Почему «не взлетел» прокат автомашин в СССР?

maysuryan — 15.06.2025

В июле 1956 года в СССР появилась новая услуга — прокат автомашин. Впервые эта идея прозвучала в Советском Союзе ещё в 1935 году, но тогда не была реализована. А в 1956 её сторонником, как говорят, был сам Никита Хрущёв, который считал, что она представляет шаг к коммунизму — автомобили станут доступнее для всех, и в то же время останутся общественными!
Первый прокатный пункт открылся в Москве рядом с Киевским вокзалом. В нём было 27 автомобилей, среди которых были «Москвичи» и «Победы». Чуть позже появились и более престижные модели, такие, как «Волга» ГАЗ-21. Машину можно было взять напрокат на срок от трёх часов до одного месяца. Цены за аренду начинались от 90 копеек. К 1962 году пункты проката работали уже в 40 городах СССР, а срок аренды составлял от трёх часов до одного месяца.
Увы, новая услуга «не взлетела». И вскоре после отставки Никиты Сергеевича она была стремительно свёрнута. Почему же это произошло, ведь вроде бы новый сервис развивался, прокатные пункты открылись в четырёх десятках советских городов?
Разобраться в причинах этого нам поможет, как ни странно, художественная литература эпохи и даже... фантастика. А именно — повесть братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу» (1964—1965). Главный персонаж этого произведения, молодой программист Александр Привалов, путешествует по стране на автомашине. И эта машина — прокатная.

«Впереди я увидел большую россыпь камней, притормозил и сказал: «Держитесь крепче». Машина затряслась и запрыгала. Горбоносый ушиб нос о ствол ружья. Мотор взрёвывал, камни били в днище.
— Бедная машина, — сказал горбоносый.
— Что делать… — сказал я.
— Не всякий поехал бы по такой дороге на своей машине.
— Я бы поехал, — сказал я.
Россыпь кончилась.
— А, так это не ваша машина, — догадался горбоносый.
— Ну, откуда у меня машина! Это прокат.
— Понятно, — сказал горбоносый, как мне показалось, разочарованно.
Я почувствовал себя задетым.
— А какой смысл покупать машину, чтобы разъезжать по асфальту? Там, где асфальт, ничего интересного, а где интересно, там нет асфальта.
— Да, конечно, — вежливо согласился горбоносый.
— Глупо, по-моему, делать из машины идола, — заявил я.
— Глупо, — сказал бородатый. — Но не все так думают».

В общем, в этом диалоге всё сказано... Но тут нам придётся немного отвлечься от темы автопроката и разъяснить несколько исторических и литературных фактов. Дело в том, что персонажи произведения, за вычетом некоторых отрицательных типов (например, профессора Выбегалло) — бессребреники и трудоголики. Волшебный институт, в котором они работают, так устроен, что у любого сотрудника, который увлекается вещизмом, особенно в ущерб работе в институте, начинает расти шерсть на ушах. Конечно, её можно выводить, но всё равно это — ужасный позор. В мире «Понедельника», «стоило сотруднику предаться хотя бы на час эгоистическим и инстинктивным действиям (а иногда даже просто мыслям), как он со страхом замечал, что пушок на его ушах становится гуще. Это было предупреждение. Так милицейский свисток предупреждает о возможном штрафе, так боль предупреждает о возможной травме. Теперь всё зависело от себя. Человек сплошь и рядом не может бороться со своими кислыми мыслями, на то он и человек... Но он может поступать вопреки этим мыслям, и тогда у него сохраняются шансы. А может и уступить, махнуть на всё рукой («Живём один раз», «Надо брать от жизни всё», «Ничто человеческое мне не чуждо»), и тогда ему остаётся одно: как можно скорее уходить из института. Там, снаружи, он ещё может остаться по крайней мере добропорядочным мещанином, честно, но вяло отрабатывающим свою зарплату. Но трудно решиться на уход. В институте тепло, уютно, работа чистая, уважаемая, платят неплохо, люди прекрасные, а стыд глаза не выест. Вот и слоняются, провожаемые сочувственными и неодобрительными взглядами, по коридорам и лабораториям, с ушами, покрытыми жёсткой серой шерстью, бестолковые, теряющие связность речи, глупеющие на глазах».

Авторы повести в момент её написания верили, что именно интеллигенты-бессребреники — это будущее советского общества. В действительности они были, увы, как раз уходящей натурой. Не прошло и десяти лет, как те же авторы, братья Стругацкие, воспели совершенно новый тип интеллигента — не бессребреника, а как раз вещиста, в лице героя повести «За миллиард лет до конца света» (1976) Филиппа Вечеровского.
Вот, например, как обставлена скромная кухня этого эталонного персонажа: «В этой сверкающей ароматной кухне, где было так прохладно, несмотря на ослепительное солнце, где... всё было самого высшего качества — на мировом уровне или несколько выше...» Стоп-стоп-стоп, «было так прохладно», говорите? Но ведь повесть с того и начинается, что «белый июльский зной, небывалый последние два столетия, затопил город. Ходили марева над раскалёнными крышами, все окна в городе были распахнуты настежь, в жидкой тени изнемогающих деревьев потели и плавились старухи» и т.д. И позднее тема летней жары рефреном повторяется на протяжении всей повести, и даже усиливается — «такой жары, говорят, двести пятьдесят лет не было». Так откуда же подобная роскошь — прохлада — в разгар небывалого зноя? Нет ли тут какого-то чуда? Может быть, это волшебная аура гения Вечеровского, распространяющего вокруг себя прохладу? Нет, ларчик открывается гораздо проще: «Здесь прохладно, тихо. В каждой комнате кондиционер». «Полно, князь, душа моя, это чудо знаю я». Даже сейчас, спустя полвека, кондиционеры, тем паче в каждой комнате, доступны далеко не всем. А в середине 70-х годов это была совсем уж экзотическая роскошь. Погодите, погодите, но ведь если так, то он должен был зарасти жёсткой ушной шерстью до самого потолка! Но — упс — этого не происходит. Почему? Потому что ценности и установки мейнстримной интеллигенции с 1964 до 1976 года незаметно поменялись на противоположные, и вещизм стал теперь и допустимым, и социально одобряемым.

Но вернёмся к нашему автопрокату. Привалов — бессребреник, и, как говорят французы, его недостатки являются продолжением достоинств. Машину он не бережёт, и даже подводит под это «теоретическую» базу. Мол, «глупо делать из машины идола». Правда, он добавляет к этому, что не только прокатную, но и личную машину он гробил с точно такой же невозмутимостью. Верим! Но это показывает, что от социальной группы «бессеребреники» прокатные автомашины не ждало ничего хорошего. Называя вещи своими именами, они преспокойно раздалбывали взятые в прокате автомобили в хлам.
Ну, хорошо, но не все же были бессеребрениками, даже в 1964 году! Возможно, от «вещистов» машины ждало лучшее, более бережное обращение? Да, вещисты охотно превращали автомобили в предмет почитания и культа. Пылинки с них сдували. Но только, простите... с частных автомобилей. Личных, собственных, кровных. Ну, а с прокатных... Не смешите. Прокатные авто были хорошими объектами, чтобы «раздеть» их догола, то есть снять с них все более-менее не убитые, рабочие детали и переставить на своё, родное и любимое, авто. Заменив тем, что на своём уже вышло из строя или близко к тому.
В общем, вы поняли, почему прокатный автобизнес в СССР 1960-х был обречён накрыться медным тазом. Так и произошло.
Правда, в 1970-е годы этот сервис возродился, но уже только для иностранцев. Между прочим, упоминание о нём есть в кинофильме Эльдара Рязанова «Невероятные приключения итальянцев в России» (1974), где главная героиня как раз разъезжает по Ленинграду на прокатном ВАЗ-2103. Но это — как говорится, уже совсем другая история...


Реклама автопроката в СССР

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив