Родители

Мама ещё долго остаётся самой умной. Даже тогда, когда оказывается, что папа уже ничего не понимает. Папа не может понять, насколько трагично, что Серёжка -- тот, который тебе так нравится, тот, именем которого исписаны все поля в толстой зелёной тетрадке с приятным на ощупь переплётом, -- этот противный Серёжка провожает домой Ленку, а вовсе не тебя. Он несёт ей портфель, и хочется подойти незаметно сзади и треснуть им обоим портфелем по голове. Но разве папа такое поймёт? Такое может, если вообще в состоянии, понять только мама. Да и она не всегда. Много она понимает: не расстраивайся, плюнь на него и всё! Как можно плюнуть? Нет, иногда она понимает -- в такие моменты она заходит в комнату и молча гладит макушку, расправляя и снова наматывая непослушные, неподдающиеся кудри на палец. Правда, в какой-то момент, понимаешь, что и мама ничего не понимает. Тогда, когда ты сам уже очень взрослый -- лет в пятнадцать. Куда ей понять! Она когда жила вообще -- тогда всё было по-другому! Как она может понять что-нибудь?! В этот момент они не просто взрослые, они старики. Они своё уже отжили -- им ничего не понять. Даже объяснять не стоит.
Но наступает день, когда оказывается, что они вдруг, внезапно, совершенно неожиданно, помолодели. Они перестали быть стариками, а стали почти ровесниками. И снова можно бегать к маме, рассказывать обо всём: о неудачных любовях, о работе, о погоде, о том, где лучше всего пить пиво, и даже ходить с ней в магазин за платьем. Она-то, несомненно, лучше тебя понимает во всех этих платьях. Можно пить с ней вино и рассуждать обо всём на свете. Можно снова плакать у неё на коленке, чтобы она гладила твою макушку, расправляя и снова наматывая непослушные, неподдающиеся кудри на палец -- как когда-то. Просить совета и отчитываться о том, насколько он помог. Папа тоже помолодел. Из окончательного, ничего не понимающего ни в чём, своё отжившего, старика, он превращается, удивительным и загадочным тебе образом, в невероятно эрудированного, компанейского мужчину. С ним можно говорить почти обо всём (конечно, избегая сокровенных, предназначенных только для мамы, тем). Можно взахлёб спорить о политике и экономике. Рассуждать о падении курса валют и о том, где и как лучше купить очередной гаджет, советоваться какую палатку брать с собой, если едешь на три дня чёрт знает куда, туда, куда вообще ничего не едет -- только ты и палатка. Звонить утром и спрашивать что делать, если не заводится машина: на что нажать, что подёргать, куда её отвезти. Открываешь капот, смотришь туда, как дурак, и в девяти из десяти случаев выполняешь первый совет -- вызываешь того, кто в этом понимает.
А потом приходит день, когда ты понимаешь, что они слишком быстро повзрослели. Стали совсем взрослыми и совершенно вышли из-под контроля. Ты им звонишь, звонишь, а они где-то шляются, а ты сидишь и обрываешь телефон. И, наконец, дозваниваешься: вы где, черт вас побери, я же волнуюсь! А они тебе совершенно неожиданно: ну, послушай, мы же взрослые люди, у нас тоже могут быть дела. И ты захлёбываешься: взрослые?! Вы взрослые?! А я, а как же я?! Я же с ума схожу -- вы хоть скажите где вы! Мама смеётся в телефон: где надо, там и мы. И именно в этот момент ты понимаешь, что они слишком быстро выросли. Слишком. Ты не успел оглянуться, а у тебя, оказывается, совершенно взрослые родители. Которые куда-то сами ходят, что-то сами делают и даже не всегда перед тобой отчитываются. Ты сидишь перед телефоном и сердце ухает: да где же их черти носят?! А они, оказывается, просто повзрослели. Выросли. Слишком быстро. Так быстро, что ты никак не можешь привыкнуть. Так быстро, что ты понимаешь только одно: к этому ты не привыкнешь уже никогда. Они взяли -- и выросли. И это, несомненно, назло тебе. Вот и сиди, как дурак, с такими взрослыми родителями, которых непонятно где носит, и которые черт его знает, что могут натворить.