Почему дезердирство на Кавказской войне не считалось изменой

eto-fake — 10.05.2016
«Оставление горцами аула при приближении русских войск», Петр Грузинский, 1972 год
За десятилетия службы солдаты кавказских полков перенимали и образ жизни, и психологию своего врага. Тем более что в ходе полувековой Кавказской войны противник неоднократно становился союзником и наоборот — племена и роды горцев, перманентно враждуя друг с другом, легко заключали союзы и перемирия с русским командованием и так же легко их нарушали. Понятие «мирного» и «немирного» горца было весьма относительным, переход на сторону противника не являлся изменой роду и большинством горцев психологически не осуждался. Родо-племенная мораль жила в другом измерении, нежели государственные абстракции присяги и устава.

Русские солдаты, по сути, неграмотные крестьяне, в юности попавшие из глухих деревень на Кавказ в условия непрерывного и непонятного полумирного-полувоенного существования, за годы службы легко перенимали эту психологию соседей-горцев. И побег из казармы в соседний горный аул, по сути, ту же деревню, психологически сильно отличался от перехода на сторону чужой регулярной армии. Поэтому кавказские войны в процентном отношении дали куда больше перебежчиков, чем жестокая война с Наполеоном.

Еще военные историки XIX столетия не без удивления заметили, что солдаты кавказских полков, по сути, копировали «племенные» отношения горцев — сохраняя верность роду или племени, горцы легко воевали против соседей из родственных племён. Так и бежавшие в горы русские солдаты обычно отказывались воевать против «своего» полка, но без смущения стреляли в военнослужащих чужих частей.

Весь этот сложный психологический комплекс, за годы конфликта превращавший солдат из чинов регулярной армии в членов своеобразного отдельного племени, военные историки назвали «приватизацией войны». Война становилась не выполнением абстрактного долга и бюрократического приказа, а личной жизнью и бытом. И в специфических условиях кавказской «герильи» такая жизнь зачастую приводила человека в дом врага — тем более что с этим врагом не только воевали, но и жили бок о бок на протяжении десятилетий. Дезертир «всего лишь» менял свое кавказское полковое «племя» на племя горцев.

«Шамиль дает свободу дезертирам...»

За полвека Кавказской войны имам Шамиль был единственным лидером горцев, кто не без успеха пытался создать регулярную армию для противостояния России. В отличие от обычных родоплеменных вождей он являлся политическим лидером с универсальной исламской идеологией — сторонник определялся не кровно-родственными узами, а идейно-политическим выбором, оформленным в духе того места и времени принятием суфийского ислама — «мюридизма».

Именно поэтому Шамиль вел целенаправленную политику по привлечению и использованию дезертиров. В 1840 году он писал своим наместникам — «наибам»: «Известно, что бежавшие к нам от русских верны нам и заслуживают доверия... Перейдя к правоверным, они очищаются. Давайте им все, что нужно для жизни и нормального существования». Имам велел каждого перебежчика доставлять к нему, лично допрашивая и определяя их дальнейшую судьбу. Артиллеристов, кузнецов и специалистов других редких в горах профессий он оставлял при себе.

Все права полноценного члена общины получали те перебежчики, кто принимал ислам и женился на местных женщинах. Шамиль даже лично совершил обряд бракосочетания нескольких новообращенных дезертиров и горских женщин из разгромленных аулов. Штабс-капитан Руновский, немало повоевавший на Кавказе и лично знавший Шамиля, вспоминал, как многие из местных женщин покидали дома своих родителей, чтобы выйти замуж за русских, поскольку последние обращались с женщинами значительно лучше, чем горцы.

Новая политика Шамиля в отношении дезертиров весьма обеспокоила русское командование. В январе 1842 года начальник левого фланга кавказской линии генерал-лейтенант Ольшевский писал в докладе начальству: «Известно, что до сих пор наши военные дезертиры считались у чеченцев ясырами и принуждены исполнять самые трудные работы... Ныне Шамиль изменил этот народный обычай и постановил давать свободу всем военным дезертирам. Он собрал уже до 80 человек беглецов, из коих некоторых, если они находились у сильных людей, купил, а остальных отобрал. Шамиль оставил при себе из этих людей стражу, дал им оружие и отвел им землю в Дарго для поселения... Дурное обращение чеченцев с нашими военными дезертирами удерживало многих неблагонадежных солдат и в особенности поляков от побегов, но если теперь они узнают, что Шамиль дает свободу дезертирам, то я боюсь, что побеги увеличатся. Я помню, что в экспедиции за Кубанью в 1834 году чрезвычайно много бежало поляков, но побеги уменьшились, когда поляки узнали, что шапсуги дурно с ними обращаются и изнуряют тяжкими работами...»

Интересно, что сам генерал Милентий Ольшевский был поляком из Гродно, а свой доклад о чеченцах, поляках и русских он адресовал остзейскому немцу, генералу Граббе. Империя Романовых была многонациональной и наднациональной — разноплеменной Кавказ покоряли русские, немцы, грузины, поляки, кубанские казаки, являвшиеся в большинстве выходцами с Украины, и другие нации империи.


Опасения верного русской монархии генерала-поляка оказались не напрасными. На пике успехов армия Шамиля насчитывала несколько десятков пушек. И по свидетельствам очевидцев, артиллерийской обслугой были в основном дезертиры из русской армии. Около аула Ведено образовалось целое селение дезертиров, которыми командовали два беглых офицера. Их главным занятием был ремонт артиллерийских орудий и попытки организовать производство пороха.

В 1847 году, как рассказывают мемуары русских офицеров, случился трагикомический случай — к Шамилю бежал поручик артиллерии, большой любитель выпить. В состоянии запоя он недосчитался запасов пороха во вверенном ему арсенале, впав в алкогольный психоз, испугался, что его обвинят в продаже пороха врагу, и бежал к горцам. Однако последующая ревизия не выявила никакой недостачи пороха — пьяный поручик ошибся.

Так же небольшая слобода дезертиров существовала и вблизи резиденции Шамиля у аула Дарго. Здесь главным занятием перебежчиков была охрана имама. Шамилю приходилось тратить большую часть своих сил на попытки подчинить дагестанских феодалов и раздробленные горские роды, которые не горели желанием войти в его теократическое «государство». Поэтому не охваченные родо-племенными отношениями русские дезертиры были более надежной опорой власти имама, чем связанные авторитетом родов и старейшин горцы. Несколько «мюридов» из дезертиров входили в личную охрану имама.

Исламский вождь даже разрешил жившим в Даргинской «слободе» дезертирам курить и употреблять алкоголь, при условии, что они не будут этого делать на людях. По сведениям русской разведки, проживавшие в Дарго русские дезертиры «через каждые два-три дня являлись на учения под началом некоего солдата Идриса-Андрея».

Из дезертиров был сформирован и военный оркестр армии Шамиля, исполнявший русские звуковые сигналы и военные марши. Один из офицеров, участвовавший в 1845 году в походе графа Воронцова к аулу Дарго, вспоминал: «В один день имам вывел на смотр своих солдат с барабаном и трубами, на которых они играли и забавлялись. «Повестка» и «Заря», пробитая нашими беглыми барабанщиками и горнистами, была весьма порядочна».

«Не захотят оставаться в нищете среди иноверцев...»

На пике численности количество русских дезертиров в «государстве» Шамиля насчитывалось до четырех сотен. Повторим — речь идет именно о перебежчиках и пленных, согласившихся воевать на стороне противника. Те же, кто был пленен в бою и не шел на сотрудничество с горцами, оставались на положении рабов и живого товара для выкупа и обмена.

Естественно, перебежчиков старались повязать кровью. Когда Шамиль весной 1845 года приказал расстрелять картечью в Дарго 37 пленных офицеров и солдат, у орудий стояли русские дезертиры.

Воздействовать на дезертиров кнутом и пряником пыталось и русское командование. Кавказский наместник граф Воронцов в 1845 году, во время похода на резиденцию Шамиля, выпустил специальную прокламацию, в которой обещал полное прощение тем дезертирам, кто добровольно вернется в строй: «По высочайшему Государя Императора повелению объявляется всем русским солдатам, бежавшим из разных полков и команд в горы, что те из них, которые добровольно явятся из бегов, Всемилостивейше прощаются и поступят по-прежнему без всякого наказания или какого-либо взыскания на службу... Главнокомандующий надеется, что беглые солдаты поспешат воспользоваться монаршим прощением и милостью и не захотят оставаться дольше в нищете среди иноверцев».

Любопытно, что аналогичные прокламации с призывом к солдатам распространялись и со стороны горцев. В 1843 году бежавший в племя адыгов казачий сотник Атарщиков (кстати, родственник первого русского коменданта города Армавир), после принятия ислама ставший Хаджерет Магометом, обратился к бывшим сослуживцам с воззванием, в котором призывал нижние чины бежать к нему в горы, поскольку он «стал у абадзехов первостепенным узденем» (дворянином). Беглый сотник обещал также помощь в том случае, если дезертир пожелает выехать в Турцию или куда ему вздумается. Военное начальство, обеспокоенное настроениями солдат, предписало строго следить за тем, чтобы «подобного рода письма не имели никакой гласности между нижними чинами».

Несколько русских дезертиров особенно отличились в армии Шамиля, наряду с «мюридами» из горских народов. Так прапорщик Тифлисского егерского полка Залетов и солдат Беглов помогли чеченцам взять укрепления Цатаных, Ахалчи и Гоцатль.

Осенью 1850 года к Шамилю бежал драгун Нижегородского полка Родимцев. Приняв ислам, он поселился в ауле Дылым, женился на горянке и за участие в боях в личной охране Шамиля был награжден серебряным орденом. Имам, создавая свое государство по русскому примеру, учредил несколько орденов и медалей — это были многоугольные серебряные звезды с изображением полумесяца и надписями из Корана, носившиеся на кожаной нашивке у левого плеча.

Такими же орденами, но пятью годами ранее, были награждены перебежавшие к чеченцам терские казаки Зот Черин и Филат Алешечкин, отличившиеся в походе войск Шамиля на аул Чеберлой в нынешнем Шалинском районе Чечни, — имаму, стремившемуся создать теократическое государство, приходилось воевать со своими соплеменниками не меньше, чем с русской армией.

Шамилевский «орденоносец» Зот Черин в апреле 1845 года попал в плен к своим же казакам, причем попал совершенно в духе истории Тараса Бульбы — уходя от погони после очередного чеченского набега на казачьи станицы, Черин потерял кинжал и был схвачен казаками, пока искал пропажу. Любопытно, что в этом набеге вместе с чеченцами и казаками-дезертирами участвовал и некий беглый солдат-поляк. По приговору военного суда Зот Черин был публично расстрелян в станице Червленной в присутствии представителей Гребенского полка Терского казачьего войска, к которому дезертир относился до своего побега. В том же году был расстрелян и Филат Алешечкин — несмотря на обращение в ислам беглый казак периодически наведывался в станицы за домашним вином — «чихрём», пока не был пойман казачьим караулом.

Примечательно, что все современники и очевидцы отмечали довольно условное обращение в ислам русских дезертиров. Как писал один из казаков: «Отрекаясь от веры отцов, беглецы, очевидно, смотрели на это как на практическую необходимость, притом совершенно временного характера». В 1856 году агенты русской разведки доносили о сходке русских дезертиров в Чечне, на территории нынешнего Гудермесского района: «Много солдат, донских и линейных казаков, до ста человек, сошлись на Пасху в ауле Нурки, где пили водку и брагу и имели разговоры...»

«Дерзкие заключения на счет правительства...»

Помимо буйных голов, бежавших к чеченцам за вольной, разбойничьей жизнью, в горы, подальше от власти, уходил еще один тип людей — фанатично верующие раскольники. Несколько лет на территории исламского «государства» Шамиля даже существовала целая раскольничья обитель.

Ее основал 30-летний терский казак-старовер Тимофей Янхотов, в ноябре 1849 года бежавший в горы с несколькими казаками. Янхотов был грамотным, сведущим в старообрядческом богословии и, подобно многим терцам, хорошо знал чеченский язык.

Шамиль явно намеревался использовать раскольников в борьбе с царским правительством, он лично встретился с Янхотовым и дал ему разрешение на создание христианского скита в высокогорной Чечне, в районе аула Ратли. Как позднее рассказывал один из обитателей скита военным следователям: «Начали молиться в тиши и безмолвии горной пустыни, вдали от людей и царства Антихриста, вычисляя время его пришествия».

Постепенно к раскольникам в скит побежали отдельные казаки и казачки, иногда бежали целые семьи, особенно приверженные старой вере. Беглецы выживали тем, что изготовляли деревянные кадушки и бочки, которые чеченцы охотно меняли на кукурузный хлеб. Через чеченцев-кунаков раскольники рассылали по казачьим станицам вести, что «царство Антихристово близко», и прочие «дерзкие заключения насчет правительства», призывая казаков-староверов к себе.

За два года образовалась целое поселение из нескольких десятков семей. Примечательно, что лидеры бежавших в Чечню староверов враждовали со «слободкой» армейских дезертиров у аула Дарго. Однако часть раскольников не выдержала аскетизма, вечного поста и молений и бежала в слободку дезертиров, где была вполне вольная жизнь с музыкой и водкой.

Летом 1852 года Янхотов по согласованию с Шамилем отправился на Терек, чтобы привести в горы новых раскольников. Однако в родной станице он был задержан по доносу собственной жены, не разделявшей раскольничий фанатизм мужа. Военный суд приговорил Янхотова за дезертирство к расстрелу. Но командовавший казачьим полком Янхотова барон Розен (немец) и генерал князь Эристов (грузин) решили в таком щекотливом деле заменить публичный расстрел религиозного авторитета тысячей шпицрутенов и «арестантскими ротами бессрочно».

Летом 1853 года Шамиль, так и не дождавшись массового перехода староверов на свою сторону, внял многочисленным просьбам исламского духовенства и приказал христианский скит ликвидировать. Раскольникам предложили переселиться в слободку дезертиров, принять ислам и служить в армии имама. Тех, кто отказался, — несколько десятков человек — горцы убили.


Судьба большинства дезертиров в итоге сложилась трагично. В отличие от тех же горцев, которых русские солдаты и офицеры воспринимали как достойного противника, дезертиры не могли рассчитывать на снисхождение. С пленными дезертирами и перебежчиками солдаты обычно расправлялись сами, не дожидаясь военных трибуналов.

Когда в августе 1859 года в осажденном ауле Гунибе имам Шамиль давал свой финальный бой, среди защитников последней крепости имамата находились около тридцати русских перебежчиков, обслуживавших четыре пушки и до конца сражавшихся за своего предводителя. Шамиль с семьей сдался в плен и был с почетом препровожден в Петербург. Из дезертиров живым был пленен только один русский артиллерист, который огнем из своего орудия нанес тяжелые потери штурмующим. Разъяренные солдаты забили его прикладами и бросили в огонь.

Уже после окончания Кавказской войны, в конце XIX столетия местные историки-краеведы записали у гребенских казаков песню русских дезертиров:

Разудалый сиротина
Вздумал в горы убежать.
Там скорей придет кончина
А чего же боле ждать?

Лишь вот только проберуся
Через Терек и леса,
Пред Аллахом поклянуся
И взгляну на небеса,

Прийму веру их в Пророка,
Их догматам научусь,
А потом по воле рока
Воровать с ними пущусь.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив