Про геройский подвиг (или геройскую глупость)
oadam — 08.09.2011Так был совершён первый в истории мировой авиации воздушный таран, спустя несколько месяцев после которого Высочайшим приказом штабс-капитан Нестеров был посмертно удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени. Уже в настоящее время именем Нестерова названы улицы и переулки в разных городах России, установлены памятники в Киеве (где Нестеров похоронен), Нижнем Новгороде, бюст в Казани. Имя «Нестеров» присвоено астероиду № 3071, и в его честь учреждена государственная награда Российской Федерации – медаль Нестерова.
Да и в случае с Нестеровым «равноценным» такой обмен можно назвать только с большой натяжкой – Нестеров был не «простым» пилотом, а лучшим пилотом своего времени. Успев повоевать чуть меньше месяца с начала войны, он совершил 28 боевых вылетов (иногда по 2-3 в день), проводя воздушную разведку и выполнив одним из первых в России бомбардировку австрийских позиций специально приспособленными для этого артиллерийскими снарядами. Бомбометание проводилось Нестеровым настолько эффективно, что австрийское командование пообещало крупную денежную награду тому, кто собьёт аэроплан Нестерова.
А поскольку Нестеров сбил себя сам, австрияки (как честные люди) должны были бы направить эту денежную награду его вдове – русский пилот больше не причинит немцам и австрийцам никакого вреда и не станет самым выдающимся асом Первой мировой войны. И это при том, что лётчиков в русской армии тогда катастрофически не хватало – их было лишь двести человек на весь фронт, – и только у Нестерова было два самолёта (основной и запасной), полученные им как награда ещё до войны за «мёртвую петлю» и целый ряд блестящих перелётов.
Примерно так я думал, удивляясь поступку Нестерова, пока не прочитал воспоминания Виктора Соколова – в 1914 году поручика, пилота 9-го авиаотряда 3-й армии Юго-Западного фронта, бывшего свидетелем последнего воздушного боя Нестерова и предшествующих ему событий, который сделал понятными причины этого нестеровского подвига.
Если верить Соколову, то дело было так. После взятия Львова авиаотряд Нестерова перебазировался в Жолкиев, куда перебрался и весь штаб 3-й армии Юго-Западного фронта. Должность генерала-квартирмейстера штаба 3-й армии (в переводе на современный военный язык – первого заместителя начальника штаба, отвечавшего за вопросы боевой подготовки войск, их размещения и передвижения, мобилизационную готовность, разведку и контрразведку), тогда занимал М.Д. Бонч-Бруевич.
СПРАВКА: Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич (24.02.1870 – 03.08.1956) – русский и советский военачальник, участник Первой мировой и гражданской войн. После Великой Октябрьской революции стал первым царским генералом, перешедшим на сторону большевиков. Генерал-лейтенант Красной Армии (1944). Брат В.Д. Бонч-Бруевича – известного деятеля большевистской партии и соратника Ленина.
В Жолкиеве у российских военных была одна проблема, не такая уж и большая, но всех раздражающая: каждый день утром над городом появлялся австрийский аэроплан который проводил разведывательный полет над городом и уходил обратно. А теперь слово поручику Соколову:
– Вот летает, а вы только ушами хлопаете и на него смотрите.
– А что же мы можем сделать?
– Напасть на него!.. Дать бой!.. Мы на войне, не на манёврах!
– Но у нас нет оружия, что сделаешь с одними пистолетами Маузера?
– Это всё отговорки!.. Надо придумать способ атаки. А вы просто боитесь. Не хотите рискнуть!
Нестеров вспылил:
– Хорошо! Мы примем меры и остановим полёты австрийца.
– Какие же это вы меры примете? – насмешливо спросил Бонч-Бруевич. – Ведь это одни слова и втирание очков. Так я вам и поверил!
– Я даю вам честное слово русского офицера, ваше превосходительство, что этот австриец перестанет летать! – воскликнул глубоко оскорблённый Нестеров.
– Это как же? Что вы думаете предпринять?.. Помните, капитан, честным словом русского офицера нельзя бросаться, легкомысленно!
– Я, ваше превосходительство, никогда не давал повода обвинять меня в легкомыслии. Разрешите идти?»
И опять слово поручику Соколову: «Около 11 часов утра, когда появился австрийский аэроплан, я был в штабе армии. Услышав звук мотора и крики: «Летит! Летит!» – я выскочил на площадь перед замком. Австриец сделал круг над городом на высоте 900–1000 метров и стал делать второй. В городе поднялась беспорядочная винтовочная трескотня.
Когда я услышал знакомый шум мотора «Гном» и увидел маленький моноплан Нестерова, я решил, что Петр Николаевич хочет только испугать австрийца, так как ни в коем случае не мог предположить, что Нестеров пойдет сразу же на таран. Австриец же в это время, сделав круг, шел над городом прямо на запад, слегка набирая высоту. Очевидно, он увидел все, что ему было нужно. А Нестеров обходил город с южной стороны и, быстро поднимаясь, шел наперерез противнику, заметно догоняя его. Было ясно, что скорость «Морана» намного выше скорости «Альбатроса» австрийца.
Вот они уже на одной высоте. Вот Нестеров уже выше противника и делает над ним круг. Австриец заметил появление страшного врага, видно было, как его аэроплан начал снижаться на полном газу. Но уйти от быстроходного «Морана» было нельзя. Нестеров зашел сзади, догнал врага и как сокол бьет неуклюжую цаплю, так и он ударил противника. Сверкнули на солнце серебристые крылья «Морана», и он врезался в австрийский аэроплан.
После удара «Моран» на мгновение как бы остановился в воздухе, а потом начал падать носом вниз, медленно кружась вокруг продольной оси.
– Планирует! – крикнул кто-то.
Но для меня было ясно, что аэроплан не управляется и это падение смертельно. Австриец же после удара некоторый момент еще держался в воздухе и летел прямо. «Неужели напрасная жертва?!» – мелькнуло у меня в голове.
Но вот и громоздкий «Альбатрос» медленно повалился на левый бок, потом повернулся носом вниз и стал стремительно падать. Более тяжелый, чем «Моран», он быстро обогнал его в воздухе и упал на землю первым. Стоявшая на площади толпа, тихо и напряженно следившая за воздушным боем, вдруг задвигалась и закричала.
– Что случилось, поручик Соколов? (Командующий всегда требовал личный доклад летчиков о результате разведки и всех нас знал.)
– Капитан Нестеров таранил австрийский аэроплан, сбил его, но и сам упал, – ответил я.
Командующий схватился за голову.
– Зачем он это сделал?! – воскликнул он».
А и правда, зачем? Где та грань между героизмом и глупостью, между смертельным подвигом героя и геройским самоубийством с целью что-то кому-то доказать? У вас есть ответ? У меня – нет ответа.