Празднуем
matsea — 09.05.2024В школе на всех уроках чего-то такое было. На литре мы читали подборки стихов про день победы. Я очень любила стихи наизусть читать — у меня была хорошая память, звучный пионерский голос — и вообще я обожала быть в центре внимания. На рисовании мы рисовали открытки — транспорант, гвоздики — мне в принципе тоже нравилось, но у меня все всегда немного размазывалось.
Дома у нас этот праздник не отмечали и про войну не говорили. Хотя родители делились иногда детскими какими-то военными воспоминаниями — в основном про еду. Точнее про ее отсутствие. А вот деды и бабки глухо молчали.
Брат бабки, папин дядя, погиб на войне. Я всегда думала, что на той самой — которая ВОВ. Но потом узнала, что на финской. Про финскую войну мы вообще никогда не говорили, и в истории ее не было. Только у питерских старушек чего-то такое про это проскальзывало — полушепотом. Похоронка на дядю не пришла, он считался пропавшим без вести — и пенсию за него не платили. В прошлом году один из родственников ухитрился нарыть где-то запись о его гибели — дату и место. До этого много лет вся семья искала.
Второй брат был слишком молод для финской и ушел на войну в 1941м — всю ее прошел и выжил. Он никогда ни слова не говорил ни о войне ни о политике.
Мой дед, папин отец, был кадровым офицером - служил под Ленинградом. Единственное его воспоминание — это как они сидели дико голодные — так что однажды он пришел в свою квартиру поискать заначку из консервов, которую где-то там когда-то заканал. Но заначки не было — надо думать, кто-то поискал до него.
Свою жену с сыном — бабку и моего отца — дед отправил в эвакуацию еще летом — пока кольцо вокруг Ленинграда не сомкнулось. В какие-то сибирсикие ебеня. Там бабка устроилась работать телеграфисткой в военное училище — она была инженером связи. Уходила на работу в 7 утра, возвращалась в 10 вечера. Сын ее, мой папа, был в круглосуточном садике — забирала его бабка только на выходные. А бывало, что и выходные приходилось работать.
А вот вторая моя бабка — мамина мама — таки влипла и застряла в Ленинграде в блокаду. Поскольку, по семейным преданиям, была она с гонором — а это вредно. У второго моего деда, маминого отца, была броня — он был инженером и ваял пушки. Все его предприятие эвакуировали летом 1941го — с семьями. Надо было собраться быстро — за час или типа того. А бабка такая — куда, чего, я так быстро не могу, у дочки горлышко болит — и вообще, ну что немцы. В общем не поехала. Осталась с дочкой и с иждивенческими карточками. Выжили они за счет черного рынка — у бабки имелось немного семейного золотишка и весьма неплохой по тем временам гардероб. Мамино воспоминание про войну — как приходила к ним в комнату какая-то огромная баба, перебирала платья в шкафу, забрала ее любимое кимоно — оставила буханку хлеба и баночку дынного варенья. Всю зиму это варенье мама ела по ложечке в день. Уехали они, когда открылась дорога жизни на Ладоге — обе с дистрофией.
Поехала бабка на Северный Кавказ к сестре, которая была походно-полевой женой военного прокурора. Мужа тетушки убили в первые дни войны. Своего прокурора она называла вторым мужем — вспоминала, как он ее от всего лечил водкой. После войны прокурор вернулся жить с ней в Питер, а жену оставил. Правда, его арестовали, когда тетушка была беременна — так что она растила сына в одиночестве.
В общем, после войны все вернулись в Питер — и никто ничего не вспоминал.
|
</> |