Психосоциальное - 1. "Не поддаваться на провокации"

krylov — 20.05.2013 Большевистская система народного воспитания состоит в доведении до абсолюта принципа «бить и плакать не давать».

В принципе, в этом нет ничего нового. Любые каратели наказывают за недовольство действиями карателей. Но советская власть очень сильно понизила планку. Людей стали бить не за сопротивление палачам, не за возмущение палачами, а просто за называние палаческих действий своими именами. То есть – человека бьют, он орёт «не бейте, не бейте, всё сделаю, отсосу, ботинки оближу, только не бейте». Вроде бы всё в порядке, человек сломлен. Ан нееееет. Ты почему сказал, сука, что мы тебя бьём? Мы тебя, может, не били. Может, это был экспресс-массаж. Или, например, законные и гуманные следственные действия. Ну да ты сам сказал – «бьёте». Ты сказал, никто тебя за язык не тянул. Ну теперь, значит, будем БИТЬ. Да не бить – а БИТЬ. Кумкретно, чтоб не встал.

Мало того. Били не только саму жертву, но ещё и окружающих – тех, кто слушал его жалобы, например, или родных-близких. И всегда давали понять, за что – точнее, за кого.

В результате чего любого жалующегося на битьё, или хотя бы называющего битьё битьём, начинали глушить и заушать уже родные и близкие, чтобы замолчал и не привлекал внимания карателей. «Ты чё говоришь? Смерти нашей хочешь, придурок?»

Эта практика, широчайше реализуемая карательными органами (в каковые следует записать не только «спецслужбы» как основу советской системы, но и все органы управления вообще, а также и все учреждения, какие ни есть – некарательных учреждений у большевиков просто не бывает, это принцип), послужила причиной возникновения самого характерного и обращающего на себя внимание свойства советской/постсоветской психики – боязни признать или хотя бы осознать, что с тобой сознательно и целенаправленно делают что-то плохое.

Отсюда главная максима поведения советского человека – НЕ ПОДДАВАТЬСЯ НА ПРОВОКАЦИИ. В тебя плюют или из кармана деньги выгребают – а это, может, тебя ПРОВЕРЯЮТ. Ты как, дёрнешься, скривишься, плевок от родного государства тебе не мил, значит? Или копейку для него жалко? Так ты враг, и мы тебе ща ногу оторвём, ухо откусим и тринадцатой зарплаты навеки лишим. А если не заметить, улыбнуться, утереться и дальше пойти – могут и отпустить живым, даже премию не отберут.

Это не значит, что советскому человеку можно безнаказанно плевать в морду всегда и везде. Это можно делать только в том случае, если он знает или хотя бы опасается, что за плюнувшим стоит государство. Плевок-то можно и стерпеть, если за спиной харкнувшего навис адский монстр с корочками цвета крови. Ты хоть чуть-чуть покажешь недовольство – а ему только того и надо, он тобой сейчас и пообедает. «За дерзость такову». Если же монстра нет, и советский человек точно уверен, что его нет – он ведёт себя вполне естественно, и даже с некоторой перекомпенсацией за всякие унижения. Но стоит появиться зловещей тени – и сразу же «да я чего, да я ничего, разве я чего говорю, ничего я не говорю, всё в порядке». Что означает всего лишь – «ну дайте пожить ещё чуточку».

И опять-таки: в этом не было бы ничего плохого, будь это осознанная позиция. В самом деле, монстр реален, очень страшен, а всех, кто этого не осознал вовремя , убили ещё в двадцатые [1]. А жить хочется, причём жить без неприятностей. Чего ж тут непонятного.

Но в том-то и дело, что советская власть старательно загоняла своими колотушками данную реакцию на подсознательный и бессознательный уровень. То есть учила и учит людей вести себя именно таким образом, но ни в коем случае не «ломая комедию» (советская власть не любит, когда перед ней кривляются, и за кривляния карает особо жестоко), а именно на уровне условных рефлексов.

Поэтом доказать советскому человеку, что государство с ним (и с его народом) обращалось и обращается дурно и делает это сознательно и намеренно – практически невозможно. Даже в самых очевидных случаях, когда вроде бы и спорить-то не о чем. Он до последнего будет упираться, объяснять, что с ними ничего плохого не сделали, что это было даже и ничего, что это была ошибка, просчёт, глупость, вредительство иностранных шпионов, а может, часть великого плана… Наконец, если его совсем уж прижать к стенке неопровержимыми аргументами, он набычится и намертво встанет на последней линии обороны: «время было Такое», «так было Надо» и «с нами иначе Нельзя». И при этом – лихорадочно искать контраргументы, любые, самые бредовые, лишь бы вернуться в безопасное состояние.

Причём я, в общем-то, понимаю людей, которые в принципе не могут даже обсуждать некоторые гипотезы, касающиеся нашей родной истории, да и не только нашей, но «могущей иметь касательство» или «аналогичной». «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». «Чушь какая». «Нет, ну не могут же они… нет, Крылов бредит». «Точно бредит, помешался на конспирологии». «Да он вообще бредит, в свои лета с ума спрыгнул, Галковского шампанское стаканами тянул» и т.д. И параллельно – «да он феесбешный, да на прикорме у Кремля, да это он специально».

А в подсознании бьётся, как птица в клетке, страшное слово «провоцирует».

«И ничего не докажешь», увы. Потому что.

[1] Последних добили в семидесятые, когда работали буквально по конкретным человечкам – то было время финальной прополки народа. Впрочем, это тоже тема, вызывающая судороги, так что не будем её развивать.

)(

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив