Пражский Телеграф

diak-kuraev — 18.02.2017 http://ptel.cz/2016/12/andrej-kuryaev-ne-nuzhno-vstavat-v-pozu-proroka-nuzhno-poprobovat-obyasnitsya/

Андрей Вячеславович Кураев родился в Москве 15 февраля 1963 года, часть детских лет провёл в Праге, где работали его родители. 12 ноября российский религиозный и общественный деятель, протодиакон Русской православной церкви, клирик храма Архангела Михаила в Тропарёве (Москва); писатель, богослов, философ выступал в Российском центре науки и культуры в Праге на тему «Православие в современном мире». Наш корреспондент Татьяна Малькова побеседовала с о. Андреем после его выступления.

Татьяна Малькова побеседовала с о. Андреем после его выступления.

- Отец Андрей, с какими вызовами приходиться сталкиваться Русской Православной Церкви в XXI веке?
- Прежде всего, это превращение Церкви из сельской в городскую. Христианство начиналось как городская религия, эта была Церковь больших портов и городов Средиземноморья. Вы не найдёте в Новом Завете ни одного послания, не адресованного той или иной городской христианской общине. Это мир моряков, портовых рабочих, менял. Однако уже в раннем Средневековье церковь вошла в обширный крестьянский мир, и ей нужно было, чтобы этот мир принял её. Церковь пришла в деревню через воцерковление сельского календаря. Открываешь требник - а там моления на освящение колодца, первой борозды, плодов. Для нас, горожан, это далеко и непонятно, но это было потрясающее, красивейшее решение: перевести повседневную жизнь крестьянина на церковный лад, на церковный уклад. Не делать из него монаха, схимника, а молиться за его жизнь и вместе с ним. Если ему дороги его коровы, будем вместе с ним за коров молиться.
- А что горожанин?
- Вот я надеюсь, что таким же добрым взглядом сможет посмотреть наша Церковь и на жизнь горожанина, и появятся у нас городские молитвы. Например, чин благодарственного пения за первый проведенный урок — у нас же нет молитв за учителей. Или молебен за первую опубликованную статью для журналистов. Благодарственный молебен для врача за успешную операцию. И, кстати, очень нужна, позарез нужна молитва за изгнание вирусов из компьютера, чтобы похлеще «Касперского» работала.
Существует ещё масса проблем, которые нужно обсуждать и решать. Как мы служим вообще? Почему у нас то студийский,то иерусалимский устав? Кто такой Феодор Студит? — Игумен одного из монастырей в Константинополе в VIII веке. И Иерусалимский устав создан опять же монахом-отшельником Саввой Освященным для своих пустынников. Почему по этому уставу должен служить батюшка в деревне Верхние Грязи? Мы что, все монахи? У нас избыток свободного времени, который надо занять долгими службами? У нас в Церкви до сих пор нет богослужебного устава для обычного храма.
Или, например, посты. Они у нас регулируются «Типиконом», который предназначен для монахов. Формально сегодня все православные христиане должны поститься так, как постятся монахи. А вот в XII веке Феодосий Киево-Печерский пишет: «По преданию, принятому от апостолов, мы постимся каждую среду и пятницу так, что миряне в эти дни не вкушают мяса, а монахи даже молока». То есть для мирян и монахов была разная строгость поста. Антиохийский Патриарх Феодор Вальсамон, знаток и толкователь церковных канонов, писал в том же XII веке: «Мы начинаем пост за неделю до Рождества, а монахи за сорок дней». Сегодня вся Церковь за сорок дней до Рождества начинает пост. Почему, кто, когда так решил? Непонятно. Вот эти вопросы и многие другие тоже нужно обсуждать.
- Как Вы оцениваете участие женщин в современной церковной жизни?
- Ещё один очень важный тренд: православие обретает женское лицо, происходят очень интересные гендерные сдвиги. Христианство родилось в среде, в которой голос женщин практически не звучал. В Новом Завете ситуация уже меняется: появляется равенство мужчины и женщины. Но все равно христианство было слишком революционно, немножко этого стеснялось и поэтому старалось эту свою революционность сдерживать, в том числе и в плане участия женщин в церковной жизни. Поэтому и апостол Павел пишет: «Пусть жена на церковном собрании молчит», и эти слова понимались буквально многие века. В церковных хорах женские голоса появились только в середине XIX века, более того, даже когда женские голоса пели в церковных хорах, композиторы по-прежнему писали партии для мальчишеских голосов, и только в XX веке композитор Чесноков первым стал писать церковные песнопения именно с расчетом на женские партии.
- А что меняется сегодня?
- Во-первых, православные женщины участвуют в выборах патриарха — десятая часть делегатов последнего Поместного Собора, которые в 2009 году избрали главой Русской Православной Церкви Патриарха Кирилла, — женщины, 30 женщин из 300 членов собора. Католикам такое и не снилось: у них Папу Римского выбирают только мужчины и только кардиналы. У нас это и миряне, в том числе и женщины, среди которых половина монахини, в основном игуменьи, а половина просто православные женщины, в том числе жена экс-губернатора одного из российских регионов — актриса и модель.
Есть и более серьёзные вещи: женщины стали церковными педагогами, ведут уроки Закона Божьего, «Основ православной культуры», что в XIX веке было немыслимо. Появилась женская литература, в том числе церквоная. Причем есть и философские, и богословские книги. В Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете учебник по богослужению написала женщина. Женщины обретают свой голос в церкви, меня это радует, это очень интересно, хотя по-своему и непредсказуемо, как и любая новизна.
- Один из вызовов современности, наверное, заключается в том, что Церкви, как и всем нам, приходится учиться жить в демократическом обществе? Что в этом плане нужно сделать Церкви, священству?
- Церковь учится жить в условиях свободы совести и свободы слова. Мы оказались в ситуации, когда нам «могут ответить». Это означает, что богословие в XXI веке обречено превратиться в философию. В чем отличие? Один из главных трендов античной культуры — это путь от пророков к философам, от оракулов к Сократу. У нас сейчас слово «философия» часто употребляется попусту — «философия Чингиз-хана», «философия Винни-Пуха». На самом деле философия в истории крайне редкий «зверь». Родилась она всего два раза. Первый — в античной Греции, второй — лет через пятьдесят в Индии. Родилась она, кстати, опять же в городах. В сытых городах, где люди могли думать не только о куске хлеба, и где присутствовала определённая политическая свобода. Люди начали публично спорить между собой. В Индии это называлось брахманические диспуты, в Греции — агоны. В основе до какой-то степени лежали деньги. Шла борьба за учеников. В этих дискуссиях вырабатывалось искусство аргументации, не случайно в христианскую эпоху искусство риторики было заимствовано из античных университетов.
- В чём же отличие пророка от философа?
- Пророку ничего не надо доказывать, кроме статуса пророка. Если я пророк, то моё слово — это не моё слово, это выше. Если вы спорите со мной, то вы спорите не со мной, а с Ним. Поэтому для пророка важны чудеса, какие-то предсказания, интонация, внешность, а аргументы не важны. А философ — это «идиот»: в древнегреческом слово «идиот» означает «частное лицо». Лицо никем не посланное, никого не представляющее, философ равен лишь самому себе. Поэтому философы вынуждены меряться аргументами, мозгами: один говорит одно, другой ему возражает, а первый выдвигает контраргумент. Мозги тренируются, рождается аристотелевская силлогистика, правила аргументации и т.д. и т.п. Так вот, в XXI веке я думаю, что это единственно возможная интонация для Церкви. Не прийти и стать в позу пророка, а попробовать объясниться. Надо слышать вопросы и возражения и на них реагировать. И даже предвидеть их. Естественно, церковные спикеры «дают петуха», ошибаются, сбиваются с человеческой интонации, но это тоже в некотором смысле неизбежность. Сложно преодолеть более чем полуторатысячелетнюю привычку, когда мы были не только голосом Бога, но и голосом власть имущих, голосом империи, когда «вам приказано верить», а не просто «вы можете верить». Вот это до сих пор сказывается, но я думаю, что мы выйдем из этого «детского садика» рано или поздно все равно.
Окончание. Начало в №46(390).
- Какой должна быть современная Церковь, как должны строиться, на Ваш взгляд, отношения Церкви и государства? Не кажется ли Вам, что сейчас Церковь и государство слишком сблизились?
- К сожалению, у нас в Церкви нет дискуссионной площадки, где была бы попытка объяснить, какие у нас приоритеты, цели, маршрут движения. Если же брать только тему сближения с государством, тут возникает вопрос: насколько этого желает государство. Пока лично у патриарха позитивный рейтинг и его близость с президентом помогает укреплять авторитет и власть президента, тут всё понятно. А если рейтинг патриарха начнёт падать, то в этом случае однажды и кремлевские аналитики придут к мысли, что тесная демонстрация близких отношений скорее создаёт проблему для первого лица в государстве, чем помогает ему, тогда возможны совсем другие мысли.
Я лично считаю, что очень странная вещь произошла 4 ноября на открытии памятника князю Владимиру. Патриарх в присутствии президента России заявил, что князь Владимир мог бы свои христианские взгляды сделать личными, но он ответственно положил их в основу своей государственной политики. И перед этим была ещё мысль о том, что сегодня распространена «квазирелигия современности» — учение об относительности истины, а на самом деле истина одна и она абсолютна, именно её князь Владимир и избрал и т.д. Видите ли, я это перевожу с высокого богословского языка на обычный политический так: Владимир Владимирович, мало ходить в храм по праздникам на Рождество и Пасху, а надо государственные усилия употреблять для насаждения православия подобно князю Владимиру, который сказал: кто не придёт завтра на реку креститься, будем мне врагом! Это очень серьёзный призыв. Более того, если истина одна и ей нужно руководствоваться, тогда нужен посредник в лице патриарха между абсолютной истиной и правителем, который переведёт волю Божию на язык политики. А это, по сути, откровенная претензия на влияние на государственную политику, на политику президента.
- Какую же задачу Вы видите перед Церковью в наше время?
- Я убеждён, что для нашей Церкви самая главная задача в XXI веке – стать народной, не становясь государственной. Убедить людей, но без административного ресурса.
- После всего сказанного, напрашивается вопрос: а каково это — быть христианином, причём активным христианином, миссионером в современном обществе?
- Надо честно сказать, что христианином сегодня в определённом смысле быть тяжелее, чем в апостольские времена. Проповедником, по крайней мере. У апостолов было единство сущности и существования. Когда они говорили с людьми, можно было сказать: «Это апостол Павел, то есть христианин». Или: «Это христианин, то есть апостол Павел». Это то, что потом было утрачено, и веками увеличивался разрыв между тем, чему мы, попы, учим, и тем, как мы сами живём. А у апостолов этого разрыва ещё не было, и поэтому было легче. А сегодня уже любой человек знает кучу вещей отчасти мифологизированных, отчасти преувеличенных, но тем не менее во многом реальных и неприятных вещей, которые были в истории Церкви или есть в её современной жизни. И поэтому часто приходится из «минуса» вытаскивать отношение к Церкви, к её истории, к её деятельности.
XXI век только начинается, а история Церкви началась давно. Соответственно, у Церкви есть своя история болезни. Главная проблема сегодня — это не секты и не католичество, главная проблема — это культура диалога, начиная с приходского уровня и заканчивая отношениями православных патриархов между собой. То есть, возвращусь к уже высказанной мысли, надо учиться быть философами: людьми, которые умеют вести диалог, обосновывают, отстаивают свою позицию, честно, непредвзято, без адресации к полиции, к императору, без ведения закулисных интриг. Вот этому умению нам предстоит заново учиться после того, как мы вышли из периодов: а) имперского, б) периода гонений. Так что в этом смысле наша Церковь очень молодая, Церковь-подросток. Нам всего двадцать лет. Учимся, ошибаемся, падаем. Всё ещё только начинается.
- Как Вы относитесь к строительству новых храмов в российских городах, которое сейчас стало фактически массовым?
- В историческом центре Москвы много храмов, которые стоят безлюдными, но москвичи там уже не живут, как и вообще в европейских городах в центре люди не живут. Там находятся отели, офисы, гуляют туристы. Москвичи живут на окраинах, где с советских времен никаких храмов не было, а храмы должны быть там, где живут люди, как и детские сады должны быть там, где живут люди.
- Расскажите о Вашем храме
- Храм Архангела Михаила в Тропарёво, где я служу, все знают и минимум раз в году видят на экранах телевизоров. Обычно это происходит 31 декабря, когда в финале фильма «Ирония судьбы, или С легким паром!» персонаж Андрея Мягкова под декламацию стихов «С любимыми не расставайтесь» идет в метель мимо красного храма с пятью главками, тогда ещё не действующего. Это памятник культуры и архитектуры XVII века, рядом с которым нельзя ничего строить, но мы совершили преступление и построили рядом небольшой новый храм, который мы называем детским. Дело в том, что по утрам в воскресенье приходит так много детей, что они в храме просто не помещаются: храм строился как сельский, а теперь стал храмом огромного города, вокруг которого живут сотни тысяч прихожан. Очередь к причастию стоит в непогоду хвостом вокруг храма, особенно детская очередь, поэтому для того, чтобы детей причащать, отдельно построили специальную пристройку, хотя там нет отопления, но хотя бы есть крыша над малышами.
На самом деле, нужны храмы в шаговой доступности, и даже больше, чем строится сейчас. Тяжело ездить в центр города пожилым людям, семьям с колясками, да и психологически тяжело тем, кто всю трудовую неделю ездил с окраины в город, ехать туда и в воскресный день. Но есть и другой, очень важный момент. Лет десять назад на одной из конференций я услышал слова тогда еще митрополита Кирилла, от которых у меня в душе райские птицы запели, о том, что эпоха строительства огромных кафедральных соборов пришла к концу, но, к сожалению, он продолжил: надо строить множество маленьких храмов в шаговой доступности. Я боюсь, что сегодня в нашей церковной жизни мы отвлекаемся на замечательные тактические задачи, упуская из виду стратегическую перспективу. Если бы существующие ресурсы и связи употребить на диалог с людьми, а не с кирпичами, это, мне кажется, принесло бы в итоге большую пользу. Обрати людей, а потом эти люди, как муравьи, кирпичики принесут, и храм сам собой получится. Но сначала надо обратиться к людям.
- Известно, что в 2008 году Вы совместно с Юрием Шевчуком и другими рок-музыкантами объехали практически всю Украину в рамках миссионерского рок-тура, приуроченного к празднованию 1020-летия Крещения Руси. Сейчас события в этой стране находятся под пристальным вниманием европейской общественности. В чем, на Ваш взгляд, причины сложившейся в Украине ситуации?
- Причин на самом деле очень много, и далеко не все из них попадают в мой кругозор. Среди причин есть очень странные, в том числе деятельность австро-венгерского генерального штаба еще в XIX веке. В то время у Австро-Венгрии главным оппонентом на Балканах была Российская империя. Но австрийцы действовали несколько умнее, в частности, для галичан они создавали свои шрифты, свой язык, активно продвигали идею о том, что «вы другие», вливали деньги. Искусственно изобрести нацию нельзя, но создать тепличные условия, чтобы прорастали именно эти ростки и эти саженцы были потом пересажены, можно. Конечно, это не главный фактор, более того, я не знаю, насколько он сработал, но упускать его из виду тоже не стоит.
Ещё пять лет назад я не стеснялся и в самой Украине говорить: «Ребята, вас не существует». Не существует по одной простой причине: не может быть единой гражданской нации, если внутри неё есть разные оценки ключевых событий своей истории, когда половина населения страны считает воссоединение с Россией замечательным успехом, а другие — трагедией. Это означает, что не существует общей национальной памяти. В России аналогичная проблема, но мы это честно знаем о себе и поэтому у нас федеративное государство. То есть мы понимаем, что в стране живут разные люди, разные этносы, существует разная национальная память, и поэтому мы должны быть терпимы друг к другу. И понимать, что прошлое может оцениваться по-разному, но сегодня у нас единый федеральный бюджет, одна газовая труба, один телеящик. Украина упорно отказывается признать эту правду о себе самой, осознать, что это ее разнообразие — это ее богатство, а не проблема и не беда. Вот, например, Закарпатская Русь, где живут русины, оказалась в составе Украины и Советского Союза только после Второй мировой войны. Мне русины в Ужгороде говорили: «Москва для нас не мать, но и Киев нам не отец».
Когда в 2008 году я проехал по всей Украине, мне было очень интересно обратить внимание, где проходит граница чая и кофе на евразийском континенте в зависимости от того, каким напитком меня угощали на встречах. Оказалось, что она проходит в Украине в районе Каменец–Подольска, даже Винница ещё чайная, а Львов — это уже точно кофе, а это значит, что это условная Австро-Венгрия или Польша.
- Что это может означать?
- Полесье — это уже совершенно другой мир, другая конфессия: там не униаты, а православные, но относящиеся к автокефальной церкви. Удивительное место Волынь, где у меня было ощущение, что я попал на родину, так там легко дышится и душа поёт. Потом я узнал, что там находится речка Рось, которую некоторые считают местом этногенеза русского народа (лингвисты с этим несогласны: они математически доказывают, что свавянских языках не может просходить чередование о- – у-). А это и есть как раз бандеровская область, УПА. Третий регион — это полтавско–гоголевская Украина, Малороссия как таковая. Четвертый — Киев, вполне себе до сих пор русскоязычный город. Затем Харьков–Белгород и та часть по другую сторону Днепра, которая была заселена в XVII–XVIII веках. Слободская Укриана. И собственно Новороссия и Крым — это уже XVIII век, времена Потёмкина, регион с совсем другой исторической памятью.
Таким образом, есть шесть Украин, довольно разных. С разными конфессиональными акцентами, разной исторической памятью, разными идентичностями. Нужно осознать эту сложность и разрешить её. Разрешить в смысле позволить, а не в смысле закрыть. Поэтому я убежден, что ситуация на Донбассе это, прежде всего, гражданский конфликт, а не какое-то внешнее вторжение, оккупация и так далее, но для того, чтобы решить проблему, надо признать её существование.
Сегодня практически всё это в прошлом. С 2014 года там формируется некая новая идентичность, причём, к моему сожалению, на негативной основе, на базе отторжения России. Поэтому я еще в 2014 году говорил: как русский националист полагаю, что это плохая арифметика — приобрести Крым, потеряв всю Украину.
http://ptel.cz/2016/12/andrej-kuraev-nasha-cerkov-molodaya-uchimsya-oshibaemsya-padaem/

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив