома с завалинками и лавочками у забора, палисадниками с торжественными гладиолусами, деревенскими ромашками, пахучими флоксами и даже лилиями. Назывались эти лилии «Царская корона». От них оставался несмываемый желтый след на руке. Я их не любила. Я любила головастые, растрепанные, разноцветные и безалаберные пионы и скромне глазастые астры, с остренькими или наоборот - махровыми лепестками... На окнах резные наличники – деревянные, с завитушками. Когда ставни открыты, казалось у дома распахнуты глаза, а когда на ночь ставни закрывались, то становилось понятно – все спят, и даже окна.
Все соседи на нашей улице всегда знали про всех всё. Кто, с кем, как, когда и даже где. Что готовили на обед и когда приедет внук на каникулы. Где «брали» курицу, и кто ночевал у Людочки из Нарофоминска, живущей у родственников через дорогу от нашего дома...По вечерам тетки и бабки собирались на лавочках и лузгая семечки делились новостями, сплетнями и обсуждали тогда еще не «сериалы», а многосерийные телевизионные художественные фильмы и программы: «Кабачок 13 стульев» или «А ну-ка, девушки!» «КВН» и «Следствие ведут знатоки»... Пани Моника и Каролина были самыми обсуждаемыми персонажами, и песни Карела Готта были самыми модными на нашей улице. Теть Томка Емельянова, в ситцевом цветастом сарафане, и тапочках со сношенными задниками, щурясь говорила:
- Какой красавчик! Голос ангельский! Глаза лучистые, голубые, огромные!
Все тетки смеялись и подначивали Томку –
- Ой, Тамарка, тебе у любого мужика глаза будут казаться большими!
- Да, ну вас! – отвечала беззлобно теть Тома, – у нее муж был китаец. Настоящий китаец. Звали его Чжан Юн Дин – а по-русски Витя. Он не был похож на всех китайцев. Ну, разве, что глаза у него были узенькие. А так – дядя Витя Чжан был здоровенным мордатым дядькой. С торчащими в разные стороны черными блестящими волосами, мясистым носом, и крупными работящими руками. Я дружила с их дочкой Иркой Чжанихой, которая была меня старше на два года и поэтому иногда выделывалась, за что мы с Кисой ее и побаивались, и уважали.
... Мы шли поднимая пыль, лузгая семечки, сплевывая прямо под ноги. Остановились попить у колонки. Киса нажал ручку, и я попила прямо из крана. Киса мужественно терпел – у него была копеечка, он собирался выпить газировки, что он и сделал, едва мы добрались до автомата с газировкой. На удивление, стакан еще не стащили алкаши, вечно толпящиеся у «стекляшки». В магазине мы встали в очередь в кассу, пробить чек. Подошла моя очередь, а Киса уже прилип к стеклу витрины в кондитерском отделе, почему-то совмещенном с молочным. Вожделенные «подушечки» блестящей горкой были насыпаны прямо в металлический поднос. Нас не смущало даже, что из некоторых конфет вытекло варенье, и они слиплись. Крупный сахар, которыми были обсыпаны подушечки был колким и острым. Царапал нёбо, но это было тааааак вкусно!
- Пачка масла, полкило сметаны, – я полняла банку повыше, – банка есть, – кассирша Анджела в синем халате поверх цветастого кремпленового платья, дама со сложной сильно залакированной прической «Улитка», и с двумя «завлекалками» - локонами перед ушами, в белых перламутровых клипсах, с ярко накрашенными губами, считалась самой красивой в нашем магазине. Она это знала и снисходительно принимала комплименты постоянных посетителей. Анджела сидела в специально сделанном для нее троне – ну, не троне конечно, но таком загончике-будочке, с высоким креслом и открывающейся дврецей. Она возвышалась над всеми и посматривала на покупателей в полном смысле слова - свысока.
- Еще что? – лениво спросила она. – Подушечки привезли свежие. Мама разрешила?
- Разрешила, - поспешно сказала я, и сглотнула слюну. – Сто грамм.
- Тринадцать копеек в кондитерский, - сказала Анджела. Вообще-то ее звали Аня, но ей это имя не нравилось, и она превратилась в Анджелу. Мне казалось, что именно ей имя Анджела подходит больше, чем Аня. Она была такая...такая... ну, Анджела и все тут... мои мысли прервало хрипловатое – Всё? – Анджела курила и голос у нее был с хрипотцей. Курила она обычно у магазина, когда не было посетителей, облокотившись спиной к двери, а вокруг вились мужички разного фасона.
- Всё, - кивнула я.
Анджелины пальцы, в золотых кольцах, замелькали над аппаратом, я положила скомканную трешку на пластмассовую тарелочку, прикрученную черным шурупом к столику. Шуруп возвышался ровно посередине тарелочки, как бородавка над губой кассирши Анджелы. Она эту бородавку еще и красила черным косметическим карандашом. Я взяла чеки, сдачу мелочью и поднялась на две ступеньки в кондитерско-молочный. Деньги я засунула в карман шорт, а чеки крепко держала в руке. Киса уже искрутился весь у витрины с конфетами, и подскочил ко мне в нетерпении:
- Давай ты пока масло-сметану купишь, я конфеты возьму.
- Ага, щас! Умный какой! – ответила я. – Может я тебе вообще подушечки давать не собиралась?
Такого Киса от меня не ожидал.
- Я с тобой пошел? Пошел! Так что ты со мной должна делиться! – сказал он, дернув головой, отчего хохолок над его вихром дернулся.
- Ладно. Не боись! Дам я тебе подушечки. На лучше – крышку сними с банки.
Киса быстро схватил банку, и попытался содрать тугую пластмассовую крышку.
- Осторожно! – мой крик заглушил звон осколков. Куски стекла рассыпались по полу. Крышка откатилась под прилавок.
- Ты, что дурак! – заорала я. – Как мы теперь сметану купим?
Киса растерянно посмотрел на меня, но промолчал. Он знал, скажи мне в такой момент – «Сама дура!» - он бы не увильнул от моего короткого апперкота, которому меня научил его же старший двоюродный брат Сашка.
Анджела вылезла из своей будочки-трона. Мы притихли.
- Теть Клава! – крикнула Анджела – тут ЧеПе. – Куда руками! – прикрикнула она на меня, когда я попыталась собрать осколки банки. Щас придет Клава, она уберет. Ну, что, красавцы? Что делать будем?
Красавцы, мы то есть, молчали. Киса опустил голову, я закусила губу.
- Ладно. Теть Клав – дай им пол-литровую банку. Чистую. – поворачиваясь к нам Анджела сказала – Клава сейчас вам даст банку, крышку подними – ее помыть надо – Киса проворно подлез под прилавок и достал крышку. – Придете домой, банку чистую возьмете и принесете сюда. Понятно?
- Понятно. – промычали мы, радуясь, что все благополучно закончилось. Нет, все-таки не зря Анджелу все любят. Хорошая она. И красивая.
Теть Клава ворча принесла банку, отдала ее Катьке из молочного, забрала у Кисы крышку, пошла ее ополоснула в подсобке, и сунула мне банку со сметаной, сказав –
- Руки крюки! - и стала сметать метелкой осколки банки на совок.
Мы вышли из магазина. В авоське пачка масла «Крестьянское» - повезло, оно не всегда бывает, а мама говорит, что оно самое лучшее. Полкило сметаны в новой банке со старой крышкой. Кулек из серой оберточной бумаги, с хвостиком внизу и накрытый верхним треугольником сверху я несла отдельно.
- На, подержи, только не мотай авоськой, а то разобьешь уже вместе со сметаной, - я передала авоську Кисе и отковырнула верхний треугольник от кулька.
- На, бери, - я протянула кулек Кисе, он поспешно влез в него рукой и достал сразу две подушечки.
Мы шли молча, перекатывая во рту подушечки, из моей уже вытекло варенье и я зажмуривала глаза от удовольствия. Киса запихав сразу две конфетины в рот истекал слюной, но держался – самый цимес был не начать жевать подушечки.
Мы приближались к булочной. И я полезла за деньгами в карман шорт. Сердце упало. Рубашка взмокла и прилипла к спине. В кармане были только монетки. А должен быть еще и рубль. Бумажка. Я мысленно пересчитала все, на что потратила деньги. Сметана – полкило по рубль тридцать – шесдесят пять копеек, плюс пачка масла – шестьдесят две копейки и тринадцать копеек за подушечки. Итого рубль сорок ровно. От трешки должно было остаться рубль шестьдесят. Я пересыпала мелочь из одной руки в другую и опять полезла в карман, где лежали деньги. Он был пуст. Киса насторожился.
- Эй, ты чё? – спросил он шумно втягивая слюну – конфеты занимали весь его рот.
- Рубль потеряла! – сказала я и на мои глаза навернулись слезы.
- Как это? – удивился Киса.
- Откуда я знаю как? – завопила я. – Нету – видишь мелочь одна. А должен быть еще и рубль.
Киса был туповат в математике и он вопросительно уставился на меня. Я не скажу, что я была сумашедшим вундеркиндом, но я да, тогда еще могла складывать в уме и вычитать двух и даже трехзначные числа. Сейчас я бы врядли так быстро сосчитала. Но тогда я схватила прутик, расчистила ладошкой пыль до влажноватой земли и написала в столбик 65 + 62 + 13 = 140. Рубль сорок. А была трешка! Значит:
300 – 140 = 160.
- Понял? – я уже почти рыдала, а Киса сочувствующе смотрел на меня не зная как помочь.
- Понял, - он сглотнул и икнул. Подушечки вкусные, но это же сплошной сахар, как говорит мама.
Я уселась на завалинку какого-то дома и зарыдала. Громко. С выражением. Мне было безумно жаль, нет не рубль, хотя почти килограмм подушечек! Или триста с лишним грамм ирисок золотой ключик! Или девять! Девять порций эскимо и еще копеечка на газировку без сиропа. А еще можно было купить пупсика, такого хорошенького в ларьке за восемьдесят семь копеек, или даже десять октябрятских звездочек, или десять билетов в кино... Рыдая, я производила в уме подсчеты и еще больше огорчалась и выла уже в голос.
Я представила, что мне влетит дома от мамы. Мне казалось, что рубль это огромные деньги и она непременно расстроится и накажет меня. Самое страшное, что я почти уже считала себя взрослой и самостоятельной. Конечно, по сравнению с моей младшей сестренкой, которой только исполнилось всего четыре месяца, я была взрослым человеком. Первый класс окончила. А мой уже собранный ранец с новым пеналом, тетрадками и книгами ожидал, как и я, первое сентября. Я всхлипывала, и утирала лицо подолом майки. Вдруг дверь распахнулась и на крыльце появился парень. От неожиданности я подскочила и громко всхлипнула.
- Так, что здесь за рыдания? – спросил парень.
Я молча смотрела на него во все глаза. Он был... Вы не понимаете. Он был... Высокий, смуглый, с длинными до плеч черными волосами, на прямой пробор (это мне сейчас не нравятся мужчины с длинными волосами, а в начале семидесятых это было, не побоюсь этого слова - клёво!) У него были светлые глаза. Я и сейчас неравнодушно отношусь к мужчинам со светлыми глазами и темными волосами, а тогда...
- Я спрашиваю, кто здесь плачет? – улыбался Принц, не, ну а кто же еще? Принц, конечно.
- Она рубль потеряла, - ответил за меня Киса.
Я выразительно посмотрела на него и незаметно показала ему кулак за спиной.
- Как так – потеряла? – спросил мой Принц. И я, обычно за словом в карман не лазающая, стояла как пришибленная, боясь дышать.
- Ну, вот так и потеряла, - развел руками Киса, - оказывается он объяснял все незнакомому парню, а я ничего молчала, как истукан.
- Ну, беда, конечно, но не великая. Тебя как зовут? – обратился ко мне незнакомец, и я готова была сквозь землю провалиться. Ну, что это за имя? Я вас спрашиваю? Почему меня нельзя было назвать Наташей или Мариной, Катя – вполне подошло бы...
- Ее зовут Стелла, - опять за меня ответил Киса.
- Даже тааааак, - удивился Незнакомец.
- Я сама могу ответить как меня зовут, - шикнула я на Кису.
- Ну, да мы еще и говорить можем, а то я подумал, что только громко плакать, - Принц присел на корточки, пытаясь посмотреть мне в лицо.
- Можем. Могу, извините, мы пойдем, - ответила я и потянула Кису за рукав.
- Куда же вы? – слегка нахмурился Принц.
- Домой. Нас ждут. – Мысль о том, что я потеряла деньги опять пронзила меня и толстенная слезища свалилась с ресниц.
- А давай ты вначале умоешься, потом пойдете, - предложил Принц.
- Я вон там, у колонки умоюсь, - махнула я и сделала шаг по направлению к колонке.
- Ну, хорошо. Вот тебе рубль. Не плачь, красавица, - он достал из карманов джинсов (ДЖИНСОВ!!!) рубль и протянул его мне.
- Что вы! Что вы, я не возьму, - испугалась я.
- Бери, я в спортлото сегодня трешку выйграл. А что дедушка Ленин говорил? – нахмурил брови Принц.
Мне стало ужасно стыдно. Я не знала, что говорил дедушка Ленин. А еще октябренок. Командир звездочки. Эх, я...
- Ленин говорил делиться, - сумничал парень, и протянув рубль, сказал: – Меня зовут Игорь. Игорь Островский. Приятно познакомиться.
- Я верну. Я бутылки молочные сдам и верну, - сказала я, взяв рубль. – Спасибо большое. А, вы тут живете? – полушепотом спросила я.
- Да, теперь живу. Здесь живет моя бабушка, а теперь и я. Заходите в гости, - улыбнулся Игорь.
Я попятилась, еще раз поблагодарила замечательного человека, да еще такого Принца. До самой колонки я не слышала, что возбужденно говорил Киса, размахивая руками. Я шла, как во сне, все еще сжимая рубль в ладошке.
Когда мы пришли, Киса остался во дворе, а я вошла в дом, прошмыгнула в кухню. Мама возилась с моей сестренкой, я поставила сметану и масло в холодильник, хлеб и батон в хлебницу и высыпала сдачу - горсть мелочи на стол. Сверху положила бумажный рубль, который мне подарил Игорь. Разгладила его пальцами. И вдруг, мое внимание привлекла какая-то уж слишком крупная монетка. Я взяла ее в руки. Стала рассматривать. Коленки у меня задрожали. На денежке была нарисован единичка, и написано «1 РУБЛЬ».
|
</> |