Прогресс под знаменем ислама

Ученые из Института экономической политики имени Гайдара, Ирина Стародубровская и Константин Казенин, провели исследование: насколько регионы Северного Кавказа готовы к смене традиционных политических практик и демократическим преобразованиям. Старые клановые связи мешают обновлению элит и политических практик, но молодые образованные кавказцы, заинтересованные в реформах, начинают менять систему изнутри, пишут эксперты. 1 апреля доклад был представлен на площадке Комитета гражданских инициатив. «Новая газета» ознакомилась с исследованием и поговорила с авторами.

«Северный Кавказ переживает сейчас один из наиболее масштабных переломных моментов в истории любого общества, связанный с размыванием традиционных отношений, активной урбанизацией и встраиванием в глобальный мир», — утверждают Ирина Стародубровская и Константин Казенин. В этих условиях обостряются противоречия между идеологиями, общественными группами, между старым и новым, напряженность в обществе возрастает. Государство же поддерживает старые клановые элиты и жестко подавляет религиозное инакомыслие, что порождает радикализацию и не помогает решить назревшие проблемы.

На Северном Кавказе едва ли найдется много сторонников либеральных ценностей и демократии, констатируют эксперты, хотя даже мусульманам-фундаменталистам необходимы такие ценности, как свобода слова и собраний, чтобы распространять свои идеи и влияние. При этом отношение к выборам отличается от группы к группе: в каких-то религиозных течениях считают недопустимым участвовать в выборах любого уровня, в каких-то любая политическая деятельность является допустимой, а кто-то считает, что можно участвовать только в работе местных властей, а избираться в парламенты нельзя: издание законов — прерогатива Всевышнего.

Одной из причин архаичности политических практик на Кавказе эксперты называют недостаток больших городов, которые всегда разрушают традиционные социальные практики: к крупным городам здесь можно отнести главным образом только Махачкалу. Тем не менее, новый городской класс подрастает. Молодежь становится все более образованной и космополитичной. Девушки все чаще поступают в медицинские вузы, где нельзя учиться заочно, а значит, их подход к замужеству, к рождению детей и к своему положению в обществе меняется, медленно приближаясь к западному. Эти тенденции проявляются не везде: в разных селах люди подходят к воспитанию и образованию детей по-разному.

«Очень сложно однозначно оценить, как распространение исламского фундаментализма влияет на положение женщин, но если сравнивать с адатом, где женщина в принципе не является субъектом права, то ислам является очевидным шагом вперед, — замечает Ирина Стародубровская, руководитель направления «Политическая экономия и региональное развитие» Института экономической политики имени Гайдара. — В Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии есть территории, где женщины с 90-х годов становились основными добытчиками в семье: они лучше приспособились к исчезновению привычной занятости, взялись за какое-то ремесло, земледелие, и в результате гендерные иерархии ломались достаточно сильно».

В борьбе архаики и модернизации неоднозначную роль играет нетрадиционный ислам: с одной стороны, мусульмане-фундаменталисты не приемлют ни современный образ жизни, ни российское государство. С другой стороны, есть умеренные течения нетрадиционного ислама, приверженцы которого высоко ценят просвещение, в том числе светское, и поддерживают в своих селах образовательные проекты.

«Я знаю немало инициатив сельских диаспор в городах Дагестана (в первую очередь в Махачкале) по улучшению образования,  том числе светского, в своих селах: они могут финансировать образовательные инновации, помогать с улучшение доступа к разнообразным IT-ресурсам, налаживать коммуникацию между крупными вузами и школами, приглашать преподавателей, организовывать олимпиады — как правило, речь идет о бизнесменах, принадлежащих к умеренным течениям нетрадиционного ислама», — говорит Ирина Стародубровская.

Такие мусульмане противопоставляют себе остаткам традиционного общества на Кавказе и нынешним властям. Именно нетрадиционный ислам, в том числе фундаменталистский, на Кавказе становится источником протестных настроений, замечают эксперты: образованный верующий мусульманин позволяет себе оценивать решения власти и рассуждать о справедливости, руководствуясь религиозным знанием. Здесь особую роль играет практика, когда молодые кавказцы уезжают получать религиозное образование за границу.

«Люди не просто получают знания: они надолго выключаются из системы традиционных отношений, и поэтому могут выступить носителями новых ценностей, — замечает Стародубровская. — Во всех селах, которые мне приходилось исследовать на предмет религиозного конфликта, первая искра возникала из того, что старшие настаивали на безоговорочном авторитете старшинства, а вернувшиеся молодые — на авторитете знания, и часто это было довольно жесткое противостояние. Молодые хотели, чтобы люди «правильно молились и правильно жили», обычно это означало возвращение к ортодоксальному исламу. Но сам по себе акт выхода из традиционного представления о правильной организации жизни — это очень индивидуалистичный шаг, хотя человек может отрицать ценности свободы, либерализма и так далее. Макс Вебер писал, что протестанты не стремились к демократии, свободе или либерализму, но тем, как они организовывали свою жизнь, они принципиально меняли систему ценностей. У меня есть ощущение, что в случае исламского фундаментализма мы имеем очень схожий вариант воздействия. Это очень серьезный слом традиционной системы, который открывает возможности для изменений».

В докладе затрагивается вопрос генезис и сменяемости кавказских элит: в разных республиках они формировались по-разному. Например, в Кабардино-Балкарии позднесоветская элита сохранила влияние до сего дня, в Карачаево-Черкесии ее потеснили подпольные предприниматели конца СССР, в Дагестане — предприниматели и лидеры общественных движений. В Ингушетии и Чечне местная элита вообще сформировалась в основном после распада СССР.

При разделе должностей на Кавказе традиционно использовалось неформальное национальное квотирование: в органах власти должен был соблюдаться оговоренный баланс национальностей. Но в последние 10-15 лет эта практика утратила актуальность, в том числе и потому, что люди постепенно потеряли веру в то, что чиновник «своей» национальности будет отстаивать их интересы.

При этом, согласно результатам исследования, знаменитые кавказские «кланы» во власти, объединяются не родством или национальностью: как и в других регионах России, они состоят из политиков и бизнесменов с общими интересами. Но есть и отличия: например, в кавказских «кланах» более строгая иерархия. Лидер сохраняет свой авторитет и влияние даже после ухода с высокого поста, а формирование новых «кланов» жестко блокируется действующими элитами. При этом «кланы» могут и находиться в полном подчинении у главы республики, и сотрудничать с ним на правах партнеров, и даже вступать в конфронтацию, как в Дагестане и Карачаево-Черкесии, замечают эксперты. Большое влияние «кланов» в кавказских республиках мешает ротации в элитах: внутри групп карьерный рост привязан к отношениям с лидером, а не к деловым качествам, а новые люди извне не допускаются. Такие элиты имеют иммунитет к любым попыткам модернизации сверху, констатируют эксперты.

Институт выборов в регионе значительно ограничен, гласит доклад: «В настоящее время на Северном Кавказе практически не осталось сел, районов и городов, главы которых избирались бы всенародно». Главы исполнительной власти избираются местными депутатами или сельскими советами, при этом неформальные договоренности играют ключевую роль. Тем не менее, определенные либеральные подвижки исследователи заметили: например, падает роль национальной и тейповой солидарности: на выборах главы села все чаще члены одного тейпа голосуют за разных кандидатов. А если в селе есть большое и активное молодежное сообщество, оно имеет реальные шансы привести к победе своего кандидата, выступающего с реформаторской программой.

Это дает основания считать, что институт свободных выборов вовсе не противопоказан Северному Кавказу, как уверены многие, говорит Константин Казенин, старший научный сотрудник института Гайдара. С выборами связан определенный риск обострения межэтнических и прочих противоречий, но рано или поздно демократические институты на Кавказе должны заработать, считает Казенин: «Северо-Восточный Кавказ обречен на перемены, особенно Дагестан, самый крупный по числу населения и по уровню общественной активности: в постсоветское он время пережил обвальную урбанизацию, а это всегда момент резких перемен».

Межэтническая напряженность, по наблюдениям авторов доклада, как правило, провоцируется не столько ксенофобией, сколько объективными конфликтами вокруг пользования землей: они возникли в результате возвращения депортированных жителей и непрозрачной земельной политики местных властей. Что касается религиозно мотивированного насилия, то здесь ислам часто становится идеологической оболочкой агрессии для людей, чувствующих себя беззащитными как перед вооруженным подпольем, так и перед коррумпированными силовиками.

Эксперты настаивают на том, что сейчас на Северном Кавказе есть силы, заинтересованные в модернизации общества и политической системы: это не связанный с кланами малый и средний бизнес, местные чиновники, городская интеллигенция. «Социальные лифты открыты для тех, кто имеет лояльность к региональной верхушке. Люди, которые имеют неплохое образование, опыт работы и взаимодействия с  другими регионами, видят, что есть альтернативы клановой системе, и заинтересованы в более понятных правилах игры, — замечает Константин Казенин. — Молодые предприниматели, люди свободных профессий устраивают огромное количество дискуссионных клубов, общественных площадок, где они говорят не о бизнесе, о том как изменить жизнь в республике. В Ингушетии, в Дагестане такого довольно много».

В представлении всех этих социально активных кавказцев преобразования неразрывно связаны с исламом, и этим нельзя пренебрегать при выработке государственной политики в регионе, подчеркивают эксперты. «Не всегда интерес к модернизации выглядит так, как мы привыкли его наблюдать, то есть, рациональный светский интерес, связанный с развитием экономики, — отмечает Ирина Стародубровская. — На Кавказе очень часто ценности по сути модернизационные выступают как ценности ислама: знание, как религиозное, так и светское, важность исполнения договоров, законопослушность, уважительные отношения между людьми, цивилизованное городское поведение».

Для того, чтобы снять напряженность и запустить в регионе позитивные изменения, авторы доклада рекомендуют руководству страны создать предпосылки для смены элит, начать новые образовательные программы, либерализировать религиозную сферу и не бороться с умеренными проповедниками, а также не блокировать социальные лифты и политическую активность. Необходимо повысить реальную роль российского законодательства в жизни региона, при этом вполне возможна ограниченная легализация шариатских судов, которые сейчас во многих случаях предпочитаются судам светским, например, в случаях семейных конфликтов.

«Очень важно расширять кругозор активных, в том числе и религиозных, молодых людей, — добавляет Стародубровская. — Все годы, что я  работаю на Кавказе, я убеждаюсь: важно не то, какую позицию занимает молодой человек, важно, в какой мере он представляет себе, как устроен мир и где находятся его взгляды во всем многообразии других взглядов и представлений. И для преодоления радикализма, и для обновления общества это ключевой момент».

Анна Байдакова
Фото: ТАСС