Россия-Чечня-Татарстан
timur_aliev — 30.11.2010 Интересное интервью.Кох: А скажи мне, вот этот момент, пока ты был на дележе всего этого, Чечня себя проявляла или она как «вещь в себе» была? И вылезла только в 1993-1994 году? Вот татары так проявляли себя, башкиры — этак, а Чечня?
Нечаев: Значит так. С Чечней был сделан абсолютный идиотизм.
Кох: Когда он был сделан?
Нечаев: В 1992 году, 1993-м, а далее вы все знаете.
Кох: Кем был сделан? Это, наверное, Хасбулатов там поактивничал, не иначе? Это же он в 1992 году протащил через Верховный совет постановление о введении в Чечне чрезвычайного положения.
Нечаев: Хасбулатов, Руцкой. Да, это они приняли в начале ноября постановление о введении чрезвычайного положения и вводе войск.
Кох: Которое никто не выполнил, кстати. Насколько я понимаю, в 1992 году никто никуда никакие войска не вводил. Несмотря на всякие постановления. Это, кстати, хорошо иллюстрирует уровень управляемости страной в то время.
Нечаев: Ну да. Они это постановление потом сами же (Верховный совет) и отменили. Но это была идея Руцкого.
Кох: Руцкой, видимо, хотел еще и Чечней порулить?
Нечаев: Руцкой с Хасбулатовым это дело очень лоббировали, антидудаевские всякие демарши, Ельцин у них шел на поводу. С Чечней надо было делать татарский вариант, сто процентов. С татарами я договорился, что мы делим нефть, и все. В Чечне реально основным мотивом тоже была нефть (помимо национального фактора).
Кох: Притом, что в 1992 году в Чечне ее добывали 3-4 млн тонн, а к концу 1994-го — уже меньше миллиона. И поэтому масштаб конфликта объективно должен был быть меньше, чем с татарами. Ведь татары добывали в 1992 году под 30 млн тонн! Т. е. в десять раз больше, чем Чечня.
Нечаев: Не только сама нефть. В Чечне был еще другой момент: грозненский нефтеперерабатывающий комбинат был на тот момент единственный в России, который производил некоторые виды легких масел для авиации. И он делал лучшие сорта авиационного керосина для оборонки. И когда эта заваруха стала заходить далеко, я искал, где мы можем наладить их производство. В итоге мы его все-таки наладили в Волгограде. Дали им денег на закупку оборудования…
Кох: Там уже потихоньку началась заваруха к тому моменту?
Нечаев: Конечно! Она уже шла полным ходом…
Кох: Там Дудаев уже стал президентом?
Нечаев: Да. Дудаев уже был президент, он уже разогнал Верховный совет (чем ужасно и лично оскорбил Хасбулатова, который выдавал себя за единственного лидера Чечни), он уже провозгласил независимость и «отделил» Чечню от России, уже все это произошло… Это была осень 1991 года. И тем не менее. Там, в Чечне, в то время был министр экономики, сейчас не помню его фамилию, парень из нашего ЦЭМИ, аспирант. Я его прекрасно знал. И он ездил на все совещания ко мне. Они старались все контакты сохранить. Они даже, по-моему, обеспечивали какие-то поставки в централизованные фонды. И если бы мы с ними договорились по аналогии с Татарией, я думаю, что ничего бы дальнейшего не было. И главное, что мы бы переключили внимание какой-то части местного бизнеса и властной элиты на Дудаева. У нас был бы четкий аргумент: «Ребята, мы с вами договорились, вот ваши деньги, вы теперь сами их делите и сами решаете свои проблем —: социальные, любые другие». А так он говорил: «Угроза Москвы». Все время он очень много на этом спекулировал. «Давление Москвы, нас душат». Все. Надо было подписать соглашение с ними, как с Татарией, и настал бы конец противостоянию. Мы бы стрелку переводили на Дудаева, а там дальше разбирайтесь сами. Дудаев был человек абсолютно…
Кох: Советский?
Нечаев: Пророссийский. Вокруг него было частично достаточно радикальное окружение, но все экономические ведомства, они все сохраняли контакты с нами до последнего. У меня этот парень пропал где-то в конце 1992-го — начале 1993 года. Он перестал ко мне ездить, и все связи оборвались. Я помню, он был двумя руками за мирный, татарский вариант. Насколько мог, он это дело подталкивал, лоббировал…
Кох: Но в Москве, насколько я понимаю, в тот момент все боялись искать компромисса с Дудаевым, поскольку это его усиливало, а усиление Дудаева сильно не нравилось Хасбулатову. Ругаться же с Хасбулатовым никто не хотел. И все-таки скажи четко, как ты думаешь, кто был против такого варианта, который был найден с Татарией? Кто был в Москве против этого? Я все-таки ищу источник конфронтации.
Нечаев: Думаю, в первую очередь Хасбулатов с Руцким.
Кох: Нет, это высшие сферы. Вот у тебя на совещаниях эта идея обсуждалась? Кто-то говорил: «Нет, не годится»?
Нечаев: У меня на совещании этого никто это не говорил, поскольку у меня это не обсуждалось. Президент мне на это добро не давал.
Кох: Где же это обсуждалось?
Нечаев: Вообще-то эти соглашения должен был Ельцин подписывать…
Кох: Кто-то вносил такой вариант соглашения ему на подпись? Или это только в устном жанре обсуждалось?
Нечаев: Я уже не помню, какой я этому делу давал ход, может, я это устно доносил до Гайдара и Ельцина, но команды обратно «Развивайте, делайте» не было, к сожалению.
Кох: А почему по Татарии было, а по Чечне не было? Потому что у Татарии не было своего Хасбулатова в Москве?
Нечаев: Татары пришли сами. Пусть с очень жесткой постановкой вопроса, с угрозой отделения от России, но пришли договариваться. Кстати, говорю все время татары, но имею в виду, конечно, Татарстан. Надеюсь, его руководители не обидятся на нас. В Чечне была вот эта предыстория, когда Дудаев фактически путчем захватил власть. Разогнал Верховный совет и тем самым действительно нанес личное оскорбление Хасбулатову. Возможно, если бы не было со стороны высшей власти России этой попытки введения чрезвычайного положения в 1991 году, то, может быть, они бы тоже сами, первыми к нам пришли и предложили какой-то напоминающий татарский вариант. Ведь что важно: татары пришли первыми, когда была ситуация такой полной неопределенности. Они пришли и сказали: «Все, хотим полный экономический суверенитет. Не дадите — отделяемся от России». Переговоры были драматические. Вплоть до угроз перекрыть экспортные трубопроводы на территории Татарстана. А решение в итоге я нашел внешне простое. Раньше, в конце СССР, татарские 28 млн тонн нефти делились на 5 млн татарских тонн и 23 млн союзных тонн, а теперь мы сговорились делить на 12 и 16. И все. В этом и заключался весь «суверенитет», если отбросить все реверансы и демагогию. Таким образом, за 5 млн тонн нефти (при снятии, кстати, с нас части обязательств по централизованному обеспечению Татарстана) мы сохранили единство России. По-моему очень изящное решение. Ребята остались, в общем-то, тоже почти довольны. Даже публично меня хвалили в местной прессе, хотя сначала «наезжали» на меня круто. Теперь оцените, что значит татарский вариант, примененный к чеченским трем-четырем млн тонн? Да страна бы этого даже не заметила, отдай мы им хоть все их объемы…
От себя добавлять ничего не буду. Пусть просто такая инфа будет.
|
</> |