Про СОИ и Горби из первых рук (продолжение)

cts3402 — 05.12.2025 ЧТО ПРОИЗОШЛО В РЕЙКЬЯВИКЕ И БАЙКОНУРЕ? (начало тут - https://cts3402.livejournal.com/826062.html)

В разгар этого конфликта и неразберихи, в октябре 1986 года, Горбачёв и Рейган встретились в Рейкьявике, пытаясь принять решения, которые могли бы спасти планету от ядерного уничтожения. После почти трёх дней споров о СОИ и контроле над вооружениями лидеры достигли драматического момента в разговоре, который мог бы изменить мир. Встреча приближалась к изнурительному и разочаровывающему завершению, и всё зависело от того, будет ли она успешной или нет, когда Горбачёв десятки раз потребовал, чтобы СОИ «была ограничена исследованиями и испытаниями в лабораториях». По словам Кена Адельмана, «настойчивое требование Горбачёва ограничить СОИ лабораториями… повторялось постоянно… а затем ошеломляющие двадцать раз в воскресенье днём. Упоминалось каждые пять минут». Горбачёв и Рейган ясно дали понять, что оба отчаянно хотят уничтожить ядерное оружие, но застряли на вопросе испытаний СОИ вне лабораторий. В последние минуты саммита Рейган заявил: «Меня устроит, если мы уничтожим всё ядерное оружие», а Горбачёв с энтузиазмом добавил: «Давайте уничтожим его. Мы можем его уничтожить». Мир стоял на пороге фундаментальных изменений в военном потенциале и развёртывании ядерного оружия.
Затем Рейган потребовал «продолжить исследования, испытания и разработки, разрешенные договором». Горбачёв возразил. Советский лидер сказал: «Если разработка может продолжаться вне лаборатории, и система может быть запущена через десять лет… Либо лаборатория, либо до свидания… десяти лет исследований в лабораториях в рамках договора должно быть достаточно для президента». По-видимому, он не был против исследований СОИ, но исследования должны были проводиться в лабораториях.
Возможно, его больше беспокоил собственный военно-промышленный комплекс и их неминуемом побеге из лабораторных застенков. Эта связь между переговорами в Рейкьявике и предстоящими событиями на Байконуре объясняет загадку Рейкьявика. Горбачёв был на пределе своего терпения и отчаянно хотел заключить сделку, но он знал, что не может уйти и оставить Бакланову возможность начать в конечном итоге опасную и, вероятно, губительную гонку космических вооружений, и он, должно быть, был сосредоточен на предстоящем запуске крупнейшей в мире ракеты-носителя «Энергия».
Это достижение, в случае успеха, создало бы импульс в космической гонке вооружений, от которого не было бы пути назад. Это соглашение между сверхдержавами, изменившее мир, держалось на одном слове: ЛАБОРАТОРИЯ, и Горбачёв надеялся предотвратить запуск и губительную гонку вооружений, взяв на себя обязательство «оставаться в лаборатории». Пока Горбачёв спорил с Рейганом о будущем американского космического оружия, больше всего он боялся того, что должно было произойти на космодроме Байконур в Казахстане.
Вскоре после саммита в Рейкьявике Горбачёв и члены Политбюро вылетели из Москвы на Байконур,
чтобы присутствовать на первом запуске «Энергии». Бакланов, чтобы не сдаваться, привёз свою команду учёных и инженеров на это историческое событие. По иронии судьбы, они были там не только для того, чтобы наблюдать за историческим запуском самой большой в мире ракеты, но и для того, чтобы убедить Горбачёва разрешить этот запуск.
Когда они прибыли, «Энергия» была готова к запуску. Она была оснащена 100-тонным космическим лазером «Полюс». «Это был полномасштабный макет того, что они называли орбитальной боевой лазерной платформой «Скиф-ДМ» – 37 метров в длину и более четырёх метров в диаметре. Программа «Энергия»/«Буран» реализовывалась 18 лет, стоила 16,5 миллиардов рублей и включала 1200 промышленных площадок». Горбачёв сразу же по прибытии сделал ошеломляющее заявление. Он объявил уже измученной и расстроенной команде запуска, которая посвятила месяцы подготовке, а затем отложила приезд высокопоставленных лиц, что запуска не будет. Он приказал им, в классическом бюрократическом стиле, провести дополнительный анализ и написать исчерпывающие отчёты. А затем, чтобы усугубить ситуацию, он прочитал им проповедь о вреде космического оружия. Бакланов прекрасно понимал позицию Горбачёва и был готов к этому шагу. В тот вечер он и его команда провели для Горбачёва исчерпывающий инструктаж по ракетам, космосу и «Энергии». Он несомненно, подчеркнул достоинства «Энергии» и советских космических технологий. «Мы создали около восьмидесяти пяти новых материалов, превосходящих всё остальное в промышленности и технике… мы внедрили порядка шестисот инноваций». Я могу себе представить, как технически образованный человек мог быть убеждён таким аргументом, но ничто из этого не должно было убедить эксперта по социальным и экономическим вопросам или дипломата, которого не волновали никакие технические инновации. После того, как в Рейкьявике он настоял на необходимости
прекратить разработку и размещение любого оружия в космосе, как Горбачёв мог смягчиться?

Но, как ни странно, Горбачёв дал добро на следующий день.
Каким-то образом Бакланов убедил советского лидера изменить своё решение и резко отказаться от запуска «Энергии». Возможно, поведение Горбачёва впоследствии было объяснено весьма разоблачительной книгой «Десять лет, которые потрясли мир», написанной В. Болдиным, начальником штаба Горбачёва и одним из его ближайших соратников. Несомненно, комментарии Болдина, особенно его книга, написанная им за решёткой после участия в неудавшемся путче 1991 года, были продиктованы сильной неприязнью или чем-то ещё худшим, но я не думаю, что его слова можно полностью игнорировать. В своих мемуарах Болдин описал, как Горбачёв, «для которого маневрирование стало привычкой, на самом деле делал два шага вперёд, три в сторону и один назад, и все находили такое поведение сбивающим с толку… он всех сбивал с толку». В другом язвительном комментарии Болдин написал: «Горбачёв трус по натуре». Сильные слова от озлобленного человека, который восстал против своего начальника, с которым он проработал десять лет.
Но похожие комментарии сделал и Бакланов, назвав Горбачёва манипулятором и интриганом, написав: «Возможно, Горбачёв хотел использовать миф о возможностях СОИ в определённых целях, например, для отвода глаз своим последующим действиям». Весьма кислый виноград, но это не противоречит всестороннему и хорошо документированному историческому анализу Владислава Зубка, написавшего наиболее полное описание этого периода. Он процитировал Уильяма Одома, директора Агентства национальной безопасности: «Горбачёв был заядлым интриганом, болтливым занудой, неспособным предвидеть вероятные последствия политики». Зубок
также цитирует Анатолия Добрынина, посла СССР в США, который сказал, что Горбачёв «имел эмоциональный склад игрока… это было заметно даже в 1986 году на саммите в Рейкьявике». Поэтому я предполагаю, что Горбачёв легко мог передумать. У него был сиюминутный оптимизм, чтобы надеяться на удачу, и, похоже, ему не хватало самообладания, чтобы придерживаться позиции, которую он так решительно занял в Рейкьявике.
Но почему Рейган так настаивал на том, что СОИ важнее его мечты об уничтожении ядерного оружия? Возможно, Рейган исполнял свою роль спасителя своей страны и должен был выполнить свой долг перед американским народом, обеспечив абсолютную защиту, словно зонтик от ливня, который остановит надвигающиеся ядерные боеголовки. К сожалению, реальность заключалась в том, что даже при самом оптимистичном исходе этот зонтик оказался бы бесполезен в стремительном крахе тотальной ядерной ракетной атаки.
Возможно, вера Рейгана в судьбу и удачу, которую он демонстрировал на протяжении всей своей актёрской карьеры, была не напрасной, поскольку настоящие «Звёздные войны» так и не начались. Обстоятельства, некомпетентность или удача сыграли ключевую роль в исходе запуска «Энергии», которая, по иронии судьбы, пострадала от программного сбоя, который, вероятно, спас обе страны от разрушительной гонки вооружений. «Полюс» без церемоний отправился в Тихий океан и сгинул навсегда, а Горбачёв был спасён от неизбежной реакции США и советских контрмер.

ЧТО ПОКОНЧИЛО С ХОЛОДНОЙ ВОЙНОЙ?

Историк Павел Подвиг, после тщательного изучения обширных советских архивов, появившихся
после окончания холодной войны, убедительно доказал, что энергичная попытка Горбачёва сократить СОИ на самом деле была вызвана страхом перед тем, чтобы мощный советский военно-промышленный комплекс неконтролируемо тратился на «Звёздные войны». Но если всё это правда, то о чём мог думать Горбачёв в последние моменты рейкьявикской встречи, что помешало ему реализовать свои цели по уничтожению ядерного оружия и сохранению СОИ в рамках существующих соглашений? Мы никогда не узнаем, но это могло быть всего лишь эмоциями момента и его чувством уверенности в себе.
В мемуарах Горбачев не признал ни одной ошибки. Он едва ли упомянул стратегическую оборону или Рейгана, хотя, безусловно, глубоко верил в ликвидацию ядерного оружия. В своем предложении по контролю над вооружениями в январе 1986 года он заявил, что полная ликвидация ядерного оружия «в конце концов, не утопия… эта благородная и благотворная цель достижима при наличии доброй воли всех членов международного сообщества». Он никогда не указывал на то, что Стратегическая оборонная инициатива (СОИ) оказала какое-либо влияние на окончание холодной войны, но вместо этого написал: «Холодная война была прекращена благодаря перестройке и новому мышлению». Он также ясно дал понять, что «тоталитарная система исчерпала себя морально и политически, и длительный и потенциально смертоносный период в мировой истории, в течение которого человечество жило под постоянной угрозой ядерной катастрофы, подошел к концу».
Зубок описал крах как отсутствие воли к спасению «империи, в которую они не верили, и ради империи, от которой они не получали никакой выгоды. Вместо того, чтобы дать отпор, Советская социалистическая империя, возможно, самая странная империя в современной истории, покончила с собой». Возможно, эта рана, нанесенная самой себе, была не столь драматичной, а стала лишь следствием очень плохого управления. Болдин писал: «К 1987 году практически весь состав Полибюро был изменен, а в 1990 году претерпел ещё одну реорганизацию… совершенно неспособный что-либо решать или объединять – верный признак того, что крах органов власти и всей партии неизбежен».

Роль Бакланова в истории Советского Союза достигла апогея 18 августа 1991 года, когда он и трое его коллег правого толка, включая Болдина, в составе «банды восьми» путчистов, появились на даче Горбачева в Крыму и «вежливо», но настойчиво попросили его отойти в сторону, чтобы они могли разобраться с хаосом, в который превратился Советский Союз. Августовский путч рухнул через несколько дней, и Советскому Союзу вскоре предстояло пережить свои последние дни. Эта конфронтация с Горбачевым стала кульминацией конфликта с Баклановым, а также со всем советским военно-промышленным комплексом. Идея о том, что одна из крупнейших и могущественнейших стран мира покончила с собой из-за своего морального разложения и плохого управления политическими институтами, а не из-за экономического коллапса или даже научно-технического соперничества, как утверждают многие, весьма глубока. Это предостережение о необходимости защиты и объединения национальной, социально-политической структуры, а также национальной безопасности, основанной на военных принципах. ЧТО МОГЛО БЫ БЫТЬ
Когда Рейган и Горбачев встретились в Рейкьявике, два мировых лидера могли бы договориться о прекращении ядерной угрозы – или, по крайней мере, начать, по общему признанию, долгий и трудный путь к полному отказу от ядерного оружия. Ни один из них не имел поддержки своих сторонников и помощников. Оба были фактически предоставлены сами себе в борьбе с огромным сопротивлением со стороны всех политических убеждений. Путь вперед потребовал бы скачка творческого подхода и дальновидности, широкомасштабного разоружения, экономической помощи или, возможно, создания совместной или многонациональной лаборатории оборонных исследований и разработок, а возможно, даже изобретения и реализации совместной космической противоракетной обороны, как впервые задумал Рейган. Как минимум, они могли бы договориться о разработке совместной системы раннего предупреждения, которая предотвращала бы аварии или предупреждала о действиях стран-изгоев, требуя, чтобы любой запуск ракеты сообщался до его совершения.

Всё, что нужно было сделать Рейгану, – это согласиться оставить СОИ «в лаборатории» лет на десять, а то и меньше. Существовало множество технических проблем, которые не давали нам, учёным и инженерам, быть занятыми. Определение понятия «лаборатория» допускало множество вариантов, и программа могла бы продолжаться в «лаборатории» долгие годы без сбоев. Советы и американцы могли бы работать вместе в общей среде, которая была бы принята учёными и инженерами с обеих сторон. Проблема надежного компьютерного оборудования и программного обеспечения для управления общей системой раннего предупреждения и реагирования, вероятно, была бы одной из самых сложных задач, но также принесла бы огромные побочные выгоды для коммерческого применения. Чтобы добиться согласия дипломатов и военных экспертов, потребовался бы такой уровень доверия, который сам по себе стал бы революцией в международных отношениях.
В конечном счёте, оба лидера были скованы собственными личностями и сиюминутными эмоциями, а также дезинформацией, полученной от советников. Сторонники жёсткой линии в США спорили с Рейганом, что Конгресс не поддержит ограниченную программу НИОКР. Но мой опыт работы с соглашениями о контроле над вооружениями, касающимися испытаний ядерного оружия, показывает, что Конгресс склонен увеличивать финансирование лабораторных исследований, несмотря на любые ограничения, из-за внутренней политики. Учёные и инженеры умело утверждают, что нам всегда нужен резерв из новых знаний «на всякий случай», если кто-то мошенничает. Это своего рода не столь тонкий, но убедительный подход, который дал лабораториям необходимое им преимущество, чтобы выполнять соглашения о контроле над вооружениями и продолжать получать значительное финансирование.

Урок на будущее

Так заканчивается моя трагическая история двух людей, отчаянно желавших уничтожить ядерное оружие, но в конечном итоге не сумевших достичь соглашения, которое могло бы изменить мир. Макфарлейн назвал СОИ ловушкой; Киуорт назвал направленное ядерное оружие «откровенной ложью»; а Бакланов назвал СОИ «мистификацией», но я полагаю, что, хотя все эти восприятия были в какой-то мере реальны, они не отражают сути.
Эта история – сложный урок не только о технологиях, но и о политике, психологии, лидерстве,
соперничестве и контроле. Вместо того, чтобы положить конец холодной войне, которая шла своим путём, СОИ препятствовала достижению соглашения об уничтожении ядерного оружия. Если бы мы усвоили этот урок ещё в 1980-х годах, возможно, мы смогли бы предпринять корректирующие шаги, чтобы начать уничтожение ядерного оружия и создать отношения взаимопонимания и доверия, которых нам не хватает даже сейчас. Ключевым моментом тогда – и остаётся до сих пор – было искусство чуткого общения между двумя совершенно разными культурами, но, возможно, оно было возможно между двумя людьми, которые были одновременно мечтателями и идеологами.
Последствия кратковременного соглашения в Рейкьявике об уничтожении ядерного оружия были аналогичны последствиям объявления Рейганом в 1983 году инициативы «Звёздных войн», призванной «сделать ядерное оружие бессильным и устаревшим».
У Горбачёва и Рейгана было общее видение, но ни у одного из них не было реалистичного представления о том, как его реализовать, и это застало всех, особенно Конгресс США, врасплох. Сэм Нанн, один из самых уважаемых экспертов по контролю над вооружениями в Сенате, сказал: «Это был бы самый болезненно постыдный пример американской некомпетентности в этом столетии». Борьба между левыми и правыми в обоих обществах была бы яростной, но, на мой взгляд, путь к соглашению начал проясняться, и его следовало серьёзно искать. Учёным пришлось бы отказаться от своих прогнозов 1986 года о том, что «СОИ пережила свои последние удачные дни».
Им пришлось бы решать технические проблемы в рамках совместно управляемой программы. Руководители военных и промышленных кругов, жаждавшие новых военных программ, нашли бы невоенные проблемы для применения своих возможностей и возможностей. Дипломаты получили бы удовлетворение от продолжения переговоров и нашли бы множество способов бесконечно спорить о
тонкостях проверки соглашений.
Возможно, на это потребовались бы годы или десятилетия, но, возможно, мы смогли бы помочь Александру Яковлеву, министру пропаганды Горбачёва, в его истории пороков большевизма, о необходимости «процесса исцеления русской психики». Мы могли бы избежать возрождения российских милитаристских стратегий и инвестиций. Сейчас, скорее всего, уже слишком поздно, и возможность изменения русской культуры может оказаться просто совершенно глупой идеей. Возможно, это была всего лишь несбыточная мечта. Сейчас мы видим, что гонка ядерных вооружений снова накаляется. Советы улучшили свои возможности МБР, о чём свидетельствует испытательный пуск десятизарядной ракеты подводного базирования «Булава», которая имеет улучшенные меры противодействия против баллистических ракет. Они даже разработали ловушку, «имитирующую все особенности сигнатуры боеголовки». Эта способность вызывает ещё большее беспокойство, если принять во внимание растущее внимание России к использованию ядерного оружия и то, что Горбачёв в прошлом году (в 2015) предупреждал, что мир «находится на грани новой холодной войны». Кроме того, сейчас мы наблюдаем постоянную угрозу распространения ядерного оружия.
Я прихожу к выводу, что у Рейгана было видение ликвидации ядерного оружия и обмена пока ещё несуществующей СОИ с Россией, а в конечном итоге и со всем миром. Горбачёв был полон решимости положить конец доминированию своего военно-промышленного комплекса, который стоял на пути к фундаментальным изменениям его общества. Оба были движимы своими собственными идеологиями, которые не имели существенной поддержки со стороны их политических и военных советников. Научные рекомендации были реалистичными и заслуживали доверия для других учёных, но не имели значения для лиц, принимающих решения. Дилемма Горбачёва заключалась в наследии тоталитарного режима, отразившемся на внутренней психологии, и в экономической/технологической отсталости, вызванной отсутствием экономической конкуренции. Проблема Рейгана заключалась в отсутствии национального или глобального признания мира без ядерного оружия. Оба были визионерами, которые никогда не задумывались о деталях. Любой компромисс всё равно потребовал бы от двух лидеров убедить свои общества, что сотрудничество полезнее, чем продолжающаяся конфронтация. Они почти изменили мир, но упустили возможность в тот мимолетный момент в Рейкьявике.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив