Профессор МГУ Владислав Смирнов. Национальные проблемы в период Перестройки

philologist — 02.06.2018 Владислав Павлович Смирнов (род. 1929) — советский и российский историк, специалист по истории Франции. Заслуженный профессор Московского университета (2012), лауреат премии имени М.В. Ломоносова за педагогическую деятельность (2013). В 1953 году В.П. Смирнов окончил исторический факультет МГУ, затем стал аспирантом, а с 1957 г. начал работать на кафедре новой и новейшей истории исторического факультета МГУ, где прошел путь от ассистента до профессора. Ниже приводится фрагмент из его книги: Смирнов В.П. ОТ СТАЛИНА ДО ЕЛЬЦИНА: автопортрет на фоне эпохи. – М.: Новый хронограф, 2011.



Национальные проблемы

Совершенно неожиданно для меня обострились межнациональные отношения. В мае 1986 г. в Якутии происходили массовые беспорядки под лозунгом «Якутия для якутов! Долой русских!». О них тогда, – несмотря на гласность, – ничего не сообщали, и мы о них не знали. Летом 1986 г. общественное внимание привлек инцидент, случившийся на VIII съезде Союза советских писателей, но я не сразу понял его значение. На этом съезде грузинские писатели заявили протест против рассказа русского писателя Виктора Астафьева «Ловля пескарей в Грузии», который они сочли оскорбительным для грузин. Такого раньше никогда не случалось. Я нашел этот рассказ, прочитал его и, правду сказать, не нашел там ничего оскорбительного для грузин или для Грузии. Астафьев рассказывал о своей поездке в Грузию, где его очень радушно принимал соученик по Московскому Литературному институту – грузин (точнее сван) по национальности. Он поселил Астафьева в своем доме, щедро угощал, возил по всей Грузии, показывал ее достопримечательности, устроил для Астафьева рыбалку.

Астафьев восхищался грузинской природой, древними храмами, встречами с приятными для него людьми, но кое-что ему не понравилось. По его мнению, люди, – не только в Грузии, но и в России, – стали какие-то торопливые, наглые, думают, в первую очередь, о деньгах, о выгоде. Особенное его недовольство вызывали грузинские торговцы «всем надоевшего типа», которые, по словам Астафьева, появились даже под Вологдой и Архангельском, «обирая доверчивый северный народ подгнившим фруктом или мятыми, полумертвыми цветами». Мысленно обращаясь к «Витязю в тигровой шкуре», Астафьев призывал его вымести с российских базаров своих единокровных братьев, «превратившихся в алчных торгашей и деляг». Зная Астафьева, как одного из самых видных «деревенщиков», известного крайне критическим, зачастую желчным и язвительным изображением темных сторон нашей действительности, я не усмотрел в его рассказе никакой предвзятости по отношению к грузинам, тем более, что рядом были опубликованы еще два рассказа Астафьева о его поездках по России, где автор не менее критически отзывался о своих соотечественниках.

Я подивился обидчивости грузин, но никак не ожидал, что этот, казавшийся мне мелким, инцидент будет иметь последствия. Однако вскоре по Москве пошли слухи, что Натан Эйдельман, к тому времени уже известный писатель, отправил Астафьеву письмо, где осудил его рассказ и солидаризировался с грузинскими писателями. Я давно не встречался с Эйдельманом и не сразу раздобыл его, ходящее по рукам, письмо. Оно было весьма корректным по форме, но очень резким по содержанию. Эйдельман уподоблял взгляды Астафьева взглядам русских колонизаторов периода завоевания Кавказа в XIX веке, находил в его рассказе «расистские строки» и заявлял, что «только сами грузины и могут так о себе писать – или еще жестче».

Упреки Эйдельмана показались мне преувеличенными. Почему иностранец не может критиковать другую страну и ее жителей, тем более, не всех, а только некоторых, наиболее несимпатичных? Мировая, в том числе и русская, литература полна примерами подобного рода. Тогда я не знал, что Астафьев ответил Эйдельману чрезвычайно злобным письмом. Вопреки очевидности, он утверждал, что письмо Эйдельмана будто бы переполнено «не просто злом, а перекипевшим гноем еврейского высокоинтеллектуального высокомерия», и ратовал за «национальное возрождение русского народа». В своем письме Астафьев выражал надежду, что русские станут «петь свои песни, танцевать свои танцы, писать на родном языке, а не на навязанным нам “эсперанто”, “тонко” названном ... “литературным языком”».

Зная то, что я сейчас знаю, я вижу, что этот яростный спор по, казалось бы, пустяковому поводу, был очень знаменателен. Он показывал, как болезненно обострились национальные чувства, и как растет национализм в Грузии и в России, где русский национализм смыкался с антисемитизмом и вызывал в ответ ненависть к русским и к России. Тогда я этого еще не видел. Для меня первый ясный сигнал опасности прозвучал в декабре 1986 г., когда я прочел в «Правде» сообщение о том, что в связи с уходом на пенсию первого секретаря компартии Казахстана Д.А. Кунаева «группа учащейся молодежи, подстрекаемая националистическими элементами, вышла на улицы», протестуя против замены казаха Кунаева русским – бывшим секретарем Ульяновского обкома КПСС Г.В. Колбиным. По утверждению «Правды», ситуацией «воспользовались хулиганствующие, паразитические и другие антиобщественные лица», которые допускали «противоправные действия в отношении представителей правопорядка». Сквозь привычную лексику такого рода сообщений просвечивал несомненный и очень тревожный факт: в Алма-Ате произошло столкновение населения с милицией, видимо, на национальной почве.

Летом 1987 г. появились сообщения о митингах и демонстрациях крымских татар, депортированных после войны в Сибирь и Казахстан, а теперь требовавших возвращения в Крым, уже заселенный русскими и украинцами. В Прибалтике и в Молдавии раздавались требования сделать национальный язык государственным, вести на нем преподавание в высших учебных заведениях, перевести республики на хозрасчет, то есть предоставить им экономическую самостоятельность. Я не раз слышал, что в Прибалтике очень не любят русских, притворяются, будто не знают русского языка, неохотно обслуживают в магазинах и столовых. Мои личные наблюдения этого никак не подтверждали. Мы с Инной не раз отдыхали в Прибалтике, снимая комнаты у местных жителей, объехали Литву, Латвию и Эстонию, плавали на байдарках по рекам и озерам Прибалтики, и везде встречали не менее (а порой и более) благожелательное отношение, чем в Центральной России. Я вспоминаю лишь один случай явного недоброжелательства. В Риге мы с Инной присели отдохнуть на скамейку в сквере, а неподалеку от нас сели две женщины, которые нарочито громко говорили, что, вот, приезжают русские и скупают все товары.

К сожалению, у них были основания для недовольства. Я не раз видел, как приезжие из России бросаются в гораздо более богатые магазины Литвы, Латвии или Эстонии, выстраиваются в очереди, громко перекликаются между собой, скандалят, не хотят брать корзины для товаров в магазинах самообслуживания, которых тогда в России еще не видали. Жизненный уровень жителей Прибалтики был выше, чем в России – во многом благодаря субсидиям центрального правительства, и среди жителей России было распространено мнение, что Россия содержит другие республики, строит для них электростанции, фабрики, заводы, снабжает горючим, присылает специалистов. В республиках наоборот считали, что Россия их «грабит»: вывозит сырье и продовольствие, заселяет русскими, в ущерб «коренному населению», оттесняет его с руководящих постов. В 1979 г. я читал лекции в Вильнюсском университете и зашел пообедать в расположенную рядом уютную, чистенькую столовую. Сидевший за одним столиком со мной литовец осведомился, нравится ли мне, как здесь кормят? Я ответил «да», и тогда он сказал: «Было бы еще лучше, если бы нам не приходилось вывозить продукты и кормить всю Россию». Я возразил: «В России 140 миллионов жителей, а в Литве меньше 4 миллионов, она никак не может кормить всю Россию». На это последовал поразивший меня своей перевернутой логикой ответ: «Вот потому-то продуктов не хватает, и мы в Литве живем так плохо».

Мне казалось, что подобные настроения, если они охватят массы населения, могут привести к отделению прибалтийских стран от СССР, но почти все мои знакомые хором повторяли: «Что ты, что ты, там никто не требует независимости! Речь идет только об экономической самостоятельности, они просто хотят сами распоряжаться своими ресурсами». В конце 1987 – начале 1988 гг. возник острейший межнациональный конфликт между армянами и азербайджанцами в Нагорном Карабахе, населенном по преимуществу армянами, но входившем в состав Азербайджанской ССР. Я впервые услышал о нем в связи с опустошительным землетрясением в Армении, которое 7 декабря 1987 г. почти полностью разрушило город Спитак. Всю страну тогда всколыхнула волна сочувствия к пострадавшим от землетрясения. Люди собирали для них деньги, одежду, предметы первой необходимости. Зайдя в ИМЭМО, я узнал, что один из сотрудников принес комплект одежды для мужчины. Другие несли, кто что мог: пальто, куртки, шарфы, одеяла. Вот в такой обстановке мне и объяснили, что армяне Карабаха испытывают притеснения со стороны властей Азербайджана и желают присоединиться к Армении.

20 февраля 1988 г. внеочередная сессия областного совета Нагорного Карабаха обратилась к Верховным Советам Армянской и Азербайджанской ССР с просьбой передать Нагорный Карабах из Азербайджана в Армению. Верховный Совет Армении немедленно согласился с таким предложением, а Верховный Совет Азербайджана категорически отверг его. Вопрос был перенесен в Президиум Верховного совета СССР, который заявил, что «считает невозможным изменение границ и установленного на конституционной основе национально-территориального деления Азербайджанской ССР и Армянской ССР». Тогда в Армении, и в Азербайджане начались массовые митинги и демонстрации. В Армении требовали присоединения Карабаха к Армении, а в Азербайджане утверждали, что Нагорный Карабах – неотъемлемая часть Азербайджана. Обстановка накалилась до предела. Часть проживавших в Армении азербайджанцев, опасаясь погромов, бежала в Азербайджан. Когда они появились в Баку и его пригороде Сумгаите, там начались погромы армян. Особенно страшной была резня в Сумгаите, продолжавшаяся три дня: с 27 по 29 февраля 1988 г. Толпы погромщиков, не встречая противодействия милиции, врывались в квартиры армян, избивали или убивали мужчин, насиловали женщин, поджигали дома и автомобили. По официальным данным, погибло 32 человека, более 100 были ранены. «Двум женщинам груди вырезали, одной голову отрезали, с девочки кожу сняли. Вот такая дикость», – говорил на заседании Политбюро вернувшийся из Сумгаита министр обороны Язов. В Сумгаит были направлены курсанты военного училища, однако открывать огонь им запретили. Курсантам с трудом удалось остановить погромы, но виновные остались безнаказанными.

В знак протеста армяне разбили палаточный лагерь на Красной площади. Я пошел туда и увидел грустную картину. Был холодный, промозглый, пасмурный день. На Красной площади стояли ряды палаток, в которых молча сидели и лежали озябшие несчастные люди, висели фотографии обезображенных жертв погромов, листовки с описанием зверств обезумевшей толпы. Через несколько недель, ничего не добившись, армяне были вынуждены убрать свои палатки. Я пытался понять почему, казалось бы, не очень важный вопрос: в какой из советских республик жить, вызывает резню и погромы? Первый ответ я получил через год с небольшим. Летом 1989 г. скончался мой давний знакомый, профессор В.З. Дробижев, и на его похоронах я встретил своего однокурсника из Азербайджана. Что происходит в Нагорном Карабахе? – спросил я его. «Видишь ли, – ответил он, – ведь это наша земля, а армяне хотят ее отнять». Через несколько минут ко мне подошел знакомый аспирант из Армении, и я задал ему тот же вопрос. «Как ты не понимаешь, – воскликнул он. – Ведь это наша земля, азербайджанцы ее захватили и не отдают». И тут я впервые не просто понял, но и отчетливо ощутил, что национальные споры – это поистине «диалог глухих», где стороны не слышат друг друга и не воспринимают никаких аргументов. Их поведение определяет не разум, а чувства, которые затмевают разум.

Нацонализм стремительно нарастал не только в национальных республиках, но и в России. Русские, которых Сталин в 1945 г. назвал «руководящим народом», начали чувствовать себя неполноправной, дискриминированной нацией. Они вдруг открыли, что в отличие от других союзных республик, у России нет ни своего правительства, ни Академии наук, ни даже российской компартии. В союзных и автономных республиках русских постепенно вытесняли с руководящих постов. Их запугивали, заставляли продавать свои квартиры за бесценок и уезжать. В самой России «перестроечная» печать постоянно писала об ошибках и преступлениях советской власти; о том, что СССР и Россия находятся на обочине мировой цивилизации, что там нет и не было ни свободы, ни демократии; что наша страна далеко отстала от передовых западных стран.

Это задевало национальное самолюбие, вызывало чувство обиды, порождало стремление доказать всему миру, – и, прежде всего, самим себе, – что мы, русские, не хуже, а, пожалуй, и лучше других народов. Рупором таких настроений стал журнал «Наш современник», в котором печатался Астафьев и писатели «деревенщики» играли ведущую роль. Они подчеркивали самобытность России, призывали сохранять ее исторические традиции, двигаться своим особым путем, не подражая Западу, ценности которого не подходят для России. Некоторые верили, что Россия стала объектом заранее спланированных несправедливых нападок со стороны западной пропаганды: американцев, масонов, евреев и прочих ненавистников России.

Известный математик, лауреат Ленинской премии за 1959 год, член-корреспондент советской Академии наук И.Р. Шафаревич в 1989 г. опубликовал книгу «Русофобия», где уверял, что в самой России распространилась «русофобия» – вражда к русским; что там господствует «малый народ» (главным образом евреи), все жизненные установки которого «противоположны мировоззрению остального народа». Подчеркивая, что евреи занимали многие важные посты в Советской России и в СССР, Шафаревич утверждал, что «малый народ» сыграл «роковую роль» в кризисную эпоху российской истории, и его продолжающееся господство приведет к новой катастрофе, «после которой от нашего народа, вероятно, уже ничего не останется». При этом подразумевалось, – разумеется, без каких-либо доказательств, – что все советские евреи, кем бы они ни были, действуют в интересах мирового еврейства в ущерб Советскому Союзу и России.

Антисемитизм в более или менее замаскированной форме существовал и в царской России и в Советском Союзе, но Шафаревич впервые за время существования СССР высказал его открыто, по-существу объявив евреев врагами России и русских, подобно тому, как Гитлер в свое время объявил евреев врагами Германии. Мне неизвестно, знал ли Шафаревич, что тезис о господстве евреев в СССР лежал в основе гитлеровской пропаганды во время Великой Отечественной войны, которую нацистская Германия вела под лозунгом борьбы против «жидов-политруков» и, вообще, «жидо-большевизма». Книга Шафаревича вызвала возмущение либеральной и демократической интеллигенции, но ее взяли на вооружение русские националисты. «Русофобия» не раз переиздавалась (последний раз в 2005 г.), а сам Шафаревич был избран академиком Российской Академии наук.

Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив