Простые вопросы к норманистам, да и антинорманистам тоже.

rossica_antiqua — 16.01.2013

Не знаю как остальным участникам сообщества, но лично мне уже порядком надоело толочь воду в ступе и обсуждать, околонаучные и мало имеющие отношение к русской истории вопросы. Может пора поговорить более предметно? А именно сопоставить данные археологии и данные дошедших до нас письменных источников и попытаться расставить точки над «i». Опираться при составлении вопросов я буду на саму новую книгу по русской истории и археологии « Русь в IX-X I веках: археологическая панорама» , изданную в конце 2012 года и написанную авторами в полной мере разделяющими норманнскую гипотезу,  а так же ряд других источников. Засим и приступим.

Вот цитата из заключительно главы книги касающаяся археологии:

« Многие  явления, определяющие характер исторической ситуации середины – второй половины X в., плохо просматриваются в археологических материалах IX в. и вовсе не видны в первой половине этого столетия. Так, лишь в единичных точках археология фиксирует раннегородские поселения первой половины IX в., их число остаётся сравнительно небольшим и во второй половине столетия.  Основываясь на  археологических свидетельствах,  можно  считать,  что  урбанизация принимает широкие масштабы лишь  в  середине  – второй половине X в.

Сходная динамика свойственна и процессу культурной интеграции Руси, который прослеживается по археологическим данным лишь с X в., становясь заметным явлением с середины этого  столетия. К X в., преимущественно ко второй его половине, относятся большие курганные насыпи, возведённые над погребениями с богатым инвентарём, включавшим дорогие украшения и оружие. Не ранее второй четверти X в. появляются захоронения в деревянных камерах – одна из выразительных категорий погребальных  памятников, связанных  с древнерусской элитой (Михайлов, 2005). Распространение новых технологий в ремесленных производствах  – также феномен X в., в предшествующий период сдвиги в этой сфере малозаметны. Стоит добавить, что культурные остатки X в. в целом более многочисленны и  выразительны,  чем  археологические  древности предшествующего периода практически на всех территориях, находившихся к концу X  в. под  властью Владимира Святославича. При оценке количественного  соотношения  древностей  этих  двух  столетий (важнейшие  археологические  памятники  с  хроноиндикаторами IX и X вв. показаны на двух картах – рис. 2;  3) следует сделать поправку на то, что во  многих  областях  культурные  напластования IX в., в отличие от более поздних, не содержат чётко определимых датирующих вещей и  с  трудом поддаются идентификации. Однако в основе своей это соотношение отражает реальные изменения уровня освоенности Русской  равнины,  произошедшие  за полтора-два столетия…. Присутствие  скандинавов  в  ключевых  точках этой системы хорошо документировано археологическими материалами X в. Находки скандинавского происхождения IX в. представлены лишь в северных областях, от Верхнего Поднепровья до Ладоги, за немногими  исключениями  они  относятся  ко  второй половине – последней трети IX в. (Пушкина, 1997 б; Pushkina, 1997, p. 83–91). Значительные серии этих находок происходят лишь из Ладоги и Рюрикова городища. Важным свидетельством участия скандинавов в торговых операциях на магистральных водных путях являются восточные монеты со скандинавскими руническими знаками. Некоторые из них найдены в составе кладов, попавших в землю в начале IX в. (Мельникова, Никитин, Фомин, 1984, с. 26–47; Добровольский, Дубов, Кузьменко, 1991, с. 30, 35–51). Рассматривая  вопрос  о  соотношении  потенциала  Севера  и  Юга  как двух  центров  политической  власти на Русской равнине и их роли в становлении  Руси как единого  политического организма с чисто археологических позиций, абстрагируясь от письменных источников, мы видим, что материальные следы выделения  знати  как  особой  социальной  группы  и кристаллизации властных институтов вплоть до середины X в. более заметны на Севере, чем на Юге. Так именно на Севере в IX в. зарождается традиция возведения сопок – монументальных курганных насыпей, призванных обозначить  особое положение элиты и создать  «ландшафты  власти»,  символизировавшие новые социальные  отношения.  В  Северной  Руси  в конце  IX  в.  формируется  специфическая  культура военно-торговой  элиты  с  престижным  костюмом, богатым набором оружия и пышным погребальным  обрядом, позднее распространившаяся на Юге. Материалы раскопок в Ладоге и на Рюриковом городище  указывают на то, что  формирование раннегородских  поселений,  выступавших  местами  сосредоточения  торговли и ремесла и центрами власти, началось здесь раньше, чем в Среднем Поднепровье. Клады восточных монет IX в., найденные в северных областях Руси, свидетельствуют об особом благосостоянии части общества, о его способности накапливать в своих руках монетное серебро уже на самых ранних этапах развития международной торговли. Трудно согласиться, что монета не использовалась в платёжных операциях, а служила лишь как средство демонстрации социального престижа. Против этого свидетельствуют  многочисленные находки целых дирхемов и их фрагментов в культурном слое северных поселений. Не следует в то же время переоценивать демографический и экономический потенциал Севера в IX – первой половине X в. Показательны, прежде всего, скромные  площади  торгово-ремесленных  поселений и административных центров. Попав на общие карты  средневековой  Европы и  Средиземноморья, они  постепенно  стали  восприниматься  как  соразмерные средневековым столицам. Площадь Рюрикова городища оценивается Е. Н. Носовым как 6–7 га, площадь Ладоги на раннем этапе её существования, по-видимому, не превышала 8 га., площадь Сарского городища вместе с посадом составляла около 3 га, городища в Приильменье и Поволховье имеют миниатюрные размеры – 0,2–0,5 га. При всей значимости этих поселений кажется очевидным, что их собственные людские  ресурсы и экономические возможности были недостаточны для установления контроля над территориями, простиравшимися от Балтики до границы степи. Хотя  археологические карты Северо-Запада  ежегодно  дополняются  новыми селищами конца I тыс., а время первоначального освоения  некоторых микрорегионов, в которых можно видеть  локальные административные центры конца I тыс.,  в последнее время удревнено до V – VII вв. (Еремеев, Дзюба, 2010, с. 47–247, 394 –420), очевидно, что значительные  пространства  в  Ильменско-Волховском  регионе  оставались в конце  I тыс. незаселёнными. На Юге славянское сельское расселение имело более  глубокие исторические корни.  Здесь,  несмотря на периодические военные потрясения и перегруппировки населения, сохранялась многовековая преемственность в использовании  аграрных  ландшафтов. Потенциал южного очага политической власти в большей степени определялся более плотной сетью  расселения, большей устойчивостью земледельческого хозяйства. Именно Юг, в его широком географическом понимании,  долгое время оставался исходной  базой для славянского расселения на Русской равнине, в том числе и для начальной колонизации Приильменья (Лопатин, 2006, с. 338–340; Лопатин, Фурасьев, 2007, с. 104–105; Конецкий, 2007, с. 256–267). Документальная  точность ранних  дат  Повести  временных лет аргументированно оспорена исследователями летописания, показавшими, что хронологическая сетка Повести была создана летописцем  на  основе  византийских  хронографов  (Шахматов,  2002; Гиппиус, 2006 а). Тем не менее сам факт появления руси как нового народа и новой политической силы на исторической сцене в середине IX в. надёжно засвидетельствован западноевропейскими  и  византийскими  источниками.  Одним  из  самых  сложных моментов в реконструкции исторической  ситуации IX в. остаётся согласование исторических  известий о руси (народе  «рос»  «Бертинских  анналов», «руси» греческих поучений и агиографических  текстов,  «русах» арабских  географических сочинений) и археологических данных, характеризующих  этнокультурные процессы и уровень развития средневековых обществ на Русской равнине. Согласно  письменным источникам,  народ  «русь»,  управляемый каганом, выступает как  заметная политическая и военная сила: он отправляет послов в Византию и к императору франков (839 г.), совершает нападение  на Константинополь (860 г.), разоряет византийские  владения  на  малоазиатском  побережье  Чёрного  моря (ранее 842 г.). Столь же заметно и его присутствие на торговых путях: русь ведёт торговлю с арабскими купцами на Востоке, совершает регулярные поездки в Подунавье. Этот народ имеет скандинавские этнические корни, что прямо отмечено в «Бертинских анналах». Отсутствие в источниках однозначных географических ориентиров для локализации политического  объединения руси, возглавлявшегося каганом, оставляет исследователям широкий простор для дискуссий  о его местоположении и пространственном охвате от Среднего Поднепровья до Поволховья и Скандинавии (Седов, 1999 б, с. 54–70; Франклин, Шепард,  2000, с. 54–70; Цукерман, 2001, с. 55–77; 2007, с. 347– 350). Главным камнем преткновения при соотнесении его с археологическими памятниками оказывается отсутствие в археологических древностях первой половины IX в. видимых следов централизованной  военно-политической системы, способной создавать  реальную военную угрозу византийским владениям.  Малозаметны и археологические свидетельства скандинавского присутствия на Русской равнине в этот  период. Большинство историков в настоящее время  разделяет мнение о северной  локализации «Русского  каганата», полагая, что центром этого политического  образования могло быть Рюриково городище (Франклин, Шепард, 2000, с. 54–70; Цукерман, 2001, с. 55–77; 2007, с. 347–350). Основанием для этого является концентрация на Севере скандинавских находок  (пусть  и более позднего времени) и наличие здесь поселений, на которых зафиксировано присутствие  военизированного населения. Противники данной позиции указывают, что принятие заимствованного у хазар титула «каган» с политической точки зрения могло  быть оправдано  только  для  правителя  Юга, а Приильменье, в силу своего географического положения,  не могло  быть  непосредственным  плацдармом для походов к Босфору и военных действий в  Причерноморье  (Назаренко,  2001,  с. 108,  114). В. В. Седов предложил локализовать «Русский каганат» в лесных и лесостепных областях между Днепром и Доном, в ареале волынцевской, роменской и боршевской культур, отождествив их носителей с русами. Исследователь полагал, что строительство каменных крепостей на северо-западных рубежах Хазарского каганата имело целью противодействовать  военной экспансии русов (Седов, 1999 б, с. 54–81).  Развёрнутая  аргументация  в  пользу  расположения политического  образования  русов,  возглавляемого каганом, в Среднем Поднепровье изложена А. В. Назаренко  в  обзоре  письменных  источников  о  руси  IX в., помещённом в этой книге. Археологические реалии дают серьёзные основания для корректировки сложившихся в науке представлений о масштабах военных предприятий руси в первой половине – середине IX в. и характере её политического объединения.  Ни на Севере, ни  на  Юге мы не видим археологических памятников этого времени, которые могли бы выступать как места сосредоточения  значительной  военной  силы,  как административные центры, располагавшие ресурсами для организации грандиозных походов на Византию. Скромные размеры поселений, бедный набор оружия,  отсутствие  погребений  военизированной знати заставляют усомниться в том, что «нашествие руси» на византийские владения в 860 г., очевидцем которого был патриарх Фотий, действительно являло собой военную акцию, угрожавшую существованию Царьграда. Точно так же, как и в том, что послы народа «рос», появившиеся у императора Феофила и отправленные им далее к Людовику Благочествому, выступали как представители государственного образования со сложившимися властными институтами и административным аппаратом. Единственным  приемлемым  разрешением  противоречий  между  письменными  источниками  и археологией является признание того, что политическая  организация  руси  в  это  время  была  ещё  достаточно  эфемерной  структурой,  находившейся  в самой начальной стадии формирования. Сеть административных  центров в этом объединении ещё не сложилась, население, инкорпорированное в эту систему, было немногочисленно. В таком случае отсутствие археологических  следов  скандинавов  или славянизированного  скандинавского  населения  первой половины IX в., которые могли бы быть связаны с русью, в Среднем Поднепровье не может быть решающим аргументом против южной локализации  «русского каганата».» (Н. А. Макаров «Исторические свидетельства и археологические реалии: в поисках соответствий»)

Господа, есть ли у кого какие соображения по поводу приведенной цитаты и тех очевидных противоречий, которые в ней заложены? И как на основании всего здесь написанного мы должны относится к сообщениям греков, франков и арабов о послах народа рос, с каганом во главе, о нашествии россов на Константинополь в июне 860 года, о купцах- рус , которые через всю Восточную Европу  в славный город Багдад на верблюдах? А главное кто были энти самые русы и откуда грозили кулаком неразумным хазарам и не менее неразумным грекам?

Оставить комментарий

Популярные посты:

albinus

Pocket Option – ваш надежный партнер для успешной торговли бинарными опционами

colonelcassad

В Борисоглебске открыли памятник основателю ВЧК

watermelon83

Социалистический детектив

euro_royals

Cooking and the Crown: Royal recipes from Queen Victoria to King Charles III

roman_yushkov

Суд над посмевшей открыть рот Верхней Курьёй

barsik_seacat

Попытка развода мошенниками в СберБанк-онлайне

colonelcassad

Дело Геннадия Федько разрешилось

maysuryan

Старый большевик, в которого плюнули, или О марксистском отношении к плевкам :)

diegabel

Вот такие вот дела

• Архив