Право на историю

Прошу прощение за затянувшуюся опечатку, надо читать:
"Десталинизация сама по себе плоха тем, что ответной реакцией немедленно приводит к сталинизации. Сегодняшний вот этот сталинский бум с бесчетным количеством книжек о "правде 1937 года" - прямое следствие "десталинизации" конца 1980-х, с журналом "Огонек". Я с ужасом представляю себе, что мы получим в ответ на очередную "десталинизацию" - наверное, требование канонизации". Борис Межуев aka
![Право на историю [info]](http://l-stat.livejournal.com/img/userinfo.gif?v=1)
Почему так происходит? Я понимаю, что назвать убийцу убийцей – дело естественное и нормальное, но у меня есть четкое ощущение, что для кандидата философских наук, солидного и вдумчивого политолога, которым, по мнению многих, является Межуев, а равно для людей его уровня, критика Сталина – совершенно некошерный моветон. Именно моветон, все равно как на торжественном приеме объявить о своем намерении справить нужду. То есть такая нужда есть почти у всех (не будем говорить об отъявленных сталинистах), но сказать об этом в гостиной – нельзя, неприлично. Нет, честное слово, когда мне случается ругать Сталина в разговорах с такими серьезными и рассудительными людьми, я внутренне краснею и стараюсь побыстрее замять неловкость.
Феномен российского отношения к Сталину заключается в том, что 80% людей, ненавидящих усатого генералиссимуса, бросаются его защищать как только разговор зайдет о десталинизации. И дело вряд ли в том, что десталинизация неизбежно ведет, как часто отмечают рассудительные люди, к отрицанию "того хорошего, что было в то время". Казалось бы, чего такого хорошего мы можем лишиться, осудив тех, кто ранее лишил жизни наших родственников?
На природу этой защитной реакции отчасти проливает свет знаменитая пушкинская фраза из письма Вяземскому: "Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство". Отчасти – потому, что современный русский сопротивляется атакам на Сталина, даже если они исходят не от иностранцев. В эпоху Пушкина такого еще не могло быть, но потом у нас сложились негласные правила, регулирующие списки тех, кто имеет доступ к правке отечественной истории. За 70 лет советский человек привык, что курс истории ему диктуют сверху. Нельзя сказать, что его устраивала эта ситуация, но никакой другой он попросту не знал. Его негативная реакция на попытку предложить новую версию не сверху, а "сбоку" не только неизбежна, но и в какой-то степени машинальна. Не то, чтобы Иванов или даже Рабинович был неправ, называя Сталина упырем, но зачем он это говорит? Чего он, гад, хочет? Да кто он такой, в конце концов! Так зэк может ненавидеть начальство, но он воспринимает его как неизбежную данность. Если же часть "ментовских" функций попытается перехватить какой-то рядовой заключенный, то судьба наглеца будет печальной. По этой причине нельзя критиковать Россию отдельно от себя. Нельзя говорить: "они" и "эта страна", а надо: "мы" и "Россия", а еще надежнее - про дерьмократов, главное - успеть выкрикнуть в сгущающуюся черноту спасительное "я - свой".
История слишком долго нам не принадлежала, и мы теперь боимся соприкосновения с ней. Мы не можем прямо ответить на вопрос о Сталине, колбасе в магазинах или о своих предках, не поинтересовавшись предварительно, зачем нас об этом спрашивают. Открыв дверь на цепочку, просовываемся в щель одним глазом, готовясь в любой момент отпрянуть в уютную темноту коридора. 70 лет – слишком ли это долго или не слишком? Как знать, может быть, подобно выросшему в неволе зверю, который уже не...
|
</> |