Режима нет

miguel_kud — 29.09.2021 Большой когнитивной миной под наше понимание политической жизни стало повсеместное использование слова «режим» к той организации номинальной власти, которая сложилась в РФ. Связанный с этим самообман подрывает сразу несколько уровней теоретического осмысления и практических способностей, но настолько неявен для поверхностного анализа, что даже искренние обозреватели могут не увидеть многочисленные огрехи в использовании этого понятия, приводящие к тяжёлым ошибкам. Не замахиваясь на доскональный разбор всех проблем, попробуем хотя бы частично снять наваждение, возникающего из наших рассуждений в терминах «режимов».

* * *

Самый верхний уровень разбора должен констатировать познавательную и практическую бедность, а то и бесплодность типичного «режимного» анализа политических реалий той или иной страны. Начнём с того, что у термина «режим» есть, как минимум, три разительно отличающихся понимания и ещё немало комбинированных из трёх исходных: политологическое, публицистическое, бытовое и смешанные. В политологии режим – это тип организации властных институтов, сложившаяся практика рекрутирования политических элит и система принятия решений. В отечественной публицистике режим – «вертикаль власти» с конкретным лидером во главе. А поскольку привычное употребление этого слова взрастило в нас негативные ассоциации с этим словом, то бытовое понимание термина «режим» – не более чем допустимое на публике ругательство для характеристики власти. (Для большинства публики словосочетание «режим Иванова» обязательно означает что-то плохое, даже если она слышит нейтральное употребление термина «режим» в политологическом или публицистическом понимании.) Бывают и смешанные варианты употребления термина, например, в западной политологии слово «режим» часто относят к политической организации критикуемых незападных стран, подчёркивая (якобы) неправовой характер функционирования институтов власти, в то время как в самих западных странах не режимы, а настоящая демократия и правовое государство. К сожалению, «режимные» соображения в любом из описанных вариантов (если им придаётся хоть какой-то серьёзный вес) ведут к тем или иным ошибкам.

Возможно, стоит пофилософствовать о причинах «режимного» наваждения в общественном сознании большой России. В отечественной политологии употребление слова «режим» где надо и не надо стало расхожим штампом, демонстрирующим способность оратора к теоретизированию в глазах падкой на умные термины публики. Если говорить о политологическом понимании термина «режим», то дело, наверное, в том, что сознание это находится под большим давлением марксистского формационного подхода, предполагавшего простенькую типологизацию то ли экономического, то ли политического устройства по парочке отличительных признаков, после чего проводилась классификация всего и вся по этим признакам. Вообще-то, в типологизации и классификации как методе научной разработки нет ничего криминального – ровно до тех пор, пока легковесные выводы относительно классов уникальных явлений, полученные при исследовании одного-двух примеров, не начинают переносить обратно на уникальные явления из соответствующих классов, хотя в конкретном случае переносимые выводы могут оказаться неверными. Например, в политических представлениях начала XX века почему-то считалось, что любая революция, раз она относится к классу явлений под названием «революции», обязательно должна проходить те же стадии, что и Французская революция, и это в какой-то мере становилось самосбывающимся пророчеством, хотя, конечно же, никому эта нефранцузская революция ничего должна не была. В советском марксизме все уникальные случаи социально-экономического устройства подгонялись под знаменитую «пятичленку» (первобытно-общинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, социализм как переходный этап и коммунизм). А в пропагандистской постсоветской политологии с позиций «большой науки» вводилось понятие тоталитаризма, исследовались два-три примера «тоталитарных режимов» и, после некоторой подгонки фактов, выстраивались содержательные выводы типа того, что диктатор в тоталитарных странах обязательно должен носить усы.

Вот эта неряшливая типологизация и классификация «политических режимов», весьма поверхностное описание одного-двух «общеизвестных» примеров и абсурдный автоматический перенос найденных «закономерностей» на политические режимы того же типа оборачивались отказом от исследования конкретных связей между различными проявлениями политической организации разбираемой страны, которое только и может подсказать решение частной проблемы, в пользу полуанекдотичного «тут всю систему надо менять» как универсального ответа на все частные проблемы вроде недостаточных надоев, частой поломки произведённого автомобиля или отравления московской семьи арбузами. Та «оптика», с помощью которой реальные системы правления легко типологизируются и разбрасываются по классам «режимов», никак не позволяет установить внутренние связи в этих режимах, а значит, не даёт вообще никаких подсказок о том, что в этой системе нужно исправить, но только советует сломать её полностью и заменить «режимом» другого типа из имеющейся классификации, хотя такой возможности, как правило, просто нет.

Мало того, при практическом применении эта «оптика» не даёт ответа на вопрос, где заканчивается «режим» и где начинается государство, поэтому реализация совета по сносу режима на практике означает удары по системе управления как таковой, включая элементы, необходимые для поддержания жизнеспособного государства. Данный недостаток подходит уже не только к политологическому пониманию термина «режим», но в ещё большей степени к публицистическому и тем более к бытовому.

По моим наблюдениям, теоретизировать с помощью «режимных» соображений часто начинают люди с как раз недостающими способностями к теоретическим обобщениям частных наблюдений и последующему применению этих обобщений на практике в похожих ситуациях. Люди могут гневно ругать «путинский режим» или «путинизм», избегая при этом создания нетривиальных теоретических категорий, с помощью которых можно описать, какие именно черты «путинизма» им не нравятся, и поэтому не могут приложить эти категории к самим себе и понять, что сами олицетворяют этот самый «путинизм». При этом персонификация «режима», закладываемая в его названии, сама по себе служит фактором, мешающим полноценно описать явление с помощью имён нарицательных, а не просто обозвать его каким-нибудь именем собственным и на этом успокоиться.

Вообще, в «режимном» подходе реальное исследование общественных болезней подменяется поиском более хлёсткого эпитета или аналогии для обозначения «режима», как будто задача состоит в том, чтобы побольнее его заклеймить, и затем выведения из этого эпитета общих выводов космического масштаба. Потом некорректные методологические шаги, совершённые в отношении только одного из трёх пониманий слова «режим» – политологического, публицистического или бытового, – бездумно переносятся на другие понимания, и уже невозможно отловить источник всего псевдотеоретического мусора, который кочует по информационной сфере в применении ко всевозможным «режимам», но очень многие свято убеждены, что даже проблему разбитых лампочек в подъезде без этой категории не решить. Вроде бы безобидный аналитический приём, попытка подступиться к описанию возможных политических организаций различных стран, оборачивается совершенно деструктивным типом политического сознания и политического активизма, неспособных к пониманию и лечению актуальных общественных болезней, зато усугубляющих их через необоснованную конфронтационность и нацеленность на разрушение.

* * *

Более серьёзные изъяны мышления в терминах «режима» связаны уже со специфическими постсоветскими реалиями, которые и близко не затрагиваются привычными теориями «режимов», но оказывают куда более существенное влияние на ход событий, чем любые характеристики «режимов», возникающие в этих теориях. Главная проблема – в том, что при любом употреблении слово «режим» задаёт в нашем сознании набор коннотаций, среди которых – подспудное понимание «режима» как системы или структуры управления государством, обладающей относительной автономией, внутренней целостностью, самостоятельным целеполаганием и пониманием интересов.

Но это – грубейшая ошибка при анализе реалий РФ. РФ – очень специфическое образование. С одной стороны, во многих аспектах действительности в ней продолжает функционировать государство – собирает налоги, платит пособия и пенсии, организует инфраструктуру, обеспечивает правопорядок. С другой стороны, по всем геополитически важным вопросам её госаппарат и негосударственная общественная инфраструктура управляются извне, причём за рубеж ведёт не одна нить управления, к которой привязана вершина «вертикали власти», ретранслирующая госаппарату и обществу команды из-за рубежа, а за рубеж ведут сразу много нитей управления, привязанных к отдельным персонажам, структурам и сферам жизнедеятельности РФ на всех уровнях организации, и даже известных нам передаточных звеньев управления на Западе (главным образом, в США), к которым ведут эти нити, очень много, а не одно.

Внешнее управление РФ реализуется, как минимум, по двум главным каналам, известным уже сейчас, – через рефлексивное управление и навязывание ложных стратегий, с одной стороны, и через прямое выполнение вредительских функций рассаженной по всем ключевым позициям западной агентурой, с другой.

И вот, когда мы наблюдаем функционирование РФ в геополитически важных вопросах, мы наблюдаем совершенно не ту картину, которая имела бы место, существуй в РФ собственный режим как целостная единица с собственным центром управления и преследованием собственных интересов и целей. Это не только постоянный «самострел» и самоподрыв государства в ключевых вопросах, необходимых для выживания страны, но, самое удивительное, вроде бы немотивированное создание «режимом» новых и новых уязвимостей перед западными партнёрами, так что им при желании достаточно пошевелить пальцем, чтобы этот «режим» снести. И не происходит этого только по «доброй воле» партнёров, которые сохраняют эти рычаги незадействованными, имея их в качестве нависшего над «режимом» дамоклова меча, и добиваются того, чтобы «режим» создавал новые уязвимости не только для самого себя, но и для государства, страны, её выживания.

Всё это разительно, с точностью до противоположного, отличается от того поведения, которому «должен» бы следовать правящий в стране режим в любом «классическом» понимании этого слова. Поэтому, когда мы продолжаем применять слово «режим» к кругу явлений, связанных с управлением РФ, мы тем самым автоматически приписываем ему несуществующие черты «нормального» режима и обрекаем себя на связанные с этим тупиковые действия.

Самый очевидный пример – не оправдавшие себя ожидания патриотически настроенных граждан относительно действий Кремля в 2014 году и действий Запада после 2014 года. Даже если не учитывать русские национальные интересы, всем казалось, что простейшие интересы среднесрочного выживания «путинского режима» требуют каких угодно действий, но не тех, что были им предприняты; в первую очередь – обезопасить Новороссию и, как минимум, нейтрализовать угрозу от оставшейся Украины. Но произошло прямо противоположное – сдача Кремлём Украины под полный контроль антагонистичных России сил, оказание Кремлём содействия этим силам в том, чтобы закрепиться у власти в Киеве, и в том, чтобы получить наилучшие условия для переформатирования населения в антирусском духе. По итогам 2014 года Кремль создал себе и стране столько уязвимостей, что можно было чуть ли не брать «кремлёвский режим» извне голыми руками. Но и этого почему-то не произошло: Запад до сих пор не использовал сразу несколько предоставленных Кремлём возможностей для нанесения сильного удара по РФ и официального закрепления её поражения с заменой «режима» на более выгодный ему, а только постепенно сжимал удавку, продолжая взаимодействие с якобы ненавистным ему «путинским режимом». Значит, у Запада, как минимум, нет смертельных претензий к «путинскому режиму», скорее, наоборот, последний ему был нужен и будет нужен ещё какое-то время для реализации куда более радикальной программы относительно РФ, чем её простое окукливание в своих границах и замена «режима» на более прозападный. Черты целостной единицы с собственным целеполаганием, стремящейся увеличить свою устойчивость против решительных ударов со стороны Запада, настолько не присущи «путинскому режиму», что применять к нему слово «режим» – обрекать себя на заведомо ложные прогнозы и исходящие из них действия.

* * *

Хорошей иллюстрацией ложного представления о «режимах» и выводимых из него ошибочных практических шагах становится политическая активность вокруг последних выборов в Госдуму, накануне которых высказывались опасения о том, что будет предпринята попытка «цветной революции». Какие-то основания для этих опасений, по сравнению с предыдущими выборами, наверное, были. Так, КПРФ впервые явно подключилась к радикальным проектам ПЧА на достаточно высоком уровне: в Москве целый ряд «националистов» и «либерастов» весьма неожиданно призывали голосовать за представителей КПРФ в рамках навальновского «умного голосования»; такие высокопоставленные «коммунисты», как Рашкин, подключались к повестке республиканских «ястребов», рьяно ругая карантины и вакцинацию; последующие протесты «коммунистов» по поводу выборов весьма сочувственно освещались Радио Свобода. К тому же, очень «напрягает» своей политической несуразностью возмущение якобы случившегося отъёма нескольких процентов голосов у КПРФ: ведь эта партия стоически сносила все выборные манипуляции в течение 25 лет, начиная с выборов 1996 года, и это заставляет усомниться в искренности этого возмущения: а где они раньше были и почему проснулись только сейчас? В общем, совокупность признаков заставляла думать, что какие-то варианты внутренней «перезагрузки» через смену фронтменов или их защиту от смены прорабатываются зарубежными кураторами процесса; нельзя даже исключать, что в качестве тарана используют левые силы (благо, обилие организованных в соцсетях левокоммунистических пабликов привлекает подростков, таким образом, левачество может сильно «помолодеть»). Однако на данный момент «общественное недовольство» организацией голосования закончилось ничем, причём хорошо видно, что иностранные кураторы процесса действительно «не очень-то и хотели», а отрабатывали управляемость.

И всё же, несмотря на нулевой исход возмущения прошедшими выборами, нам всё равно не мешало бы просчитать хотя бы гипотетически, как мог бы выглядеть процесс перезагрузки в ходе чего-то похожего на «цветную революцию» либо из-за предполагаемых выборных манипуляций, либо из-за любого другого «пробивного» повода.

Сразу оговоримся, что, вообще говоря, если абстрагироваться от того, что мы знаем о системе внешнего управления большой Россией, у нас нет повода критиковать протесты вокруг предполагаемой фальсификации голосования, пока они апеллируют к законной схеме оспаривания объявленных результатов, ведь все выборы последние лет тридцать, как минимум, очень странные. Однако в условиях конкретной РФ реализация легитимных, в основе своей, протестов из-за возможной подмены результатов голосования неизбежно примет характер управляемой извне постановки, ибо все ведущие оппозиционные партии, организующие протесты, задействованные в процессе представители власти, проводящие якобы прорежимную линию, и подключённая к делу часть когнитивной сферы, фарширующая мозги участникам с обеих сторон, имеют яркие признаки управления со стороны всё той же структуры («ястребиной» части республиканского истеблишмента США и ассоциированные с ней «щупальца» в других странах), которая организовала другие русские катастрофы последних десятилетий. К какой бы стороне ни примкнул политический активист, он попадёт в оборот к тем или иным агентам внешнего управляющего и начнёт работать больше на них, чем на непосредственно преследуемую политическую цель. Категорически нельзя слепо следовать общему принципу и требовать «реализации легитимного права», игнорируя то, во что это выльется в конкретных условиях современной РФ.

Почему мы заговорили об этой ошибке в контексте критики «режимного» подхода? Дело в том, что именно «режимные» соображения как раз и приводят к тупиковой активности, связанной с приписыванием РФ несуществующей «режимности», поскольку подсказывают менять или охранять текущий «режим» как будто бы главную причину, первоисточник всех бед или, соответственно, ключевую опору российской государственности. Какой бы уровень абстрагирования ни закладывался под термин «режим» при подобных действиях – бытовой, публицистический или политологический, – он заставляет видеть корень беды (или, наоборот, защиту от ещё более серьёзных угроз) именно в «режиме»: властях как таковых, клике конкретного Путина, недемократической системе выборов или плохо организованных судах.

Соответственно ложному пониманию, выстраиваются и стратегии антирежимного или прорежимного поведения. Например, предлагается либо делегитимизировать «режим» (как в недавних псевдотеоретических рассуждизмах Несмияна), либо защитить его от попыток делегитимизации (как в «круглых столах» с участием Манойло), либо предпринять другие действия, направленные в поддержку или на подрыв «режима».

Однако рекомендуемые в рамках такого подхода действия не нацелены на те свойства политической реальности (точнее, их ликвидацию), из-за которых разворачивается текущая катастрофа. Мы говорим о конкретных чертах, которые поддерживают возможность для внешнего управления РФ, её уязвимость перед рефлексивным контролем и беспрепятственным вредительством иностранной агентуры. Мало того, рекомендуемая нам беготня «за» или «против» (несуществующего в нормальном понимании) «режима», по крайней мере, на начальных этапах «противостояния», заставляет из лучших побуждений разрушать собственную страну, поскольку ослабляет в ней остатки нормальной государственности, но зато усиливает иностранную агентуру и рефлексивный контроль извне.

* * *

Для того чтобы понять, почему так происходит, попробуем просто представить какой-нибудь очередной спектакль в стиле «цветной революции» или её «сорванной попытки». Тут, конечно, следует снова оговориться, что на принципиальном уровне рассуждений, в общей ситуации мы не пытаемся заведомо отвергнуть легитимные протесты населения по реальным поводам, равно как и не пытаемся заведомо отвергнуть «охранительские» действия по защите от навязанного извне переворота. Проблема в том, что в конкретных реалиях РФ с её всецело агентурной политической системой и отсутствием автономной мысли, любая борьба «за всё хорошее» по сценарию борьбы за свержение или в поддержку «режима» будет возглавлена агентурой и направлена в сторону ложных стратегий, навязанных диверсантами, которые орудуют в информационном пространстве. И, значит, правильное решение нужно искать на какой-то другой стезе.

Как правило, сценарий «цветной революции» (либо её попытки) запускается после сфальсифицированных или якобы сфальсифицированных, нечестных или якобы нечестных выборов и разворачивается вокруг требований посчитать голоса более правильно или провести новое голосование. Хотя возможны, конечно, и другие сценарии, например, раскрутка протестов из-за самосожжения какого-то обделённого торговца фруктами или задержки правительства с подписанием кабального внешнего договора, который само же и разрекламировало. Само по себе начало подобных протестов уже подразумевает большое поражение государства, поскольку чаще всего не предполагает объективного механизма разрешения спора, так чтобы части разделённого общества признали принятое окончательное решение справедливым. Для кого-то цифровые странности из математических экзерсисов Шпилькина, которые могут иметь какое угодно объяснение, и мутные кадры с непонятными провокациями, которые могли быть устроены кем угодно, служат окончательным и бесповоротным доказательством массовой фальсификации выборов в пользу «партии власти», для кого-то нет, и убеждённость разных сторон в своей правоте никак не поменяется на основе имеющихся фактов, потому что реальная доказательная база должна быть совершенно «из другой оперы». В условиях критического недостатка внутренних аргументов для разрешения противоречия происходит подключение внешних источников легитимации политического строя (ориентация на мнение иностранных наблюдателей или «всего цивилизованного мира»), как минимум, у той части населения, которая подключается к революционной активности на старте событий. Их оппоненты начинают использовать внешнюю поддержку революционеров как повод для дискредитации всех подряд элементов их дискурса, даже вполне обоснованных, что придаёт абсурдность уже и их позиции, углубляя общественный раскол.

Выдвигать какие-то рекомендации на стадии уже начавшихся беспорядков, курируемых из-за рубежа, – дело довольно неблагодарное, потому что, во-первых, это уже выбор между плохим и худшим решением, и, во-вторых, коль скоро такое развитие событий было допущено, то, наверное, выполнять здравые рекомендации некому. Например, в конце ноября 2013 года трудно было выдвигать рекомендации «режиму» Януковича, поскольку, во-первых, ситуация была доведена до массового евроидиотизма и немалую часть общества надо было подавлять силой, во-вторых, тот «режим», который заботливо вырастил евромайданящих ублюдков, не хотел выполнять здравые рекомендации, направленные на подавление «евромайдана». И всё же, если попытка «цветной революции» уже стартовала, то всё равно нормальный ответ государственных структур на подобную попытку – моментальная нейтрализация находящихся внутри страны штабов и организаторов беспорядков, завязанных на иностранных кураторов, быстрые выявление и поимка всех пособников заговора в госаппарате и общественных структурах, включая СМИ. Общественный диалог возможен и необходим, но после устранения из него иностранной агентуры и перекрытия каналов для рефлексивного управления из-за рубежа. С другой стороны, необходимо создать какой-то приемлемый институт разрешения противоречий того типа, которые привели к текущему противостоянию, например, в случае подавления «евромайдана» на Украине следовало бы подавить идеологию «свидомости» и укронацизма, в случае претензий по чистоте выборов – создать более надёжный механизм прямого контроля с участием неагентурных политических и общественных структур (агентурные же должны быть просто ликвидированы, даже если их список включает все имеющиеся партии и НКО).

Опыт показывает, что в этот момент, вместо решительного удара государства по приводным ремням внешнего управления, куда чаще включается противостояние с революционерами в режиме их беспрепятственной подпитки из-за рубежа – идеологической, пропагандистской, финансовой, спецслужбистской, что напоминает попытки вычерпать воду из бассейна, в который непрерывно вливается вода. Это уже второй маркер поражения и нефункциональности государства – ещё более глубоких, чем проявившиеся в момент начала «цветной революции». И всё же, на этом этапе тоже возможно «пробуждение» опомнившегося государства и устранение революционной угрозы специально предназначенными для этого государственными структурами, с ведущей опорой уже на широкомасштабное применение силы.

К сожалению, и тут события чаще всего идут по сценарию, не вполне отвечающему представлению о естественных действиях «режима» как самостоятельной единицы управления: «свергаемая» революционерами власть прибегает к созданию негосударственных инструментов своей защиты, будь то сгон бюджетников на «застабильные» митинги с приданными отрядами «Антимайдана» на Украине или сгон бюджетников на «Поклонную» с приданными отрядами «Сути времени» в РФ. Это уже третий, ещё более значимый и тревожный маркер глубокого поражения государства, поскольку, пока государственные функции выполнялись государственными органами, они регулируются и ограничиваются формализованными процедурами и правилами, хоть как-то привязывающими выполнение функций к интересам страны, а непонятные негосударственные структуры, наспех сколоченные с привлечением мутного челматериала, намного больше подвержены зарубежному управлению. Государство как таковое всё более отстраняется от хода событий, страна превращается в арену противостояния контролируемых извне организаций, на сторону которых становятся осколки всё более поляризующегося общества, процесс приобретает абсолютно деструктивный характер.

Запуск крайне деструктивной фазы процесса можно будет констатировать, как только сценарий перейдёт к противостоянию двух митингов (попытки померяться, кто соберёт толпу «покруче»), зарубежным оценкам действий правоохранительных органов и попыткам ограничить их законные действия ради того, чтобы больше понравиться загранице, массовому подключению якобы частной инициативы (аутсорс государственных функций ещё каким-то агентам), прямому манкированию своими обязанностями по поддержанию порядка со стороны официальных структур и должностных лиц.

Конечно, тут описан очень приблизительный сценарий «цветной революции», который может варьироваться в деталях, но в нём надо выделить главные черты. А именно, вместо здорового прямого ответа государственных структур по всему спектру раскрывшихся угроз мы увидим их уход, как минимум, от части обязанностей и легитимацию перехода соответствующих функций в руки агентурных негосударственных структур, которые получат дополнительную раскрутку и сами по себе, и для задействованных в их акциях кадров. И подо всё это безумие будет подводиться псевдотеоретическая база – нас будут уверять, что так и надо, мы и не задумаемся, почему вдруг государство перепоручает свои функции непонятно кому. Естественно, паралич государственных органов распространится и на отказ в нейтрализации и поимке тех должностных лиц и пропагандистов, которые будут проводить и оправдывать отказ государства в выполнении прямых функций. (Пропадающие втуне призывы употребить власть в отношении «майдана» и его лидеров, обращённые к агентам в госаппарате, «удивительным образом» не будут вести к моментальным организационным выводам силовых структур относительно игнорирующих эти призывы должностных лиц.)

Подобный сценарий развития событий надо обязательно иметь в виду любому гражданину, который захочет поучаствовать в смене «режима» или его защите от посягательств через постановку под знамя либо условного «майдана», либо «антимайдана». Как минимум, на начальных фазах противостояния, пока государственность ещё сохраняется и можно надеяться на выполнение госструктурами своих функций, и то, и другое действия будут направлены на ослабление государственности и ликвидацию остатков суверенитета независимо от того, будут ли они преследовать своей целью снос или сохранение фронтменов действующего режима. И вполне обоснованные, сами по себе, выступления и требования в конкретном контексте современной РФ станут инструментом разрушения. /*См. примечание в первом комментарии./

И вот теперь, получив новый повод в виде спорных «выборов» в парламент, торопливые голоса начали зазывать граждан к участию в постановочной борьбе за сохранение или снос действующего режима, которая при любом исходе не подорвёт систему внешнего управления, а, скорее всего, усилит его. Собственно, возможный спектакль «борьбы с режимом» либо его защиты от свержения извне образцово сочетает в себе оба элемента внешнего управления: борьба эта с обеих сторон возглавляется агентурой одного и того же центра управления (поэтому, кто бы ни победил, агентура останется при власти и даже нарастит своё влияние в ней), а участие в борьбе – заведомо ложной стратегией, потому как эта активность будет проводиться под руководством подсаженных лидеров и не позволяет достичь никаких национальных целей (самое большее, повлияет на фамилию руководителя резидентуры). В результате борьба за свержение «режима» либо за его сохранение ведут к усилению всевластия ПЧА при любом исходе активности: что бы ни случилось с пресловутым «режимом», здоровая государственность станет слабее, а структуры управления от ПЧА – усилятся.

* * *

Вышеизложенные рассуждения неизбежно натолкнутся на обвинения в том, что их автор предлагает вообще ничего не делать, потому что вот-вот придёт историческая развилка, в которую минимальное усилие может направить развитие по тому или иному руслу, и вместо того чтобы воспользоваться окном возможностей и улучшить хотя бы что-то, автор предлагает самоустраниться. Однако это только так выглядит, когда выбор возможных стратегий искусственно сужен до поддержки «режима» либо борьбы с ним, зато игнорируются более важные аспекты реальности. Для нас критично не то, останется ли нынешний «режим» либо будет заменён другим таким же управляемым извне, а критично то, будет ли ослаблено или усилено внешнее управление.

В условиях весьма вероятного постановочного противостояния между противниками и защитниками «режима» – неважно, в ближайшие год-полтора или позднее – задачей здоровых сил будет настаивать на усилении государственности вообще (выстраивании независимой системы управления, ориентированной на внутреннее процветание) и в частности (преодолении кризиса, вызванного постановочным противостоянием).

Если говорить о долгосрочной задаче, об общем стратегическом векторе, которого надо придерживаться не только в кризисные моменты, то нам необходимо повышать автономию через выращивание и проникновение собственных неагентурных кадров, через недопущение рефлексивного контроля и навязывания ложных стратегий, используя кризис как живую иллюстрацию тех бед, к которым приводит засилье агентуры и следование ложным стратегиям, а также используя кризис как повод для призывов избавиться от иностранной агентуры и провалов в стратегическом мышлении, вызвавших этот кризис.

Если же говорить о краткосрочных задачах потенциального полномасштабного кризиса на фоне его постепенного перехода к повсеместной поляризации общества и распространения насилия, то оптимально было бы настаивать на нормальном ответе государства на попытки его ликвидации без пропусков и умолчаний, например, официально требовать от правоохранительных органов одновременной нейтрализации фронтменов и «режима», и «оппозиции», коль скоро сам ход кризиса сделает очевидным их агентурную подоплёку и следование с обеих «сторон» самоубийственным для страны стратегиям, заданным из одного зарубежного центра. Например, откровенным вредительством было бы присоединяться к псевдооппозиционной критике «режима», основанной на несущественных обвинениях вроде «дворца в Геленджике», поскольку это уводит от главного и опять же оперирует построениями, не имеющими стопроцентной доказательной силы. Но можно и нужно настаивать на ответах со стороны «режима» относительно политики, проводимой в геополитических вопросах: например, при каких обстоятельствах было оказано давление на Януковича, чтобы тот не разгонял «евромайдан», почему ВС РФ были без приглашения украинской власти посланы для взятия под контроль Крыма, которому на тот момент не было очевидной смертельной угрозы, но не были посланы для защиты Юго-Востока Украины, несмотря на официальную просьбу легитимного президента Украины и начавшийся там террор укронацистов, почему была признана киевская хунта, а законный президент Украины был вывезен в Ростов вместо того, чтобы держать его в Севастополе или Харькове для восстановления порядка, чем обусловлены заботливые нотки в слитом телефонном разговоре кремлёвского резидента с Порошенко, почему через 20 лет после неоднозначных результатов американского вторжения в Афганистан, доступ в который через Среднюю Азию и Ульяновск обеспечил нынешний кремлёвский резидент, он же снова предлагает американцам использование российских военных баз и т. д. С другой стороны, надо настаивать на том, чтобы «цветные революционеры» ответили на вопрос, почему они присоединяются именно к тому списку обвинений «режима», который поддерживается Западом («нечестные выборы», «дворец в Геленджике»), но не задают кремлёвскому резиденту вышеперечисленные конкретные вопросы об обстоятельствах сдачи Украины и других геополитических достижениях.

Конечно, если паралич госструктур примет доказанно необратимый характер в условиях начала массового насилия, можно рассмотреть какую-то форму выступления здоровых сил за или против «режима» в зависимости от того, какой сценарий окажется менее деструктивным и будет сопряжён с меньшей зависимостью от внешних кураторов. В этом плане очень может навредить избыточная персонализация политики и недооценка значимости работающих госструктур. Грубо говоря, в своё время имело смысл бороться за РАН как за структуру, имеющую шанс стать ключевым институтом при создании собственной когнитивной сферы, но абсолютно не имеет смысла бороться за сохранение в Кремле текущего резидента, поскольку его функционал не направлен на самостоятельность российского государства. Если мы видим, что какой-нибудь МГИМО полностью подвластен ПЧА, то, конечно же, первое эмоциональное желание – поскорее от него избавиться, но, всё же, более перспективной реакцией здоровых сил было бы захватить МГИМО и заставить эту структуру работать на государство.

Но, всё же, хотя бы для того, чтобы понять эту постановку задачи, необходимо выполнение одного предварительного условия – секьюритизация самой по себе проблемы внешнего управления, реализуемого через иностранную агентуру на ключевых локациях и через рефлексивный контроль, захват когнитивной сферы страны. Необходимо осознание степени опасности, которую несёт такое внешнее управление, в достаточно влиятельных слоях общества, чтобы они могли ставить и решать вопросы избавления от агентуры и отказа от самоубийственных стратегий. Иначе мы будем так и обречены на бесконечную активность в стиле «Да что тут думать? Прыгать надо!», при которой ни разу не проблематизируется тот факт, что сама идея «прыжков» не приведёт к положительному результату даже в случае успешного допрыгивания, а «прыгать» нам «помогает» агент, заинтересованный в срыве попыток. Когда мы поймём, что засилье агентуры (во «власти» ли, в «оппозиции») и рефлексивный контроль над нами страшнее надуманной проблемы «режимов», хотя бы часть катастрофы будет по-настоящему преодолена.

Сохранено