Размышления о Технике. Заключительные положения. Техника и Теология (окончание)

v_sidorov — 05.07.2010

Начало - здесь.

Шпенглер в свое время сказал: «Христианство умерло, превратившись в культуру». Сегодня же можно сказать, что и «христианские культуры» практически полностью капитулировали перед своим двухтысячелетним конкурентом. По крайней мере, если принять к рассмотрению позицию основных «культурообразующих организаций» Христианского мира будь то Ватикан, Московская Патриархия или крупнейшие протестантские конгрегации США, то все они и формально, и фактически признают свершившийся «иудео-христианский симбиоз». Иное является уделом либо внутрицерковной, как правило, глухой оппозиции, либо новых христианских катакомбников, которые отвергли как обанкротившийся «культурный» формат Христианства, пытаясь возродить его как религию.

«Симбиоз» же этот по сути представляет собой еврейскую цивилизационную надстройку над остатками христианской культуры. Это надо понять, исходя из весьма ценного различения Шпенглером между «культурой» и «цивилизацией». Западная культура, безусловно, не была иудеохристианской, но смешанной арийско-христианской культурой. Но «Западная цивилизация» – это продукт «Мирового города», который есть источник и продукт капитализма с его решающей ролью еврейского финансового капитала. Следовательно, «Западная цивилизация» - это евреизированная цивилизация, утилизирующая в себе христианские культуры. В этом смысле пресловутое «Иудео-Христианство» есть ни что иное, как евреизированное постхристианство.

В связи со сказанным мы не можем пройти мимо вопроса о конфликте между «иудеохристианством» и т.н. «язычеством». Представление об их противостоянии и даже антагонизме признается и подогревается с обеих сторон. Первыми начали в XIX веке язычники, которые заговорили о духовном иге еврейской религии (христианства). Одни из них желали преодолеть его путем возврата к «родным» богам и верованиям, другие, вроде «арио-христиан» хотели реформировать Церковь и христианство так, чтобы изгнать из них еврейский дух (вроде Розанова в России и Розенберга в Германии), третьи, понимая нереализуемость ни первого, ни второго просто призывали вернуться к расовой сущности белого человека и искать в ней ответы на все вопросы.

Все эти направления, так или иначе, нашли прибежище в фашизме в разнообразной палитре его проявлений. Фашизм, как мы знаем, не просто проиграл, но проиграл так, что из него оказалось возможным сделать жупел, на который было удобно повесить все грехи современности. Одним из них оказалось «язычество», взаимосвязь которого с фашизмом была представлена в качестве бесспорной и очевидной (а это так), в связи с чем «иудеохристианство» и воспользовалось лаврами победителя над «мировым злом». В этой мифологии еврейский народ принес искупительную жертву, которая прощает ему все грехи в прошлом, настоящем и будущем и делает его неподсудным для критики на все времена. Это понятно. Что касается христианства, то именно моральная победа еврейства над фашизмом позволила окончательно «освободить» его от «пережитков язычества» и вернуть его к «иудеохристианской» основе.

Именно в таком раскладе стало «понятно», что «язычество» - это фашизм, то есть абсолютное зло, а «иудеохристианство», напротив, оплот добра и разума в современном мире, идеалов гуманизма, демократии, права и рациональности.

Впрочем, прозорливые иудеохристиане подозревали язычников в желании устроить Холокост еще задолго до 1933 года. Угроза усматривалась в самой сути «язычества», как это показательно видно по нападкам классического иудеохристианина Владимира Соловьева на столь же классического «язычника» Василия Розанова. Что же ставилось в вину последнему кроме его нападок на сакральные догматы Христианства, что, позволим себе предположить, было скорее поводом для атак, а также и следствием мировоззрения Розанова, чем их причиной?

Две равно непростительные для «иудеохристианства» вещи. Отказ признавать первородство Израиля, это первое и самое простое. Хотя, на самом деле, это даже можно простить, если ты де-факто признаешь еврейско-модернистскую систему ценностей, при этом греша определенной юдофобией. Но вот второй грех Розанова, унаследованный им от Ницше, был поистине смертным и непрощаемым – это восстание против засилья рациональности (т.е. логоцентризма и техницизма) и противопоставление им естественности, стихийности и природности сфальсифицированного модернистами Бытия.

В пользу того, что именно это, а не хулиганские нападки Василь Васильича на христианские догмы являются главной причиной обструкции «розановщины» со стороны модернистской (иудеохристианской) русской интеллигенции говорит и почти идентичная ее реакция в отношении догматически ревностного православного христианина, закончившего свою жизнь монахом в Оптиной Пустыни русского философа К.Н.Леонтьева. Если священник К.Аггев ничтоже сумнящеся отлучил его от «Христа и Церкви», то другие были более осторожны в словах, хотя общее отношение «иудеохристианской» общественности к этому православному христианину совершенно очевидно. И если в отличие от Розанова вменить ему отпадение о церковных догматов нельзя, то основное обвинение и повод для «анафематствования» составило то, что С.Н.Булгаков определил как «языческую его чувственность», в различных ее проявлениях.

Итак, «языческая чувственность» Vs. «иудеохристианство». Что стоит за этим антагонизмом? Не надо забывать, что тот же Розанов по своему как раз восхищался «чувственностью» исконного еврейства, его «ветхозаветной» ипостаси. Но это была чувственность «народа для себя», но не универсального «иудеохристианства», ставящего в вину «ветхозаветному» периоду тот же самый «языческий» дух. В иудеохристианской догматике, вполне по апостолу Павлу, еврейство обретает свою провиденциальную сущность и раскрывается как раз в преодолении «языческого» бытия «народа для себя» и его превращении в мессианскую закваску мировой церкви. Церкви, что крайне важно, одновременно еврейской, ибо избранничество «семени Израилева» никто не отменял, и нееврейской, т.к. еврейство должно перестать быть народом, живущим своей полнокровной, самодостаточной национальной жизнью, отказавшись от нее как от «язычества». Это и есть «иудеохристианство», восторжествовавшее на Западе, сущностью которого является отказ еврейства от бытийного самостояния при одновременной евреизации окружающего мира.

Что касается «языческой чувственности», то, отказавшись от нее в «иудее», тем более, надо было покончить с ней и в «эллине». Собственно, интеллектуальная расправа с бытийной основой «эллинов», по Хайдеггеру, была результатом развития философской традиции Античности уже задолго до Христианства, которое он называл «платонизмом для масс», невозможным без предшествующего ему платонизма (идеализма, логоцентризма) интеллектуальной элиты. Так что, корни антибытийного нигилизма иудеохристианства стоит искать в античной традиции, определившей дальнейшую эволюцию христианства, а также его генетической связи с источником формирования изначально обезжизненной (иудаизм галута, лишенный Земли и Храма, был обречен стать синтетической религией вечного траура) традицией раввинизма.

А что же пресловутое «язычество»? Его попытки вести борьбу с иудеохристианством внутри Церкви обречены, что является исторической закономерностью и неизбежностью, невзирая на наличие одиночек и общин, оспаривающих ее. Еще более нелепы попытки проповедовать возврат к «родной вере», традиция которой пресеклась с утверждением Христианства, в силу чего любые попытки возродить ее обречены быть банальной интеллектуальной реконструкцией, а не бытийной реальностью живой традиции. Из этой же серии и надежды на появление нового арийского пророка – ждать можно сколько угодно, уподобившись шиитам, с их ожиданием Махди или иудеям с их ожиданием Машиаха, но любому человеку, глубоко понимающему логику истории, очевидно, что время национальных и локальных пророков уже прошло – человечество необратимо вступило в глобальную фазу своего развития.

Единственная возможность для тех, кто открыто позиционирует себя «язычником», столь же эффективна, сколь и трагикомична – «преодолеть иудеохристианский модерн на платформе постмодерна».

Это, конечно, просто смешно. Ведь сущность «язычества», замордованного иудеохристианством, заключается в возврате к бытийной целостности и природной органике жизни человека и общества. Постмодерн же означает деконструкцию не только рациональных, но и всех онтологических основ, подразумевающих органическую цельность. Но если Модерн использовал эту цельность для утверждения парадоксально размалывающего ее логоцентризма, то Постмодерн означает как раз окончательную эмансипацию логоцентризма от онтологических основ, отождествляемых им с «конструктом Модерна».

Иллюзия постмодернистских язычников в этой связи заключается в том, что то, что остается после «деконструкции», они принимают за первоначальную «стихийность», наконец-то освобожденную от гнета Модерна. Однако онтологическая целостность предполагает органический баланс между различными бытийными состояниями и проявлениями, в том числе, порядком и стихийностью, тогда как дионисийство и хаосизм являются как раз следствием разрушения этой органической целостности логоцентризмом. Природное вытесняется в хаотическое и в итоге получается «язычество», которое является продуктом разложившихся культур, предварительно прошедших через стадию механизации и нигилизма.

Не приходится удивляться тому, что в Постмодерне «природная стихийность» не является тем фактором, который может бросить вызов завершенному логоцентризму – цифрократии, но полностью подчиняется ей, в итоге трансформируясь в технический суррогат. Таким суррогатом от начала и до конца является все «постмодернистское язычество», являющееся банальной капитуляцией исповедующих его «язычников» перед цивилизацией Мирового города.

Подобному «язычеству» иудеохристианство если и противостоит, то отнюдь не всерьез. Ведь по сути они оба обслуживают одного и того же господина, что нагляднее всего проявляется в объединении «постмодернистских язычников» и «иудеохристиан» против общего врага – Ислама.

Весьма интересно то, что иудеохристианская мысль последовательно вменяет Исламу в вину именно «язычество», навроде того, что вменял в вину Леонтьеву Булгаков – «языческую его чувственность». Ислам для иудеохристианства есть религия «языческая» – слишком чувственная, слишком живая, природно-необузданная, нецивилизованная. Как уже отмечалось, для иудеохристианства «язычество» это не только «эллинство», «арийство» или другая нееврейская органика, но и « Ветхий Израиль», который должен быть преодолен в «Новом Израиле». Ислам же продолжает и возрождает именно «ветхозаветный» дух, но при этом переносит его из племенной общины в мировую, вбирающую в себя органику составляющих ее антропотипов.

В этой связи крайне важно понять, что, невзирая на путаницу в головах многих мусульман, привыкших некритично принимать на вооружение иудеохристианскую терминологию, в Исламе отсутствуют и концепт, и понятие «язычества». Исламские термины, которые ошибочно отождествляются с «язычеством» - это «ширк», означающий идолопоклонничество и многобожие, а также «джахилийя», означающая отход человеческого коллектива от изначальной веры в Единого Бога и его нахождение в невежестве вплоть до прихода очередного пророка. В иудеохристианском же понимании «язычество» есть органика как таковая, особенно если это органика «гоев», т.е. неевреев, ибо «языки» или «народы» и означают именно их.

Напротив, в Исламе органика имеет позитивное значение, которое содержится в слове «фитра», что же касается «языков», то все они считаются восходящими к одному праотцу Адаму, мир ему, и его Примордиальной Традиции Единобожия, обновители которой – пророки Аллаха (общей численностью в 120 000 человек), в соответствии с Кораном, посылались ко всем народам, а не только к одному. В этой связи, называя вещи своими именами, для иудеохристианства Ислам сегодня выглядит как общемировая платформа продолжающего ему сопротивления «язычества», которую он определяет как «исламофашизм».

Действительно, ученые Ислама определяют его как «Дин аль-Фитра», то есть религию, находящуюся в гармонии с человеческим естеством и охраняющую его. Это означает, что ему абсолютно неприсущ стерильный логоцентризм с подспудным отношением к природе и органике как к чему-то грязному, порочному по своей сути. Природное включает в себя как позитивные, так и негативные аспекты, вложенные в него Творцом. В соответствии с учением Ислама, критерием для их различения является Божий Закон, опора человека на который в его отношении со своей природой позволяет обрести ему уже естественное, органичное различение – Фуркан.

В этом смысле так ярко сформулированный Львом Шестовым иудеохристианский посыл о конфликте между трансцендентным и имманентным или духовным и естественным противоречит Исламу. Божий Закон, Откровение не противостоит Природе (Фитре), но упорядочивает ее, защищает ее, в этом смысле он сам является ее частью, постольку, поскольку совершенной верой в Исламе считается не просто покорность Трансцендентному, но и обретение ее естественности, имманентности – Ихсан, Ихлас и Якын.

Именно достижение этих состояний является целью сокровенного ядра Ислама – Суфизма, который с подачи востоковедов был выделен в особое направление, экзотическое и «эзотерическое». На самом же деле, как это показал имам аль-Газали, суфизм был душой Ислама изначально, начиная со времен Пророка Мухаммада, мир ему, и его сподвижников, хотя в то время он еще был тем, что имам Джунайд определил как «реальность без имени». В последующем, одновременно с появлением богословских и правовых школ институционализируется и эта реальность, которая является такой же неотъемлемой частью Традиции Ислама как внешние науки и дисциплины, внутренне подтверждая их (а не опровергая, как это сплошь и рядом представляют востоковеды) и позволяя верующим обретать их бытийную достоверность.

Очень важно понять, что только полнокровный, канонически и бытийно целостный Ислам является реальной альтернативой иудеохристианству, тогда как его нигилистические девиации и деформации встроены в глобальный исторический процесс технизации человека и общества.

Так, шиизм является типичной эзотерической, гностически-нигилистической сектой, утверждающей о том, что «мир во зле лежит» вплоть до пришествия Мессии. Стало быть, злом по своей природе является само общество, сам политический порядок (любой) до прихода Мессии, что раз за разом повторяет подвизавшийся на ниве современного троцкизма шиитский по своим истокам мыслитель Гейдар Джемаль.

Если шиизм является эзотерической девиацией Ислама, то получивший в наши дни распространение ваххабизм, напротив, является девиацией «экзотерической». Показательна аналогичная иудеохристианству столь же болезненная борьба ваххабизма с жупелом «язычества», под которым он так же подразумевает бытийные проявления религии, сосредоточенные вокруг суфизма, а также национальные культуры и корни. Целью ваххабизма является превратить живой Ислам в аналог раввинистического иудаизма – книжническую, формалистскую, законническую религию с такой же механической «арабизацией» Исламского мира, как и «евреизация» Христианского мира, осуществленная иудеохристианством. В этом смысле ваххабизм является зеркальным отражением иудеохристианства и его спарринг-партнером, столь же страшным на вид, сколь и безопасным и предсказуемым для организаторов этого боя.

Как целостный паттерн Ислам утверждался и проявлял себя не в форме рационалистического логоцентризма и не форме бездушного раввинистического законничества, механически стригущего под одну гребенку различных людей и народы. Везде, где происходило укоренение Ислама, оно предполагало создание социального этоса и номоса, опирающегося на бытийное понимание Религии, признание и включение в ее практику местных, природно обусловленных практик и традиций, не противоречащих Божественному Закону – Шариату.

Разумеется, что это возможно только для полнокровного шариатского Ислама, обладающего суфийским измерением. Именно суфийские тарикаты становились как агентами естественной исламизации новых народов, так и зачатками полнокровного мусульманского общества, его этоса и институтов.

Чтобы понять причину этого, следует отбросить еще один примитивный востоковедческий миф, распространенный и продолжающий распространяться сегодня в околоинтеллектуальной среде. Миф гласит о том, что суфизм де является «исламским платонизмом», наследует его логику и линию.

Надо сказать, что понимание логики и сути суфизма блестяще сформулировал в своем позднем произведении «Воскресение наук о вере» исламский мыслитель аль-Газали, живший в XI-XII веках по григорианскому летоисчислению. Если рассмотреть суть того, о чем он писал (и подтвердил это в последующем своей жизнью) в этой книге, вкупе с другими его произведениями, такими как «Крушение позиций философов», есть все основания утверждать, что в лице Аль-Газали мы имеем дело с «исламским Хайдеггером», который обрушивается на всю платоновскую и более позднюю традицию логоцентризма, противопоставляя ей «практический» или «бытийный» подход, в эллинизме присущий орфической традиции и досократикам, а в Исламе – суфизму.

Хайдеггеровскую линию отрицания логоцентризма, включая платонизм как его первоначальную часть, применительно к Исламу подтверждает в своей работе «Хайдеггер для мусульман» уже упоминавшийся ранее суфий современности, борец с ростовщичеством Умар-паша Вадильо. Если связать это с тем, что было написано выше, становится понятным весь экзистенциальный ужас иудеохристианства перед Исламом – не просто «языческим», но и последовательно «хайдеггерианским», а никак не «платоническим».

Важный теологический пример может помочь нам понять эту проблему.

В Христианстве первым распознаваемым аспектом Сущего является Логос: «В начале было Слово, и Слово было Богом, и Слово было Бог». Отталкиваясь от этой логоцентричной установки, Христианство выстраивает догматику о столь колоссальном отчуждении «ветхозаветного Бога» от человека, ради преодоления которого христианским богословам потребовалось не только распять своего бога на кресте, но и послать его в Ад, чтобы через это произошло Воскресение и Преображение природы, ее примирение с Богом-Логосом.

Что касается Иудаизма, то в нем и вовсе предполагается, что дабы сотворить мир, Творец якобы был должен сперва создать Ничто или Пустоту, из которой в последующем де было создано творение.

В Исламе Слово является одним из Атрибутов Аллаха, но Атрибуты Аллаха не считаются тождественными Его Сущности, хотя они и не есть нечто самостоятельно существующее, изолированное от Нее. При этом Коран и Сунна однозначно описывают Аллаха как, с одной стороны, превознесенного и возвышенного над миром, неподобного никому и ничему, с другой стороны, актуально Присутствующего в нем и предельно Близкого Своим творениям. Таким образом, то состояние, ради которого христианам в своем воображении понадобилось убить своего бога и послать его в Ад, считается в Исламе изначальной данностью, в связи с чем кенотические мотивы христологии воспринимаются мусульманами как страшная ересь и заблуждение. То же можно сказать и об Иудаизме, постулирующем одностороннюю трансцедентность Божества, представления о которой через ваххабизм и предшествующие ему течения иудейского происхождения постоянно, но безрезультатно пытаются внедрить в Ислам.

Христианство в платоническом духе возводит к началу Логос, тогда как Иудаизм – Абсолютную Пустоту, Ничто. В Исламе по этому поводу существует расхождение, являющееся эффективным маркером для понимания того, кто есть кто. Ученые формалистского плана и их последователи настаивают на том, что первым творением Аллаха был Калам, т.е. Перо – Слово. Суфийские ученые, опираясь на другие хадисы, доказывают, что первым творением Аллаха был Свет (Нур) Мухаммада, из которого (Света, предшествующего человеческой личности пророка Мухаммада, мир ему – это крайне важно понимать) был создан весь мир.

Суфизм в Исламе является главной и единственной преградой против технической переработки Дин аль-Фитра в аналог нигилистического иудеохристианства, которое в итоге закономерно сливается с буддизмом.

Сохранено