Портрет, фотография, селфи: как мы воспринимаем себя?
otrageniya — 26.01.2020Ой, Мама Вера! Так хочется быть красивой!
Я б тогда за всех обманутых девчат отомстила.
Вот иду я, красивая, по улице, а все встречные
ребята так и столбенеют, а которые послабее –
так и падают, падают, падают и сами
собой в штабеля укладываются!
Из фильма «Девчата»
Однажды я работала с девушкой, пережившей ребёнком ужас войны
в Югославии, и воспоминания об этом навсегда сделали её глаза
грустными. Только от улыбки её красивое, но строгое и напряжённое
лицо иногда оживлялось. И как-то в разговоре со мной она сказала:
«Войны нашего прошлого оставляют неизгладимый след в наших
лицах…»
Это действительно так. Я замечала, что видимый возраст
проявляется не столько в морщинах, а в выражении глаз, уставших,
точно погасших от времени. Ни старение кожи, а жизненный опыт
выдаёт нас. Это легко проверить, сравнивая фотографии разных лет
известных моделей или актрис. Даже скрупулёзно отретушированное
зрелое и «хорошо сохранившееся» лицо отличается от «юного
оригинала» изменившимся выражением глаз – еле уловимой переменой
мимики. С этими признаками времени пока не может справиться даже
искусный ретушёр.
Фотосессия с девушкой из Боснии была дружеской, ни к чему
не обязывающей, но моя знакомая, словно не веря в успех, так сильно
волновалась, что практически заставила меня показать с камеры
несколько «сырых» изображений, чтобы развеять свои сомнения –
наверное, было бы тяжело дожидаться готовых фотографий в неведение.
Молча разглядывая крохотные картиночки, она разочарованно вздохнула
и тактично заметила, что моя работа как фотографа прекрасна, но
самой себе на фото она не нравится.
– Почему? – спросила я, чувствуя и досаду, и раздражение,
повторяя про себе эти слова, точно пережёвывая их, пытаясь понять.
Что же остаётся «хорошего» от портрета, если его суть, то есть сам
портретируемый, себя не воспринимает?
– У меня грустные глаза… – пояснила девушка.
И вдруг я поняла, что она, не говоря мне, надеялась на
радостные и счастливых фото на память, возможно, для соцсетей, в то
время как я увлеклась созданием эмоциональных портретов, пытаясь
как можно лучше передать именно человека. И если его душа
выражалась в напряжении и боли – могла ли я, имела ли право как
фотограф, менять внутренний мир человека в угоду приятной лёгкости
восприятия?
Было интересно, что моя знакомая часто делала автопортреты
(«selfie») для Инстаграма, и на них она
тоже пыталась казаться счастливой. И я почти верила её солнечной
улыбке и ямочкам на щеках, но всё равно не могла прогнать ощущение,
что её глаза были, как всегда, наполнены грустью. Когда я деликатно
спросила об этих фото, она ответила, что «селфи» ей нравятся,
потому что она знает, когда выглядит хорошо, и наедине с собой
может расслабиться.
Выходило, что «селфи» – это виденье, или желаемый образ,
себя, производимое другим на показ, но нередко созданное в
уединении, в дали от любопытных, а, возможно, и осуждающих
глаз?
В 2017 году в Лондоне в книжном магазине, рядом с музеем
современного искусства, я случайно нашла толстую, тяжёлую книгу в
серебряной обложке, в которой, как в кривом мутном зеркале, можно
было увидеть своё отражение. Рельефный шрифт
названия проступал на
блестящей поверхности: «Selfie:
How We Became So Self-Obsessed and What’s It Doing To Us»
(«Селфи. Почему мы так зациклены на себе и как это на нас
влияет») – оно говорило само за себя. Я пролистала книгу и
грустно вернула её на полку, понимая, что из-за веса, не смогу
привезти домой, но решила купить позже.
А пока, спрашивала иногда разных людей о том, почему они
делают «селфи» и получала один и тот же ответ: «Я знаю, как мне
нравится видеть себя!»
Потребность во внимании привела к тому, что селфи не делали
только ленивые, но и они постепенно сдались. Помню, как несколько
лет назад, моя лента подписки Инстаграма бомбанула изображениями
друзей и коллег. И однажды вместо того, чтобы вдохновляться новыми
идеями, затерявшимися среди бесчисленных плодов нарциссизма, я
замерла в яростном порыве, чуть не разбив телефон, потому что
видеть цифровой мусор сил больше не было. Я отписалась от многих
страниц, быстро наполнявшихся «самофото».
Позже я мысленно возвращалась к ситуации с девушкой из
Боснии, и поняла, что причиной непонимания между нами стал конфликт
ожиданий: она, довольно хорошо зная меня, забыла о моём вечном
стремлении запечатлеть человека настоящим, живым; ну а я – забыла,
что моя знакомая не любила самого слова «портрет», за его
фокус на внутреннем мире человека, за попытку обнажить скрытое.
Иногда в разговоре она просто забывала его, напряжённо подбирая
синоним, тогда как для меня слово «портрет» было первым из
всех возможных названий для изображения человека.
И хотя та съёмка была творческим сотрудничеством, отправляясь
в студию, я не напомнила себе, что девять из десяти человек, за
деньги или бесплатно обращающихся к фотографу, думают об одном:
«Фотограф, сделай мне красиво!»
Каких только фраз я не слышала в студии во время фотосессий:
«Вы сделаете меня красивой? Я хочу иметь красивые фотки!»,
«Укоротите мне нос, пожалуйста!», «У меня шикарное тело!
Я сильный! Вы покажете это на фото?» «Хочу секс на
фотографиях, сделайте, чтобы был секс!!!» «Вы
похуд`ите меня
немножко?», «Хочу, как тут!» (тыкают
пальцем в обложку Vogue) – и т. д.
Фотографа принимали за пластического хирурга, косметолога или
психотерапевта.
Так я открыла нечто важное: как в действительности мы
воспринимаем себя и других, как не уверены, неумолимы по отношению
к себе. Мы видим лучшее всегда недосягаемым и далёким,
принадлежащим кому угодно, но только не нам. Много я встречала
таких проявлений и у моделей – женщин, которых желает так много
мужчин, и которым ещё больше завидует женщин – но их неуверенность
в себе лишь усиливается. И тогда недовольство человека собой уже не
связано с мастерством фотографа: происходит просто подмена понятий
– образов себя реального и желаемого, или же – реальный образ
замещается чудовищным идеалом, возникшим от душевной травмы
отрочества, или от неразделённой любви, или холодного и жестокого
окружения, в семье или школе, неспособного к похвале и поддержке. И
конечно, приобщилась к этому индустрии моды, с её культом красоты,
воспеваемым также косметическими компаниями и
поп-культурой.
И я, как фотограф, напрасно гналась за недостижимым –
признанием своих моделей. Это неприятно, а иногда и страшно слышать
недовольство человека, который только что получил свои фото, не рад
им и пытается спихнуть на фотографа ответственность за проблемы
собственной самооценки. Часто люди настолько мучительно недовольны
собой, потому что не знают, какими вообще хотят себя видеть и кем
быть, а то и вовсе надеются, что на снимке, вместо них, появится
кто-то другой, совершенный – размытый образ, наделённый сильными
характеристиками: «идеальный», «шикарный», «роскошный»,
«сногсшибательный» и т. п.
Представление модели о самой себе, как блуждающая цель –
попасть в неё почти невозможно. Девушки найдут в фотографии миллион
недочётов, потакая самоощущению, не воспринимая изображение как
результат творчества и техники, но только как отображение их
внешности. Такое недовольство съёмками, за исключением журнальных,
со временем вырабатывает в них разумное, равнодушно-философское
отношение. Взглянув на готовые фотографии, подтвердив про себя
ожидаемое, они вежливо и сухо благодарят за проделанную работу и
часто навсегда исчезают из жизни фотографа.
Но бывают и те, кто не хочет сдаваться без боя, принимать
поражение в виде «сомнительных» снимков. Чтобы «отбить заслуженно
своё», они терзают фотографа по поводу обоснованности его виденья,
которое всегда не в пользу модели; упрекают в
недобросовестности и разбитых надеждах; пускают в ход шантаж,
мотивируя требования о «глубокой» ретуши, или дополнительных
«лучших, но сокрытых нечестным фотографом, снимках», серьёзной
угрозой их карьере, которую представляют собой те самые «неудачные»
фотографии. Одна такая модель, когда я только начинала как
fashion-фотограф, изучила готовые изображения в
полном разрешении с тщательностью, какую заслуживают чертежи
самолётов. Почти в каждой что-то было не так: «Тут морщина на шее,
там глаза, как у китайца, здесь, в уголках рта, точно зуба не
хватает». Я слушала её и чувствовала, как схожу с ума, потому что
никак не могла увидеть, о чём же шла речь.
Модель стояла насмерть, что и понятно – кому понравится
видеть себя в роли беззубого китайца, с морщинистой шеей? При
попытке объясниться, она не дала мне вставить ни слова, а когда
всё-таки стихла, и я, заикаясь, упомянула разность наших
восприятий, в ответ на меня снова полилась брань: «Да ты кто
вообще такая?!!! Ты мне не рассказывай! У меня мама фотограф!!! Я
знаю, как должно быть!»
Ну, если мама фотограф, тут крыть нечем…
Говоря серьёзно, это была шоковая терапия. Не имея тогда
достаточного опыта с моделями, ошеломлённая агрессией мало
знакомого, но тщеславного, и явно неуверенного в себе, человека, я
не на шутку испугалась. Не умея соответствующе отреагировать, я
поддалась уговорам самодура, выполнила требования, но с тех пор
потеряла покой при работе с другими людьми. Такие ситуации казались
мне необратимо потерянными.
Ещё хуже были разногласия с частными клиентами,
преимущественно женщинами. Они, не давая перевести дух, обвиняли в
своих проблемах и неспособности запечатлеть их привлекательность,
по-настоящему понятную только им. А я каждый раз деликатно
напоминала, что это они выбрали меня, ознакомившись с
работами. Но ответ неизменно звучал один: «Почему-то остальные –
красивые на ваших работах, а мы – нет…»
Очень показателен пример моей мамы, которая несколько лет
назад сильно страдала от лишнего веса. В любой туристической
поездке того времени она мучила меня просьбами сделать фото на
память. Я отказывалась, как могла, потому что знала её реакцию, но
всё повторялось. Каждый раз при взгляде на фотографию мама грустно
опускала плечи и с упрёком спрашивала меня, почему она вышла «такой
толстой». Я сочувствовала ей, не имея ничего сказать в ответ, и
сгорала от досады, ругала себя за слабость, обещая больше ни за что
не поддаваться на её уговоры. И только гадала, откуда в сознании
мамы появилась мысль, что камера способна менять реальность
кардинальным образом? Что должно было случиться в момент нажатия
кнопки спуска затвора? Я не знала, и она тоже. От обиды мне
хотелось сказать лишь одно: «Не надо фотографироваться, если
настолько не нравишься себе, или же нужно принимать и любить себя,
какой есть».
И таким образом, в вопросе восприятия человеком себя, будь
то портрет, фото на память или «селфи», одной правды нет и,
наверное, быть не может. Не один фотограф не застрахован от
посягательств на его виденье и творческий выбор, когда единственный
критерий, по которому модель (портретируемый, в широком смысле)
судит о снимке – это её или его «относительная
красота».
Тогда чем является для человека его собственное
изображение – красивым, хорошим, эмоциональным,
настоящим, искренним, роскошным? Фотография, останавливающая взгляд
своей выразительностью, эмоциональной силой, глубиной? Или некое –
любое, с художественной точки зрения, – изображение, где человек,
по одним ему известным причинам, считает себя «красивым». О чём
должен заботиться фотограф (человек с камерой, в широком
смысле): о том, чтобы выразить своё понимание мира, или же о
том, чтобы на мгновение задобрить ненасытного демона тщеславия,
неуверенности, который живёт в каждом из нас? По обе стороны
камеры мнения не сойдутся.
В какой-то момент жизни, на пике физической формы, здоровья и
счастливой эмоциональной ситуации, мы нравимся себе и хотим
запомниться именно такими, то и снимок на паспорт может
удовлетворить ожидания. В двадцать лет мои фото на документы мне
безумно нравились – я просто обожала их. Мне повезло застать
времена старых фотоателье, где людей не слепили вспышкой «в лоб», а
помещали в мягкий, обволакивающий свет, напоминали причесаться,
оправить одежду и выпрямить спину – такие фотографии получались
вполне достойными. И если я так нравилась себе на них, становились
ли они хоть сколько-нибудь ценными от этого, были бы интересны
кому-то, кроме меня самой?.. Более того, на протяжении почти десяти
лет я участвовала, начиная как раз с двадцатилетнего возраста,
когда только увлеклась фотографией, в фотосессиях других фотографов
разного уровня и вкусов (в основном, я заказывала съёмки за
деньги). И самым ужасным оказывался результат с «наиболее красивой»
версией меня – тот, желанный для многих, что привлекает внимание на
личных страницах в соцсетях и каким можно дразнить обидчиков,
вызывая непереносимые приступы зависти, но ценность таких фото
приближается к нулю. Да, они могут волновать, быть сексуально
заряжены, но самого главного нет – меня – то есть, человека с
чувствами и мыслями. И со временем, пересматривая эти шикарные
фотографии, я видела всё более незнакомую мне молодую женщину,
внешнее сходство с которой стало условным. Это даже была не
женщина, не человек, а кукла.
Если принять условные, универсальные для всей
западноевропейской культуры, обозначения «красивый» и «не очень»,
то могу с уверенностью сказать, что видела много божественных,
удивительных фотографий с «некрасивыми» людьми, лица, жесты, эмоции
которых трогали душу, надолго запоминались, и сотни, даже тысячи,
посредственных, пустых карточек «красивых» людей, слившихся в одну
пластиковую, лоснящуюся, наигранно радостную массу.
«Человек получился красивым – фотограф молодец!» -
принять такой принцип невозможно, потому как красота самое
абстрактное понятие в мире, и, гоняясь за ней, человеку легко
потерять себя.
Так что же действительно важно – быть настоящим или
нравиться другим?
Друзья, если у вас был опыт участия или заказа фотосессий:
свадебных, семейных, портретных – поделитесь в комментариях, что
почувствовали, увидев себя на фото, как восприняли, и смог ли
фотограф передать Ваше «Я» на снимках? Или, если делаете «селфи»,
как нравится видеть себя, и вообще, часто ли Вы фотографируетесь на
память?