Привилегии

Я бисексуальная, не белая, нейроатипичная, транснациональная женщина-нёрд иммигрантка с проблемами со здоровьем. Меня всегда что-нибудь, да отделяет от большинства. Особенно в русскоязычном интернете, где подавляющее большинство это люди славянского или финноугорского происхождения, в общем, представители трех т.н. «братских народов» и их суб-наций.
В стране, где я росла, несмотря на то, что я принадлежу к «титульному населению», казахи, во-первых, считались русскими людьми второго сорта довольно долго после установления независимости (если не до сих пор), и во-вторых, я не выгляжу казашкой, и я не выгляжу похожей даже на свою семью, родителей, сиблингов етс.
В стране проживания я тоже очень сильно выделяюсь.

Таким образом, положение маргинализованной личности, находящейся вне всех возможных социальных конструктов и сообществ, как горизонтальных, так и вертикальных, мне привычно с детства. Если выразиться поэтически, я живу в тени между складками общества. Мне приходится придумывать свои способы выстраивания и поддержки социальных связей, и изобретать велосипеды-амфибии. Я давно приняла это как факт и вполне комфортно ощущаю себя в этой ситуации.

Мне никогда не сложно проассоциировать себя с положением представительницы какой-либо из угнетенных групп. Изоляция, предрассудки, автоматическое ранжирование уровнями ниже, автоматическое отвержение, как только ты появляешься или открываешь рот. Автоматическое удивление, когда то, что ты изрекаешь, оказывается имеющим смысл или умным. Автоматическое отрицание: ты не существуешь, это неправда, этого не было. Ежечасный газлайтинг. Мне это всё хорошо знакомо, это часть моей ежедневной реальности.

Мне не сложно также представить себя в привилегированной касте, потому что при желании я могу считать себя таковой. Есть ли у меня самой привилегии? Я считаю, что есть. Образование, сравнительно высокий доход, некоторая интеллектуальность (свободный английский, например), равноправный принимающий партнер, «нормативные» вес и внешность, жизнь в европейской стране.

Привилегии и их отсутствие могут сочетаться.
Привилегии это не игра с нулевой суммой. Если у тебя прибыло, это вряд ли значит, что у кого-то убыло. Но если у тебя прибыло, и ты считаешь, что у той, у которой ничего нет или убыло, ровно те же возможности, тот же доступ к ресурсам, и такая же легкая в этой конкретной точке жизнь, то ты во-первых сильно ошибаешься, и во-вторых, отрицаешь их опыт. Это всё, зачем нужно осознание своих привилегий — понимать с достаточной точностью, с чем сталкиваются другие люди.

Мне легко было понять общие положения феминизма и признать их легитимными, потому что у меня уже был опыт угнетения по другим мотивам. Маркеры угнетения по полу в моей ежедневной жизни занимают процентов 40-60, и остальные проценты приходятся на другие маркеры. Они невидимы для других, или, когда они видимы для тех, кто не находится в поле их действия, они ничего не значат, а ты «оверреагируешь». Невидимость или незначимость маркеров угнетения это привилегии.

Привилегии часто путают с обвинениями, вообще в общественном сознании привилегии и вина идут рука об руку. Эта подмена может идти от советской пропаганды, где привилегия значила только одно — смерть и угрозу жизни: когда холеных буржуев в манишках предлагали убивать или сажать на цепь.
Я знаю только одно: мы уже не в Канзасе, Тотошка. Я не нахожусь в коммунистическом дискурсе, и не предлагаю раскулачивать белых цис-феминисток, изымая у них деньги в пользу интерсекционального государства и создавая искусственный голод. Когда вы говорите, что у вас есть машина, а у вашей подруги ее нет, интерсекционализм не рекомендует распилить вашу машину пополам, отдав половину подруге. Речь идет только о том, чтобы сказать «да, у меня есть машина». И признать реальность, что ваша подруга не сможет добраться пешком до соседнего города, тогда как вы при желании сможете до него доехать. Каковое признание не налагает на вас ровно никаких обязанностей и тем более вины.