Раннее детство
grigoriyz — 08.06.2021
"В детстве мне хотелось побыстрее вырасти и стать
независимой"
Из интервью с известной российской актрисой.
Я родился во времена Хрущёва, поэтому меня не
назвали Никитой. Хотя Хрущёва через 3 года уже сняли, но имя
так и осталось. Это был год полёта Гагарина в космос, всю
страну переполняла гордость. В магазинах 60-х годов я помню
картинки с обозначенными разными частями мяса и такие картинки ещё
имели смысл. А ещё везде была красная и даже чёрная икра в
маленьких стеклянных баночках. Родители мне её иногда
покупали. Также помнится, что детей в те годы не любили,
никакого снисхождения к ним не было и общение проходило в стиле
покрикивания. Впрочем, так вели себя всё же не все.
А жили мы тогда в Савельевском, прежде
Савёловском, а ныне Пожарском переулке. Это самый центр, рядом с
Остоженкой, недалеко от бассейна "Москва" (ныне и раннее храм
Христа Спасителя). До революции и даже немного позже это была
квартира моего деда. Квартиру подарил богатый тесть на
свадьбу с первой женой. Потом постепенно туда стали подселять
победивший пролетариат и в итоге мы уже жили в одной комнате
разделённой перегородкой. Перегородку поставили, когда мои
родители поженились. Для этого требовалось специальное разрешение и
его сперва хотели не дать, но мама во время заседания очень вовремя
заплакала и её пожалели. Комната была с высокими потолками,
дубовыми полами, винтеляционными прорезями покрытыми металлическими
рамками, и широкими подоконниками. Всё бы было хорошо, если бы не
соседи.
Люди в коммуналках жили совсем не так дружно и
весело как это показывают в фильмах или в песне Розенбаума. По
большей части это была вражда, интриги, группировки. Мне
помнятся четверо соседей. Направо от входной двери жила
отвратительная старуха лет пятидесяти - Марь Иванна. Семью её я
как-то помню плохо, но она всегда про меня говорила какие-то
гадости. Не очень понятно почему. Однажды у неё гостила
внучка болевшая ветрянкой и она это скрыла. Мама моя её чуть за это
не побила. Работала эта бабка уборщицей в зубном кабинете.
Как описывала мама "зубы подбирала". Мы её как-то там
встретили и на работе она вдруг оказалась куда более
приветливой. Видимо стеснялась сотрудников.
Налево от входа, как я позже понял, жил
когда-то мой дед (до того пока не женился снова и не переехал в
другую квартиру). Сперва при мне там жил интеллигентнейший старик
Борис Александрович с женой. Помню только, что он был очень
милым и выписывал журнал "Шпилька" на непонятном языке. Бабушка мне
объяснила, что это что-то типа нашего "Крокодила". У
Бориса Александровича было плохо со здоровьем и на лето они с женой
куда-то уезжали. Через несколько лет они переехали и вместо них
въехала семья из трёх человек: отец с матерью и сын - мой
ровестник. Сына этого я уже знал: мы с ним были в одной
группе детского сада. Звали его Виталий, Виталик
Голод. Уже с самого детства он был редкостной мразью:
хитрым и подлым. Он мог ударить тебя со спины и быстро
убежать. Наверняка таким и вырос. Отец его был
нормальным мужиком, когда -то служил на флоте поваром, по тамошнему
куком. От тех времён у него остался значок с третьим разрядом по
какому-то виду спорта, им мне хвастался Виталик. Мать у
Виталика была редкостной стервой, а потому быстро сошлась с Марь
Иванной, образовав крепкую группировку против всех других жильцов.
Кстати мама рассказывала, что муж Марьи Ивановны был полным
придурком: когда моя бабушка ещё работала и он встречал её утром у
двери, всегда неизменно вместо приветствия говорил "Вот пошли
работнички!". Правда судя по всему говорил он это
беззлобно.
Сперва, когда в квартире появился Виталик
я даже обрадовался: есть с кем поиграть. Иногда я к нему
приходил ,иногда он ко мне. Родителей он называл "папка" и
"мамка". Я так своих тоже попробовал называть, но им
почему-то не понравилось. Мы рисовали , играли в "танчики" и
вроде всё было даже весело. Но в группе детского сада он всегда
оказывался на стороне моих врагов и отношения вскоре сошли на
нет.
Второй справа была наша расщиплённая комната.
Между квартирой Марь Иванны и нашей на стене висел телефон, а по
длинному тёмному коридору стояли какие сундуки. Напротив
нашей двери слева была дверь кажется домработницы Бориса
Александровича - милой тихой старушки, дававшей нам на праздники
стулья для гостей. Стулья были красивыми, хорошего дерева с
какими-то узорами.
Дальше с правой стороны шла дверь тёти Жени с её
мужем и дочерью - школьницей старших классов - Верочкой.
Девушка в какой-то момент оказалась без должного присмотра, днём
приводила какого-то парня, в итоге забеременела. Но родители не
растерялись и пустили парня в оборот: заставили жениться. Я помню
как однажды во мраке коридора мы с папой встретили Верочку в белом
платье и он её поздравил, упомянув ,что слишком всё рано:
девушке было 17 лет.
Тётя Женя эта была крупной женщиной лет за сорок
и относилась ко мне совсем неплохо. Как-то раз даже пригласила к
себе в комнату. Муже её работал постовым милиционером и был
вроде тоже неплохим мужиком. А вот про родителей её рассказывали
ужасные вещи. Отец работал где-то в органах и они там
занимались чем-то очень незаконным. В какой-то момент его
жена (мать тёти Жени) почувствовала ,что их вот-вот накроют и
посоветовала мужу сдать всех подельников. Тот так и сделал. Всех
его друзей потом надолго посадили, а он остался невредим.
Дальше коридор изгибался и шёл на большую кухню, где у
каждого была своя плита и место для готовки. Справа на кухне
была дверь ведущая на чёрный ход. Куда этот чёрный ход вёл я уже не
помню, но это была просто лесница ведущая вниз. Справа по
этому коридору находились туалет и ванная, которыми пользовались
все по очереди. Кроме того существовал какой-то график дежурств по
уборке квартиры.
Слева напротив туалета располагалась довольно
большая кладовая комната. Там когда-то жила домработница моего деда
и няня моей мамы - Марфуша. Мама как в детстве назвала её Масёй
,так и звала всю жизнь. Та была очень верующей и осталось
подозрение, что она мою маму тайно крестила. Бабушка мне в
детстве сказала странную вещь : "Марфуше всегда казалось, что
она меня не любит. Но на самом деле это было не так". Со
временем я понял, что так бывает.
(Продолжение следует)