Продолжение разговора о системе Макаренко. Часть вторая

anlazz — 06.04.2018 Итак, Макаренко в рамках своей педагогической трудовой системы смог решить одну из сложнейших проблем педагогики. А именно – проблему мотивации. В том смысле, что указанная модель объединения воспитанников вокруг совместного производства оказалась способной объединить совершенно разнородных людей в качестве членов единой команды. Команды, «заточенной» не просто на существование – а на результат. На решение поставленных задач. Эта самая инновация, кстати, оказалась неожиданной для самого Антона Семеновича – который, как гуманист, разумеется, ждал чего-то подобного, однако как конкретно будет реализовываться данная особенность, разумеется, не предполагал. Поэтому начальный этап строительства того социума, который впоследствии стал «колонией имени Горького» производил практически вслепую - зная только направление движения.

За подробностями, впрочем, отсылаю к «Педагогической поэме» - прекрасному произведению, показывающему, как из, казалось бы, абсолютно «неподходящих» к коммунистическому обществу людей (и воспитанников, и педагогов) – выстраивается эта самая система. Кстати, забавно – но с педагогами-коммунистами у Макаренко не сложилось. В том смысле, что последние были в стране настолько редкими, что шансов на попадание их в данную организацию практически не было. В итоге большая часть педагогического коллектива формировалась буквально «с миру по нитке» - в том смысле, что попадали сюда самые различные люди, вплоть до украинского националиста. Однако значительная часть их тем же парадоксальным образом «перестраивалась» под имеющиеся условия. То есть, еще раз стоит сказать, что в указанном эксперименте было показано, что это не «особые», «коммунистически пригодные» личности должны строить неотчужденное общества - а, напротив, именно в подобном обществе возникают условия для проявления практически каждым человеком своих высших качеств.

Подобное понимание – то есть, осознание того, что любой человек может не просто выбирать между деструктивным и конструктивным поведением, а, скорее, выберет именно конструктивное – противоречит общепринятому представлению о «сладости греха». И хотя понятие «грех» в своем первоначальном представлении давно уже ушло в прошлое, указанная максима до сих пор остается актуальной – в том смысле, что до сих пор считается, что деструктивное поведение человека на порядок более вероятно. Впрочем, это интуитивное утверждение, в общем-то, кажется верным и логически: ведь при деструкции однозначно затрачивается меньше средств и потенциально можно больше приобрести благ. (Скажем: украсть много проще, нежели заработать.) Однако Макаренко показал, что указанная очевидность является ложной – в том смысле, что в его коммунах подавляющая часть «элементов с уголовным прошлым» в конечном итоге приходила к честному труду. И, как показывает история с «первыми учениками» - до самого конца жизни оказывалась верна этому выбору.

Причем, что интересно, никаких инструментов насилия Макаренко не применял – выход из коммун всегда оставался свободным. (Вначале можно было вообще уйти, «куда глаза глядят» - то есть, в тот самый уголовный мир. Но даже в более позднее время – когда беспризорность в стране была ликвидирована – оставалась возможность перехода в другой, «обычный» детский дом.) В подобной ситуации было бы очевидным наблюдать высокую «текучку» воспитанников даже при условии, что в самой колонии деструкцию удавалось бы подавлять. Однако на деле ситуация оказывалась обратной – редких «неподдающихся деструкторов» приходилось буквально «изгонять» вовне. (Что было связано, кстати, исключительно с бедностью и дефицитом ресурсов – при котором слишком долгий переход к конструктивному поведению оказывался критичным для всей системы. При более обеспеченных условиях, понятное дело, процент «изгнанников» был бы еще меньше – стремясь к нулю.)

Подобная картина прекрасно показывала, что реально для каждого разумного человека характерно именно стремление к созиданию, к трудовому преобразованию действительности – а «внешней», навязанной ему является именно деструктивность. Особенно характерно это выразилось в процессе «преобразования» Куряжской колонии – до слияния с колонией имени Горького находящейся в состоянии крайнего развала и господства полууголовных моделей поведения. Причем, если учесть численное превосходство «куряжцев», то не стоит удивляться, что практически все – включая самого Макаренко – были уверены, что данное объединение привет к затяжным конфликтам, и, возможно, разрушению «макаренковской модели». (Как пишет сам Антон Семенович – многие из «педсоощества» на это надеялись, думая, что это позволить убрать непокорного педагога.) Однако произошло обратное – попав в низкоэнтропийную среду, «куряжцы» очень быстро отбросили все свои старые привычки, слившись с «горьковским» коллективом. И доказав тем самым, что пресловутая модель «первородного греха» абсолютно неверна.

Что, кстати, актуально и сегодня – когда вместо традиционной «человеческой природы» в качестве главной причины деструкции все чаще выводится «природа биологическая». То есть, доказывается, что человек ведет себя плохо потому, что это заложено у него в «генах». Особенно это характерно для адептов «современной школы» - той самой, в которой основной упор делается на пресловутую «индивидуальность». То есть, считается, что то поведение, которое имеет ребенок изначально– не важно, хорошо оно или плохо – и является для него «естественным». Кстати, забавным – а точнее, довольно жутким образом – указанная модель приводит к появлению своей «теневой стороны». А именно – представлению о необходимости коррекции именно этой самой «индивидуальности», причем в биологическом плане. Именно отсюда проистекает использование разного рода «психологических» и «психофизиологических» моделей, вроде пресловутого «синдрома дефицита внимания» или «гиперактивности» - как причин «плохого поведения». (Да и со знаменитым аутизмом дело обстоит крайне неоднозначно – но это, разумеется, уже отдельная тема. ) Ну, и идеи о необходимости биологической коррекции этих явлений через использование достижений фармакологии. (Ну, и так далее – вплоть до признания наличия трансгендерности с необходимость хирургической смены пола, что является верхом бредовости современного мира.)

Наверное, Макаренко очень сильно удивился бы миру, где «нехорошее поведение» лечится таблетками. Как говориться, хорошо, что не лоботомией – впрочем, и, такая теория была популярна в свое время. Да и вообще, надо отметить, что коммуны Макаренко существовали практически тогда же, когда Хаксли писал свой «Дивный новый мир» (1932 год), а бихевиоризм был господствующей теорией в психологии. Так что, вполне возможно, что этот советский опыт, в какой-то мере привел к разрушению очевидности данных моделей – пускай и на короткое время. (К сожалению, Макаренко получил популярность в мире уже после своей смерти – где-то в 1960 годах. Однако в СССР отказ от бихевиористических и педологических представлений наступил гораздо раньше – в середине 1930 годов.)

В любом случае, можно сказать, что проведенная Антоном Семеновичем работа позволила показать, насколько важным является не просто роль коллектива – а сама система коллективного взаимодействия в рамках функционирования личности. И что именно она – а не пресловутая «индивидуальность» (то есть, априорно присущий организму набор качеств) – является главной причиной выбора деструктивного или конструктивного поведения. Причем, это касается практически всех сторон жизни – скажем, сексуальное взаимодействие воспитанников, находящихся в самом критическом с биологической точки зрения возрасте, в указанных коммунах удавалось поддерживать исключительно на «романтическом» плане. Казалось бы – множество разнополых подростков 14-16 лет, живущих практически в одном здании (комнаты были, разумеется, разные – но это, как можно догадаться, несущественная мелочь.) Причем, подростки эти были, мягко сказать, не слишком «утонченными» и воспитанные в среде, в которой сексуальные контакты не были под «табу». (Например, в коммуну попадали малолетние проститутки.) И, наконец, отсутствие пресловутых «воспитателей», т.е., надзирателей, которые следили бы за нравственностью – как это обыкновенно происходит в подобных местах. Однако секс, как таковой, практически отсутствовал.

Кстати, сам Макаренко несколько раз затрагивал указанную тему – в том смысле, что всегда подчеркивал не биологическую, а социальную природу подростковой сексуальности и необходимость управлению ею для гармоничного развития самих подростков. Причем, в полностью противоположном смысле, нежели это принято в «современной психологии» - то есть. он говорил не о первичности «подавления» ее социумом (что сейчас считается самым большим злом), а, напротив, о формировании и стимуляции ее в определенных общественных условиях. (То есть – основная причина повышенного сексуального влечения подростков состоит не в «гормонах» - а в том, что оно вызывается устройством окружающего мира. Или не вызывается – если социум устроен по другому.)

Примерно то же самое можно было сказать и про иные стороны бытия, показанные в «экспериментах» Макаренко. В том смысле, что именно господствующие в обществе нормы и представления – при чем не столько явные, сколько «скрытые» - практически полностью определяют поведение личности. В результате чего появилось возможность создания совершенно новой, «надиндивидуальной» педагогики, стоящей по отношению к педагогике текущей настолько выше, насколько последняя стоит выше педагогики традиционной. (С розгами в качестве главного «стимулирующего средства».) Однако, в реальности этого не произошло. Отчасти потому, что «педсообщество» - а точнее, высшая «педагогическая номенклатура», методисты и профессора – совершенно не собирались признавать правоту «рядового» педагога. (А уже тем более, работающего в подчинении НКВД.) Но, главным образом, потому, что советская педагогика указанного времени, в целом, работала довольно неплохо – полностью удовлетворяя нуждам общества. Кстати, это было связано не только с «низкой базой»: по сравнению с церковно-приходскими школами любое образовательное учреждение выглядит университетом.

Но еще и с тем, что указанное советское общество само по себе оказывало то самое, конструктивное влияние на подрастающее поколение. Об этом, впрочем, надо говорить отдельно, тут лишь можно указать на то, что именно «первое советское поколение» - условно говоря, люди 1917-1930 годов рождения – показали совершенно фантастические результаты практически во всех областях. Начиная в военной – Победу 1945 года сделали именно они – и заканчивая научно-технической. (Совершив тот самый рывок 1950-1960 годов, на «эксплуатации» которого наш мир существует до сих пор.) Однако впоследствии «фокус» указанного воздействия был утерян – что всегда происходит с неотрефлексированными достижениями. И вот тогда – то есть, где-то с 1960 годов – макаренковская педагогика стала для страны жизненно необходимой. Однако было уже поздно – методика была утеряна, а то, что не было утеряно, опять-таки, было посчитано избыточным и ненужным. (Попытка в 1960-1970 годы создать «коммунарское движение» потерпела крах именно потому, что не воспринималась, как способ решения жизненных проблем. Ну, а в 1980 годах что-то менять было уже поздно.)


В любом случае, сейчас, когда грядущий «педагогический кризис» становится все явственнее, работы Макаренко становятся все актуальнее – однако только при условии понимании их, как полностью противоположных господствующим представлениям. Поскольку только в этом случае возможно «ухватить» суть идея великого советского педагога – а именно, важность труда, важность коллективного взаимодействия и изначальную потребность человека к созидательным действиям. Но все это, разумеется, уже тема отдельного разговора…

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив