Попробую написать

irin_v — 18.04.2015 Попробую написать о нем, не для себя, для детей.

Отец.

Редко кому удается так походить на одного из своих родителей, как мне.

Всё, кроме разреза моих стрекозиных глаз от него, включая характер.

Видимо отливку после его рождения не разбили и спустя 45 лет отлили копию.

Копия, как все копии, вышла похуже оригинала, хотя неожиданно покрасивее.

Видимо последнее его изумляло и вселяло тревогу, ему бы мальчика да без всех этих затей.

Хотел ребенка, настоял на моем рождении. Мама не хотела, она сама всю жизнь была избалованным ребенком, на одну семью вполне достаточно.

Но видимо эти добровольцы четыре года под пулями обдумывавшие свой добровольный отказ от продолжения рода, выжив, не могли позволить себе такую роскошь, упустить последнюю возможность.

Я давно подступаюсь к этому посту, да все никак.

Сказать особо нечего.

Он был сколок своего поколения.

Его доминантой была абсолютная порядочность и позитивная доброта.

Был очень умен, образован, наблюдателен, с мощной интуицией, очень гостеприимен, невероятно скромен в быту и не амбициозен.

Он творил добро естественно и непринужденно.

Любил людей и люди тянулись к нему, им с ним было комфортно. Мама говорила, что в молодости был очень веселый, при мне был седой и усталый.

Но при чужих усталость глаз исчезала, глаз всегда горел:)

Как бы это без пафоса... вообщем для меня никого рядом с ним и не стояло, ни тогда, ни до сих пор.

Я не о патологической любви дочерей к отцам, я о масштабе личности.

Очень любили мы с ним друг друга своей суровой любовью, без сантиментов:)

Жестко меня воспитывал, видимо и его в их когда-то не бедной семье воспитывали сурово, без баловства.

Много у нас с ним было конфликтов, насколько был добр к чужим, настолько был строг по отношению ко мне, ковал характер. И чего было ковать то, он и без ковки был железный, в бабушку, в его мать.

Но что отличало наши конфликты, по итогу мы всегда знали, почему, за что, кто из нас не прав и прощали друг друга.

В отличие от нас с мамой, в отношениях с которой каждая так и осталась непонятой и страдающей стороной.

Родился до революции почти напротив дома московского градоначальника, нонешний мэрии, в квартире до революции принадлежащей семье и ставшей коммунальной после, в комнате, в которой до него родились его отец и старшие братья, в которой в войну умер от голода его отец и в которой мы жили, пока не получили свою двухкомнатную распашонку.

Он, как и братья, закончил МВТУ.

Конструктором родился, конструктором умер.

Всегда держал под рукой блокнот и карандаш и вечно в нем что-то черкАл, считая, рисуя, от велосипедов и самокатов, до узлов автомобилей.

Стремительная карьера всех братьев в тридцатые.

В 1938, когда старший брат уже был женат и жил отдельно, арест среднего, одного из авторов наших танков.

После обыска, длившегося, как это принято, ночь, к двенадцати утра остался без работы.

С четырьмя стариками на шее.

Родители, безработный дядька, брат матери и старая нянька, которую он видимо любил больше всех.

Встал в очереди к окошку на Лубянке.

Рассказывал мне, в какой-то момент понял, что скоро все его старики перемрут от голода и решился пойти в Дом Союзов на Пушкинской, он тогда назывался иначе и там было что-то профсоюзное.

По уму главным тогда было затаиться, но ему стало все равно.

Товарищ в черном костюме и белой блузке выслушала его и сказала, идите, мы рассмотрим ваш вопрос.

Десять дней он ждал воронка, надо сказать, не в последний раз он его ждал, а потом ему позвонили и предложили работу в Подлипках у Королева.

Оттуда в июле 41-го, плюнув на бронь, ушел на фронт.

Осенью 41 перед боем вступил в партию, как положено.

Спрашивала его, зачем, почему?

Он сказал, что очень боялся плена, неволи, а тут шаг вперед и все.

Что не помешало ему всю дальнейшую жизнь быть честным партийцем, называть мою маму "контрой", категорически отказываться читать приносимый мною самиздат и читать газету "Правда".

Уже в самом конце стал слушать "голоса".

За объяснением не ко мне, к Оруэллу.

Трудягой был, до пенсии всегда на двух работах, но результаты усилий моментально распылялись мамиными легкими руками.

У него было странное сочетание.

Прекрасно разбирался в живописи, в архитектуре, мог легко на глазок определить марку старинного фарфора, качество текинского ковра или старой мебели.

Учил меня, натаскивал, оттуда я и умею определять породу дерева, примерное время изготовления и т.д. Понимал толк в хорошей еде, любил смотреть на красивых женщин, мог небрежно бросить мне - у тети Кати великолепные ноги, идучи по улице сказать - посмотри, какая великолепная фигура у женщины.

Во всем понимал толк и все это чисто абстрактно.

Никогда не примерял все это к себе.

Скромность и минимальные потребности.

Никогда не понимал нас с мамой, не понимал, что значит "хочется".

"Хочется - перехочется, мне тоже много чего хочется".

Когда у них с мамой наступил ледниковый период, то в холодильнике так и лежали мамины несколько кусков швейцарского сыра и масло в красивой фарфоровой масленке, а рядом страшенная круглая зеленая пластмассовая масленка с двумя плавленными сырками. И цветная пленка orwo chrom.

Всегда был отмыт, наутюжен, подтянут, но при этом дешевое зимнее пальто с тоненьким цигейковым воротником, такое же демисезонное без воротника, надраенные советские туфли круглый год, кепка и два костюма, один дешевый каждодневный, другой дорогой сшитый на заказ для министерских совещаний и заодно для гостей.

Самое дорогое умещалось в четырех ящиках однотумбового письменного стола.

В верхнем в дореволюционных, оставшихся с его детства металлических коробках от соломки, карандаши koh-i-noor, купленные в "Чертежнике" на Пушкинской, готовальня, небольшие угольники, логарифмическая линейка и пр.

Да и там же трофейный перочинный нож с широким закругленным лезвием и толстым, но острым шилом. К ножу мне разрешался круглосуточный доступ. Что же это за девочка, не умеющая обращаться с перочинным ножом:)

Во втором все документы.

В третьем для души - фронтовой кисет, звездочка, которая у меня на аватарке, трубка, несколько фотографий, не помню что еще. Не позволяли мне открывать письменный стол без спроса.

В нижнем инструмент в аккуратных ящичках, то, что должно быть под рукой, пассатижи разных размеров, плоскогубцы, маленькие тиски, маленькая ножовка по металлу и пр. Рукастый был.

Слева от стола в зазор между ним и задней стенкой книжного шкафа, отгораживающего входную дверь, входила чертежная доска с рейсшиной.

Чертил, пока не ослеп.

200р за халтуру в декабре и 200р за халтуру в январе. Раз в два года.

Половина была наша. Еще 200 в моей кассе взаимопомощи на год и отдых нашему ребенку был обеспечен.

Когда ушел, оставил 400р похоронных.

Провожало его 300 человек, все, кому когда-то помог делом, или советом, или участием, или ободрил, или похвалил, или научил, или поддержал, или просто тепло улыбнулся.

Сохранено