поэт наоборот

antimeridiem — 16.03.2025 Сегодня ровно два года, как началась эта история с ЭД. Время летит. Как это пелось в советской песне: «Через две, через две зимы. Через две, через две весны. Отслужу, отслужу как надо и вернусь». Ну вот, «служба» что-то никак не кончается, но вроде я добрался до середины. И эта «первая половина» очевидно лучшая. Но ощущения довольно интересные. Даже поделился тут как-то со своим терапевтом:

Моя «дыхательная гимнастика»

Про Эмили Дикинсон я узнал больше десяти лет назад — попалось в интернете одно ее стихотворение в переводе Аркадия Гаврилова. Вот оно:

Присело сердце отдохнуть
На придорожный скат
И не заметило, как день
Склонился на закат,
И не заметило, как ночь
На небосклон взошла
И — чтоб дорогу осветить —
Созвездия зажгла.

Два ангела, спеша домой,
По той дороге шли —
Увидели его в пыли
И к Богу отнесли.
А там — на небесах — у всех
Есть обувь и еда,
И облака — как паруса,
И летний день всегда.

Мне очень понравилось, я поинтересовался подробностями биографии и поискал в сети другие ее стихи. Биография впечатляла, а стихи показались так себе. Это были переводы Марковой, и о качестве их я ничего сказать не могу — кто знает, может те, у кого английский родной, слышат оригинал именно так или очень похоже? Но факт остается фактом — если бы других переводов не было, Эмили Дикинсон так и осталась бы для меня поэтом одного стихотворения. Ну и я, конечно, посмотрел, как выглядит первоисточник этого стихотворения про сердце. И под впечатлением даже написал по мотивам небольшой рассказ. Но на этом дело и кончилось.

И вот почти два года назад, подыскивая сериал (все что было, пересмотрели, а нового никто не порекомендовал) наткнулся на такой: «Дикинсон», Алена Смит, 2019. Я уже довольно смутно помнил, кто это такая, но знал, что если не стихи, то биография у нее интересная. И мы решили посмотреть. Это совсем не походило на то впечатление, что у меня сложилось от первого знакомства. Главным образом — поэзия. Каждая серия начиналась одним из ее стихов, а сам фильм как бы показывал контекст этого стихотворения. И стихи эти были отличные. Видимо люди, занимавшиеся дубляжом, старательно прошерстили интернет (а переводов к тому времени скопилось уже очень много) и отобрали лучшее. И сам фильм был совсем не похож на биографию, на эту «жизнь за шкафом». Эмили Дикинсон предстала эдакой разбитной эмансипированной девицей, крутящей романы с юношами и девушками, дружащей со смертью и готовой превратить в стих любой жизненный эпизод. А сам фильм по стилистике напоминал скорее мюзикл с элементами «актуальной политической повесточки». Если бы мне кто-то порекомендовал этот сериал такими словами, я бы никогда не стал его смотреть. Но я не читаю аннотации, а по факту зрелище оказалось довольно забавное, а главная героиня стала для меня гораздо живее. И тут уже совершенно неважно, как фильм соотносится с т.н. реальностью. Дорога к Эмили Дикинсон, до этого заваленная всяким хламом, была расчищена. После просмотра каждой серии я тут же находил процитированный стих в сети и пытался его понять и перевести. Это было непросто, но в то же время на удивление увлекательно. Т.е. я уже очень давно не испытывал такой вовлеченности в процесс, мир вокруг как бы исчезал, а я оставался наедине с текстом.

В общем, начать было просто, а остановиться — уже нет. Тут я столкнулся с одним психологическим эффектом, о существовании которого предполагал, который предвидел, но не мог непосредственно наблюдать. Дело в том, что английский я знаю плохо, т.с. «пассивно», но вооружившись всеми ресурсами, что предлагает сейчас интернет, почти всегда можно если не добраться до сути текста (стихи Эмили Дикинсон и для носителей языка зачастую представляют загадку), то хотя бы составить свое аргументированное мнение. Стих начинает указывать в определённом направлении, ключевые слова, как вешки, дают точку опоры, а комментарии специалистов помогают понять контекст и познакомиться с возможными интерпретациями. Таким образом, стих начинает представлять собой чистую идею или переживание, почти отделенное от слов, в которых оно было изначально выражено. Ведь слова — это не только словарное значение, это еще и вся история личного словоупотребления и восприятия. В этом смысле каждый из нас — носитель уникального языка, и это сильно усложняет восприятие поэзии. Выбранное поэтом слово может показаться царапающим, нелепым в данном контексте — и стих испорчен, а ведь для автора это был единственно верный выбор. Но когда ты не в состоянии адекватно воспринять текст, т.к. язык чужой и не имеет для тебя никакой истории и опыта активного использования, а имеешь ты дело с таким «очищенным от слов текстом», то волен подобрать слова сам. И получается, что поэт как бы начинает говорить на твоем личном языке, и это ошеломляющее переживание. Эмили Дикинсон умерла почти сто сорок лет назад, но тут предстает как живой собеседник, сообщающий что-то для меня неожиданное и интересное именно в тех словах, что кажутся мне адекватными. Я подозреваю (даже уверен в этом), что будь английский мне родным, ее стихи не производили бы на меня такого впечатления. Во всяком случае, я не знаю ни одного русского поэта, у которого бы мне нравились сотни стихов — это совершенно немыслимо.

И хотя мне нравится и результат (чудесным и поддерживающим образом он нравится и некоторым значимым для меня людям), главное в этом — процесс. Лучший способ привести себя в чувство, достичь хоть временного ощущения отрешенности, искренней заинтересованности в ином (отличном от этого унылого и пугающего шевеления в теле и голове), это взять наугад очередной стих и сделать так, чтобы голос Эмили Дикинсон (или точнее — ее дубля в стиле Хари, сгенерированной океаном Солярис из воспоминаний Криса) зазвучал и сообщил что-то важное и интересное.

Вспоминается роман Алексея Сальникова «Опосредованно», где описывается альтернативная реальность, где стишки играют роль наркотиков (с производителями, дилерами, наркоманами и смертями от передоза). Понятно, не любые стихи, а те, что каким-то образом оказываются наделенными этой наркотической сущностью. Не сказать, что мои отношения со стихами буквально такие, но что-то в этом есть. Написание стиха обладает явственным седативным, гармонизирующим и примиряющим с действительностью действием. Вот не эта наркотическая эйфория (хотя иногда и на это похоже), а скорее транквилизатор, дыхательная гимнастика. Причем, что немаловажно, гимнастика интересная, затягивающая, не требующая для своего воплощения почти никакого волевого усилия, не спотыкающаяся об извечный вопрос «Зачем?»

...

Ну и еще хочется вспомнить разговор с АК, тоже примерно двухлетней давности:

adobrohot58: «Дикинсон – "поэт наоборот": почти у всех авторов хороших стихов их стихи интересней их самих (кому интересно камергерство Тютчева?); "стихи" же Дикинсон – лишь более или менее разборчивые надписи ее бесконечно значимой жизни. Нечто вроде личной подписи.

И любой перевод из нее должен из этого исходить – прежде всего».

antimeridiem: «Жизнь интересна тем, что она проста. Умер. Бросил. Влюбился. Заскучал. Победил. Каждое из этих слов жизнь разворачивает в историю, но так или иначе там что-то случается.

Как это бывает? Человек замечает: "Ну, это долгая история, в двух словах не расскажешь". Но если не темнить, то если не в двух, то уложиться можно в очень небольшое количество слов. И вот Дикинсон не темнит, просто фиксирует. Загоняя невыразимое в тире».

adobrohot58: «Это верно. И про тире. Но есть еще что-то. Что? Устранение некоей неопределенности. Уход самой атмосферы неопределенности. Будто развеяны чары. Вы верно и метко пишете о "протоколировании". Донесения (или "протокольные записи") о некоторой очень четко сформированной жизни. Выкроенной по лекалу ясного решения. Отсюда впечатление некоей неслыханной свежести, которое так поразило издателя».

antimeridiem: « > ее бесконечно значимой жизни

А что, ее жизнь где-то предоставлена более-менее подробно? Подробнее, чем в ее стихах? Кажется подробности ее жизни крайне скудны, нет?»

adobrohot58: «Если б Блок не выпускал книгу за книгой и поменьше ходил на всякие "башни" и "собрания", – была б очень большая жизнь – к тому были личные задатки.

С другой стороны, Гомер явно больше всего "гомеровского корпуса" – раз мы отсчитываем от него начало европейской культуры, то именно в таком качестве начала он реален и для нас несомненен. Конечно, если мы не сомневаемся в реальности, единстве и континуальности самой этой культуры.

О бытии Эмили Дикинсон все же кое-что знаем, не меньше, чем о цивилизации ацтеков: есть дом в известном и доступном месте (археология в своем физическом выражении не нужна), есть письма к издателю; кстати, в первом из них, посылая некоторые из своих литературно невозможных стихотворений, она не задает вопроса "хороши ли?", но спрашивает: "Живы ли?" – это очень важное обстоятельство.

Э. Дикинсон – американская версия Жанны Дарк. Символически скудный ландшафт пуританизма ("Я лютеран люблю богослуженья") – та полупустыня, где она отвоевывала право на жизнь и на доступ к колодезной воде».

antimeridiem: «Американская в смысле индивидуалистическая?

Несмотря на то, что стихи ее полны мистикой, смертью, любовью и богом, творчество такое – герметическое. Сидеть в своей комнатке и лишь бы никто не мешал. И стихи ее… с чем бы это сравнить? С пробитой скорлупой. Главное пробить брешь, а уж что там внутри (ну или снаружи) не так важно. Мне нравится именно эта «сухость», движение преодоления, открытия. По понятным причинам я не могу оценить поэтическую форму в которую она это облекает, но когда (например) Седакова делает из ее стиха песню, хотя сам стих скорее протокол, это как-то отдаляет нас от той реальности комнаты, где человек "развлекается" как может».

Упомянутые стихотворения:

Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой, –
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.

Не видите ль? Собравшися в дорогу,
В последний раз вам Вера предстоит:
Еще она не перешла порогу,
Но дом ее уж пуст и гол стоит, –

Еще она не перешла порогу,
Еще за ней не затворилась дверь...
Но час настал, пробил... Молитесь богу,
В последний раз вы молитесь теперь.

(Ф.И. Тютчев, 16 сентября 1834)

Удача слаще жизни
Тем, кто не знал удач.
Напиток утешенья,
Твой дегустатор – плач.

Никто из победивших
И празднующих Толп
Не объяснит Победу
Так явственно, как тот,

Кто брошен – и растоптан –
В чей пораженный слух
Приходит гул триумфа
Далек – отчетлив – сух!

(перевод Седаковой)

adobrohot58: «Кстати, еще одним "поэтом наоборот" пытался стать Пауль Целан (потому и рефлексировал – не слишком продуманно – в своих замечаниях насчет "противосвета"): его первое письмо к Жизель скажет нам куда больше о тоске по "интенсивности жизни" (если воспользоваться выражением Хармса), чем все его "алхимические" стихотворные опыты».

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив