«Политические, готовимся на прогулку!»​​​​​​​

«На второй день поняли, что мы “политические”»

— Сразу спрошу: как давление? Последний раз вообще-то за здоровье человека публично так, по-моему, волновались во времена Ельцина ну и за Навального в прошлом году.

— Давление сейчас уже нормальное, но неужели настолько все было серьезно? Общая солидарность до меня докатилась в Сахарово лишь частично. Понимаешь, у меня же [из источников информации] было только «Эхо Москвы» в какие-то дни. Я вот про смешное скажу, хотя вы и так знаете, наверное: ко мне позавчера приезжал последний раз наш заместитель главного редактора Митя Ткачев,

— Это было сделано специально или таков регламент?

— Мне вообще всегда хочется думать о людях хорошо, и поэтому я заранее по умолчанию считаю, что это все было сделано не специально.

— Главный редактор издания, которое пишет про всякую жуть в России, после 15 суток все равно считает, что все хорошо.

Мне кажется, был ко мне какой-то персональный подход, но 15 суток — это не 15 лет, ну объективно. Самое неприятное было с камерой и с давлением, но все сделали, перевели. Что теперь переживать?

— К слову, резонанс вокруг твоей персоны скорее тебе помогал или мешал в коммуникации с сотрудниками Сахарово?

— Это интересный вопрос. Он скорее помогал, потому что ко мне относились с некоторым опасением: бог знает, что он там скажет, что выдаст и что СМИ напишут. Особенно опасение было поначалу: начальник [Сахарово] ходил, комиссии всякие. Они очень обиделись на публикацию этой фотографии, где 28 человек на 8 мест. Нам говорили: мы же не специально, это все, чтобы люди не мерзли на улице. Мы отвечали, что все понимаем, но люди, которые пришли с улицы и сутки провели на ногах, заходят и видят камеру на 8 человек, а там их 28 — это тоже не супер. Вот такое примерно общение было.

— А потом, когда условия ужесточили?

— Условия ужесточились, когда нас начали всех перекидывать из камеры в камеру. Я уверен, что это был приказ полиции после скандирования и после видео «Свободу политзаключенным!» Возможно, силовики посчитали, что я самый главный и один из инициаторов всех этих акций — поэтому, мол, меня надо подальше запихнуть в 228-ю камеру. Нам начальник изначально обещал, что мы будем сидеть все вместе. Через неделю концепция поменялась.

— Я сидел в четырех камерах, и у них у всех были смешные номера. Первая камера была под номером 148 — это статья «Нарушение права на свободу верований». Потом была 338-я камера — «Двойное гражданство», статья [одного из основателей «Медиазоны» Петра] Верзилова. Потом была 228-я (статья, связанная с наркотиками — Ред.), а четвертая была 107-я — это самая редкая из всех перечисленных и не самая известная статья «Убийство в состоянии аффекта».

— Тебя постепенно к чему-то готовили.

— Склоняли, я бы сказал.

— Сами постояльцы Сахарова тебя за авторитета считали?

— Мы же сидели политическим блоком, и, конечно, они скорее меня считали старшим товарищем, который будет рассказывать байки, что-то про оппозицию, что-то про историю. Там же в основном молодые ребята плюс был еще Дима Иванов, опытный уже активист, который отсидел много суток — так что у нас была хорошая атмосфера. А вот чтобы авторитетом — это просто никому было не нужно, в принципе все более-менее в равных условиях находились.

Единственное: я мог кому-то сообщить, что происходит, и это становилось резонансным.

— То есть у вас такой был отложенный Clubhouse.

— Не надо мне эти слова говорить! Я пропустил всю эту штуку, мне теперь придется погружаться в нее, а мне не хочется.

— С кем из сотрудников ты там сдружился?

— Ну какая с сотрудниками может быть дружба?

— По крайней мере, ровные отношения с кем-то были?

— Были очень неплохие сотрудники, которые по-человечески относились и выполняли твои просьбы и что-то для тебя делали. Были и те, кто относился к тебе негативно. У меня при этом не было желания с кем-то сближаться и что-то дополнительно делать. Если просишь по-хорошему и это выполняют — ну спасибо, молодцы, есть вполне душевные люди.

— А какие-то «ништяки» с их стороны были?

— Телефон могли разрешить подержать у себя подольше, чем 15 минут.

— Негусто.

— Там ведь ограниченное количество этих «ништяков». Что они могут? Провести кабельное телевидение, чтобы я посмотрел канал «Дождь», или принести красную икру?

— Скорее уж, «Россию 1».

— Спасибо, я там очень комфортно обошелся без нее.

— Когда ты смотрел на всех этих сотрудников, какое у тебя сложилось ощущение: они верят в то, что вы все — действительно, правонарушители?

— Не-не-не. Там же сотрудники в ЦВСИГе состоят из самих работников Сахарово и 2-го оперполка полиции. Они не очень вникают в то, виновны мы или невиновны, но на второй день они сделали вывод, что мы все «политические» — и по-другому они нас не называли. Даже в коридоре: «“Политические”, готовимся на прогулку!»

— А контакты с «неполитическими» у вас были?

— Ко мне накануне выхода в камеру посадили человека, задержанного за распитие — но это было скорее исключение под самый занавес, потому что у меня было довольно много суток. А так нет: в этом центре ведь находятся мигранты, и у мигрантов и иностранцев другой режим, они с нами не должны соприкасаться. Я вот с некоторыми из них пересекся в медпункте, и оказалось, что это очень интересно, особенно если узнать, из каких они стран. По крайней мере, те иностранцы, которые были на нашем этаже, не из типичных стран Центральной Азии. Например, у нас был один туркмен, что само по себе интересно, был человек из Демократической Республики Конго, был нигериец, был кубинец, а накануне моего выхода добавился еще и сенегалец.

— Я полагаю, что все пятеро считают, что в Сахарово лучше, чем у них в странах.

— Ну не знаю: Сенегал, к примеру, это вполне нормальная страна. Мне кажется, мы немножко отстали от уровня понимания того, что происходит в Африке, а скоро нам вполне серьезно придется сравнивать Россию с ведущими странами Африки, многие из которых вполне себе демократически развиваются. Есть Гана, есть Кения, есть не самый плохой Сенегал. Уровень жизни еще там сильно отстает, но, я думаю, еще лет 20-30, и мы будем сравнивать себя с ними.

— Ты с человеком, которого посадили к тебе в последний день, побеседовал на политические темы?

—  Да, но скорее это он со мной вел беседу на политические темы. Вообще, не надо недооценивать уровень политизации людей, попадающих в такие места. Мне кажется, я там вообще был самым умеренным. Этот человек в основном рассказывал про себя, я больше молчал. Аполитичности нет никакой. Причем я с ним согласен, что его «приняли» по беспределу только потому, что был приказ сажать всех нарушителей на «сутки» из-за этих митингов. Поэтому он на 10 суток «поехал» вообще не по делу. Я понимаю, конечно, его недовольство. Его утром задержали в Чертаново полицейские, привезли в отдел и сказали, что вот, мол, вы выпивали же с утра. Он: мы вообще немного выпили, по 100 граммов с утра. Полиция: ну, знаете, такой приказ есть, что из-за всех этих митингов максимально давать всем сроки, извините.

Чему ему радоваться?

— Но он мог сказать, что, раз все это из-за митингов, значит, в его бедах виноваты митингующие.

— Этого не было абсолютно.

— А еще раньше те люди, которые даже чем-то были недовольны, обычно говорили: ну да, в стране все не очень, зато Путин красавчик, вон как Америке дает просраться.

— Ничего такого не слышал от него.

«Приказ генералов важнее стеснения»

— Давай вспомним момент твоего задержания.

— Какого из (улыбается)?

— Первого, после которого тебя выпустили в конце дня. По каким признакам ты понял, что за тобой идет слежка?