Подарок.

simada — 21.12.2010 Подарили странное.
Анекдот помните?
     Провожают на пенсию офтальмолога и дарят ему на память огромный хрустальный глаз, а сидящий в президиуме психиатр шепчет на ухо коллеге: "завтра гинеколога чествуем, интересно, что ему подарят."
     Так вот да, я хоть и не собираюсь на пенсию пока, но подарили. Большую, сладкую и цветную. Нет, не в хрустале. Торт. С внешним, внутренним, очень подробно и красиво. Женщина изнутри даже красивее, чем снаружи, чтоб вы знали, пусть и изготовленная в виде торта. Жаль, мало кто это видит.
     В комплекте с тортом одновременно подарили спортивный костюм и кулончик в форме подковки.  И что сказать хотели? В работе сладко, а в спорте счастье? Работай, как тяжелоатлет и будет тебе счастье? Или хорош жрать сладкое, лошадь, иди побегай? Непонятно.

     Еще подарили грибы-лисички. Представляете, настоящие рыжие жареные лисички - я их не ела преступно давно, лет пятнадцать, точно. За жареные лисички я продам душу кому угодно, поэтому мысли о торте-местоимении вкупе с костюмом-подковкой были забыты тут же. Я ела лисички. И если обычно в гостях я стыдлива и деликатна, то в лисичках я ненасытна и беспардонна, могу, нагло глядя в глаза хозяевам лучших в мире грибов, искательно, как оголодавший младенец, открыть рот и потребовать еще и еще. И еще. И опять.
     Два дня их ела безостановочно. Космическое наслаждение. Теперь в Питер хочу невыносимо, там много лисичек, я точно знаю. (Галка, ты понял - это намек, ты ловишь все на лету, тебе понятно, что конкретно я имею в виду!)
     А пока ела, вспоминала все подарки, которые когда-либо получала в виде благодарности от больных. И вспомнила самый трогательный, что подарил мне мужчина. Пациент.

Было это двадцать лет назад, когда, как метко заметил кто-то в ленте, гениталии еще стыдливо назывались "интимным местом", человечество еще писало бумажные письма и не выдумало блогеров, а я была юна и наивна. Мне было шестнадцать лет, я заканчивала медучилище и проходила практику по терапии, в одной из киевских больниц. В отделении пульмонологии.
     Нам с моей напарницей несказанно повезло тогда, нас не отправили, как обычно, драить окна-полы и бегать куда медсестры пошлют. Нас прикрепили к "внутримышечной" манипуляционной.
     Манипуляционной заправляли две медсестры: пожилая дама, с обманчиво строгой внешностью, со стильной короткой стрижкой и умело наложенным легким макияжем, имевшая чуть не пятидесятилетний стаж медицинской деятельности; и молодая девчонка, два года как после училища. Против обыкновения, обе женщины отнеслись к нам более чем благосклонно, и уже на другой день мы с моей соученицей работали практически самостоятельно, полностью избавив медсестер от их служебных обязанностей. Нет, они приглядывали за нами, конечно, мы же практикантками были, но очень вяло и по большей части проводили освободившееся время в отдыхая в сестринской. А мы работали в охотку. Наташка оккупировала журнал назначений и занималась прочей писаниной, а я, не зная усталости, внутримышечно и подкожно инъектировала пациентов нашего отделения.
     Инъекции ходячим больным, как правило выполнялись с девяти до одиннадцати утра, люди приходили в кабинет неохотно, что вполне понятно, медсестры сетовали, что иногда приходится по нескольку раз обегать палаты, созывая контингент на процедуры. Все изменилось с нашим появлением.
     Дело в том, что у обеих манипуляционных сестричек были чрезвычайно "тяжелые руки", не взирая на приветливость и добродушие обеих дам, больные жаловались, что задницы у них болят не менее, чем пораженные болезнью органы. А у меня рука всегда легкая была, особенно на медицинские манипуляции, поэтому неудивительно, что уже на второй день в половине десятого утра под дверью кабинета образовалась приличных размеров очередь, даже некоторые лежачие больные приползли.

      А на третий день, одним из первых, пришел забавный старик. Точнее, стариком его трудно было назвать даже не смотря на действительно преклонные годы. Ему было около восьмидесяти лет или чуть больше, я плохо помню уже. Он был абсолютно седой, статный и очень такой, что называется, породистый. Глаза его просто завораживали - совершенно молодые, смеющиеся, с прячущейся за озорными искрами тоской обреченного человека. Бездна юмора, высочайший и полностью сохранный интеллект, образование, начитанность, идеально правильная речь, обаяние, такт, мощнейшая харизма. Мне кажется, в такого мужчину можно влюбиться по уши сколько бы ему ни было лет. Его и любили все в отделении, и персонал и пациенты равным образом.
      В тот первый день он, едва войдя кабинет, окинул взглядом стоящую со шприцем наготове меня и насмешливо спросил: "Ребенок, а ты колоть-то умеешь?" "Она умеет, не бойся, Иваныч." - отозвалась заполняющая журнал назначений пожилая сестра. "Скидывай портки и подставляй задницу - тебе понравится." Я покраснела, а старик не унимался: "А хлопком умеешь?" "Хоть хлопком, хоть щипком, хоть прыжком, хоть подскоком, хоть с подвыподвертом. Прилягте, пожалуйста, и оголите, будьте добры, место укола" - я окончательно смутилась. "Будьте добры, надо же!" - передразнил меня дедуля укладываясь на кушетку, "Ну буду добр, давай посмотрим, что ты умеешь."

    "Хлопком", если кто не знает, называется категорически запрещенный всеми инструкциями, довольно небезопасный, - сами понимаете почему - и столь же любимый многими пациентами способ внутримышечной инъекции, при выполнении которого канюля иглы зажимается между большим и указательным пальцами, ладонь выпрямляется эдакой "дощечкой", этой ладонью с зажатой в ней иглой хлопается место укола и уже после этого к игле подсоединяется шприц и вводится лекарство. При этом, якобы, сам момент входа иглы в кожу пациент не ощущает, чувствуется только хлопок по ягодице.

    В общем, я хлопнула. И хлопнула, от неловкости и смущения, чересчур сильно, как мне показалось. Старик как-то странно крякнул, как вскрикнул, несколько секунд полежал молча, потом встал, поправил пижаму и внимательно взглянул на меня. Наглядевшись, довольно крякнул еще раз и не сказав ни слова вышел. Вернулся через несколько минут с небольшим пакетом. В пакете оказались два пупырчатых, упоительно пахнувших глянцевых огурца, два помидора и две, явно домашнего изготовления, котлетки. Я было стала отнекиваться, протестовать, и даже попыталась вернуть старику его еду, но дедок был непреклонен: "Бери, а то я обижусь! Эти ручки должны хорошо питаться." И ушел опять.

    На следующее утро, едва я успела переступить порог манипуляционной, обе медсестрички лукаво улыбаясь сообщили мне, что старикашка спрашивал обо мне во время вечерних манипуляций и страшно огорчился узнав, что я практикант и работаю только до обеда. Спросил, сколько еще времени мы будем на практике и велел передать, что завтра придет первым. И пришел, ровнехонько к началу приема больных. А потом вновь принес угощение.

    Так мы и работали с ним недели две. Он приходил, получал свой хлопок, одевался, какое-то время сидел с нами, травил байки, смешил, потом уходил и возвращался с пакетом, где неизменно лежали два огурца, две помидорки и две котлетки. Через два дня после первого укола, он переговорил с куратором моей практики и, уж не знаю как, уговорил ее разрешить мне колоть его еще и внутривенно, конечно, под надзором старшей медсестры. "Хлопком?" - пошутила я, когда первый раз пришла ставить ему внутривенную инфузию. Помню, он рассмеялся тогда с таким удовольствием, словно я была его родной дочерью и только что изобрела синхрофазотрон.
     Со своей стороны я испытывала к нему смешанные чувства. С каким-то детским ужасом я ждала его появления, и совершенно бордовая, с трясущимися руками и со слезами смущения на глазах, подходила к нему со шприцем в руках и яростно "хлопала". Он неизменно крякал и несколько секунд лежал неподвижно, а я панически боялась, что вот сейчас дедуля встанет и мне, как честной девушке придется на нем жениться или умереть на месте от стыда.
     С другой стороны, в его отношении ко мне не было ничего, кроме искреннего расположения, изрядно приправленного детским же восхищением. Ничего пошлого, сального или старчески-похотливого, понимаете? А разговаривать с ним и слушать его было настоящим удовольствием. Как дед с внучкой мы были, да я и по возрасту годилась ему даже в правнучки. Его все так и называли шутливо "Никин дед". Надо мной тоже подтрунивали, конечно, совершенно впрочем беззлобно.

     Через две недели старик исчез. "Выписался вчера вечером" - коротко буркнула медсестра на мой вопрос о нем. "Его в онкоцентр переводят" - спустя несколько минут добавила сестра тихо. Больше мы о нем не говорили. А еще через неделю, в последний день моей практики, дед пришел меня навестить. Поблагодарить, как он сказал. В руках его снова был пакет, но вместо привычных овощей и котлет, там была небольшая статуэтка. Статуэтка изображала девушку в белом халате, держащую в одной руке штатив с капельницей, а во второй - шприц. У девушки-статуэтки была коса колоском, и она удивительно напоминала меня. Такая размытая копия. Старик пояснил, что сделал фигурку сам, мне в подарок. Он оказался скульптором, талантливым, и, как выяснилось, довольно известным.
Вручив мне свой подарок, дедуля взял обе мои руки в свои, осторожно поцеловал каждую по очереди, посмотрел мне в глаза так...невозможно передать как, и сказал: "Золотые руки у тебя, дочка. Дай тебе Бог счастья!" И ушел. Через два месяца его не стало.

А статуэтка стоит у меня дома по сей день. Но и без нее, "Никиного деда" сложно было бы забыть.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив