Подражательское.

Зашёл я в паб. Взял для разгона кофу-глиссэ. И как-то хорошо мне сделалось. Как-то хорошо в сопричастности к чувственному раю. Сижу, балдёжно, в голове гулко, словно зимой в пчелином улее - ни звука, ни шевеления, лишь изредка кто лапкой мохнатой дёрнет и опять тишь и почти что благодать. И чувствую даже неба мне мало от счастья. А так же чувствую что наступил на что-то. Почти живое. Аж пискнуло и в грудине отдалось. Глядь - окурок. Присмотрелся - Пегас! Я в детстве их курил вместе с кубинским Партагасом.
И вдруг я чуть не заревел от гнетущей, раздавившей меня в миг тоски-кручины. Неужели это я? Неужели сижу я в пабе, шевелю конечностями в пиджаке костюма национале? А под ногами моими почти безбрежный, такой незыблемый как индийский океан - мир шкодливого детства, сжатого в формат малых сих форм.
Конечно, скажут некоторые - позетива в тебе нет. Равновесия душевного. Этаких бунтарских антогонизмов. К тому же мол ты - слабонервный. Ни музыкального слуха, ни хореографического образования. Ни манер, ни воспитания.Ни хера. У тебя. Нет.
Но это же всё атрибутика. Блеф. Морок.Гипертонический криз. И паб этот злополучный, и кофа-глиссэ. И даже окурочек этот малохольный до сердоболия. Но ведь что-то в нём, во всех вас-нас должно быть-то! Сколько раз поменялся кузов за все эти года у лады-самары? Сколько человеческих судеб в замысловатой жизненной покадровке прокрутилось? Сколько декалитров вина и воды из под крана утекло и испарилось под неизбежными силами фотосинтеза? То-то же.
Но должны. Должны у человека слабого, внушаемого, подверженного всякими эпохальными и не очень событиями в по телевизору и в политической жизни страны какие-то...ну я не знаю...
волнительные приступы щенячьего восторга что ли.

«Вообще-то я совсем не Пегас» – скрипуче и пискляво раздалось из под стола. «Я быть может быть Ява. Или вообще - Золотое Руно. Просто в рассказе про мужские разговоры ты обязан разговаривать с персонажем мужского рода.»
Под моими кроссовками сидело нечто. Представлялось это приблизительно так: на корточках, как сидят где-нибудь на залитых закатом улочках Самарканда аксакалы в халатах и тюбетейках. Чрез эти улочки, повёрнутые чудесным образом на закат - падающее солнце просвечивает даже щёлковые паранджи восточных женщин. Шкет. Сявка. Прищурившись и жадно втягивая в себя чьи-то лёгкие. Так же нормальный курильщик сплёвывает табачинки с губ, а на уголках рта у него - запёкшиеся, подгорелые комочки слюны. Этот сплёвывал не табачинки, а крохотные фрагменты лёгких.
- Ха-ха. Костя! Ты что думаешь они такие идиоты. Не узнают Серёженьку? Узнают, ещё как. Что? Гончарова до этого не узнали? Не беда. Они растут – ты деградируешь. Ну вообще ты прав, дружище. Что? Это долго объяснять. Ты ничего не понимаешь…
В помещение потянуло запахом красного мальборо, с таким знакомым менторским ароматом. Нет, даже – патетическим.
- У нас, производных от табака – единая база данных букв. Это как будто бы все мысли, которые во время курения производятся – собираются в одном месте. Ну, как это по вашему? Сарафанное радио что ли. Вот сидел Серёжа за пишущей машинкой, строчил там рассказы и повести. А мы тут как тут. Что? В пепел превращаетесь? Ну, уж, коллега. Просто некоторые аспекты нашей жизнедеятельности вам не подвластны. И Гоголь курил, и Хемингуэй, и Борхесы с Маркесами. Почти все курили табак. А что тут смешного? А что Кастанеда? Мы в молитвенном общении с тетраканабиолом. Постой, нет. Вагинописатели с грудью и без оной, у них другое – кофе. Нам их т.н. мыслительные процессы неподвластны. Ха! Ну, назови мне хоть одну женщину – великую писательницу. Астрид Линдгрен, Агния Барто, Анна Ахматова – нет, не наша тема. Там дети, дети и кокаин, помешанный на фригидности. Нынешние-то? Им платят производители кофе, тёплых клетчатых пледов и турецкие отели. Минаев? Синяя тема. Экономисты? Нет, там за место рукописей ассигнации горят. Юристы? Полноте. Там людские слёзы. Военные труды? Там всё вместе, дорогой мой человек.
«О чём же мне писать?» – задумался я, вопиющим как мне казалось вопросом. Я ведь обычный блоггер, бесталанное гавно с нереализованными амбициями и иконой Сталина на рабочем столе. Я - совсем невежда. Не разбираюсь в современном искусстве, в женщинах, вине и футболе.
- Ну, ты закури, закури, не стесняйся. Наука так и не доказала, что курение вызывает рак лёгких. Это всё косвенный маркетинг. Проплачено производителями медицинских уток и взрослых памперсов. А что ты можешь? Они ничего не понимают? Плюнь. Вздор. Чушь. Не обращай внимания. Даже этот текст никто не дочитает до конца. Пиши для себя. К примеру, ты и сам давно забыл про византийский камень. Ну, тот что описан у Прокопия Кессарийского. За который нельзя было ходить по мирному договору персам. А они его понесли впереди наступающей конницы, верно? Или про Кир Булычёва…
Гримасничает. Как Чеширский Кот. Опять сплюнул. Кашлянул.
- Ты же неудачник. Как все. Только ты этого не скрываешь.
« Сам такой.» - подумал я и посмотрел на его коричневые зубы, пожёванный фильтр и торчащий из жопы шлейф ленточного, как у сигарет Юность, фильтра.
- Так вот. Про Кира. Ты в курсе, что когда мы с ним писали про Алису и Колю Герасимова – всё было вовсе не так? Да-да. Он же возглавлял антинаучную комиссию при АН, писал про паганское государство и был недурственным надо сказать востоковедом. А знаешь, что лежало у него в сейфе? Ага. Ты думаешь появление в произведении Прибора – случайность. Нет! Он работал на третью лабораторию КГБ и миелофон дали ему на клинические испытания. Потом началась перестройка, гласность, новое мышление, документация потерялась. А один раз он проходил с футлярчиком мимо Кремля…да-да, так родился рассказ «Лиловый шар»…
А попробуйте написать, как « я стоял, мурашки вместе с холодными каплями пота стекали по моей заиндевевшей спине, а рука тем временем сжимала холодную рукоятку, соскальзывала, чесалась, предательски детонировал пульс. Вы когда-нибудь участвовали в разбое…нет, насилие, как и иные проявления животной, меркантильной сути здесь совсем ни при чём. Ощущения всевластия над личностью, самого этого начала начал и одновременно чудовищного бессилия… »
Или
« Какие-то ошмётки, которые только что разговаривали с тобой, с хрипотцой, с какой-то отеческой безнадёгой…возможно даже это они и были. Но сейчас, в данный момент на тебя брызнула серо-коричневатая, с мелким вкраплением мозговая жидкость и черепная кость с таким вроде бы незаметными волосами,…а игровой автомат продолжал звенеть беспроигрышными комбинациями. Ты зачарованно смотрел вслед спешно уходящему в темноту коридора человеку и недопонимал какого лешего ты здесь стоишь – бежать? Бежать. Бежать. Бежать. Бежать…»
- Ну, или ты же можешь закончить повесть «Аничков Мост». Ну. Что ты боишься? Ты же не читая её двадцать лет, помнишь некоторые моменты и воруешь их, правда? Ну. Признайся. У автора разрешения спросить? Он не курил, кстати. Это нам по каналу сладкого чая передали. Доброе. Так сейчас редко пишут. Ты же сможешь. Помнишь ведь как ты напечатал рассказ про первую любовь и развязавшиеся шнурки? Помнишь. Отзывов почти не было, а письма люди писали. Они же живые. Они помнят свои Первые, да. Мешают им, конечно публичные признания. Они стесняются. Они слабые. Не обращай внимания,…Они могут тебя называть «интеллектуальным трансформером», «гением описательного жанра», «сердешным другом»…вы же понимаете, что это всё одна большая неправда.
Нет. Кто бы мог представить, что человек разговаривает с окурком. О-кур-ком. Который валяется на полу, несёт какую-то фантасмогоричную чушь. Вот всегда так. Дефицит общения, незнание специфики, возрастной психологии, азов квантовой физики приводит к тому, что автор всегда разговаривает с предметами, а не с живыми людьми. Они ему ближе что ли, неодушевлённые. Хотя и люди сейчас по большому счёту неодушевлённые.
- Будьте снисходительны, Костя. Не надо этих непонятных деепричастных оборотов. Люди в них путаются. В пунктуации, в синтаксисе, в орфографии. Миссионерская деятельность должна вестись не языком девятнадцатого века. Актуальным языком [Хуй, пизда, ебать и резать. А так же производные]. Почитайте Довлатова, Веллера, Прилепина. И всех этих тупопёздных отпрысков великих родителей, на которых не отдыхают гены. Сразу поймёте в какой стране вы живёте. Это страна напуганных хабермасов.
Окурок дотлевал. Он начал шипилявить, плавиться своим оранжевым в крапинку фильтром, задыхаться.
«Я совсем забыл». – из последних сил, глотая чьи-то лёгкие, скороговоркой, словно не успевая хрипел он.
- Когда сейчас выходить из двери [и из подката] будете…сделайте лицо попроще, ладно? Простецкое такое, а то не поймут.Они всё равно не поймут [и до конца не доосилят], но всё же.Не ожидайте по традиции и от них унижений и оскорблений. Колокольчик над дверью придержите. И допишите там в концовке что-нибудь идиотское. Чтобы поржали. Хотя чего уж там? [Ах, да – рекомендую комментарии закрыть.] Хотя я Вам, Костя - настоятельно рекомендую учиться у девочки Вали и её названного брата Валентина. Писать абстрактными формами. И дешифратор для этого необязателен.Хотя, справедливости ради Вам, сукиному сыну, сучьему потроху и просто неучу стоит у них всех поучиться...
П.С. Возможно, вероятно кто-то заметил, что текст легко поддаётся редакторской правке. Без особого изменения смысла повествования. Я его ещё неоднократно подредактирую.
Я вышел. Почти что по хомингуэевски. В дождь. Одел шляпу, замотал удавкой белый шарф по робеспьеровски. На шее. С ненастной улицы, с какой-то тёмной улицы на меня смотрела та самая чёрная квадрига бригаденфюрера СС Хуго Крааса…
И я подался в неизвестное. Становиться латентным членом. Нет! Латентным кандидатом в члены. Единой России.