По памяти

ull_curly — 28.11.2023

Макс умер в ночь на 12 сентября, в собачьей реанимации.
Судороги продолжадись 24 минуты, я была рядом, как мы когда то договорились, держала за лапу.
(они стынут у умирающей собаки - быстро и отбирающе любые шансы).
Не травился, не болел.
С утра абсолютно здоровый, к ночи просто ушел без причин, оставив мне идеальную биохимию крови за ветеринарной печатью.
Время наше закончилось.
Теперь знаю, такое бывает - иногда они просто уходят, завершая непроявленные процессы судьбы.



В лечебнице после смены оставляют только аварийный свет, деньги за капельницы, антидоты, реанимационные действия, которые не помогли, передают охраннику.
Он смущается, говорит: сочувствую.
Я говорю: спасибо.
Дежурный доктор, отчаливший ночевать домой, присылает смс: все?
Набираю пальцами: все.
Девочка-медсестра плачет. Это она вместе со мной пыталась запустить его оборвавшееся с хрипом дыхание.
Все сделали, что могли, но жизнь в ночь сойдя с колеи ежедневного, явила тайну.
Тайне подчиняется все живое.

Одеяло выдали из подсобки, желтое с тиграми. Тело разрешили забрать (я бы не оставила, никто, глядя на меня в тот день, спорить не стал).
Ночь переждал в сенях, мертвый, завернутый и с катетером.
Снаружи накатывал ватный, плотный туман.
Я безвольно сидела за дверью с той стороны, ждала рассвет, все не наступал, как залип в мокрой простыни окон.
Опасаясь прорвать плотину истерики, напряглась всем телом, гипнотически монотонно заговаривала мелко бьющую боль: «Нужно ставить точки, нужно хоронить. Рыть ямы, укладывать тело, прощаться.
Тогда, может, чернеющая грудная жаба сжалиться над тобой…».
В комнате громко ходили часы.

Когда наконец моргнула, прояснилось, настало более-менее утро.
Загрузив узел в садовую тачку, с двумя лопатами мы пошли краем леса - закопать мое остывшее, затвердевшее за ночь сердце.
Мне нетерпелось начать рыть, бросить туда все свое недоумение, объяснить себе что-нибудь, хоть что-то понять.
Вот вырою жадно яму 2х2, выплесну тромбозную боль, уйдет она в землю, смешается там с землей, тогда можно и попрощаться по-человечески.

Тачка громыхала жестью, под шиной шипел и пузырился проселочной гравий. Звуки отчего то были неестественно отчетливыми, врезались в сентябрьский воздух, оставались висеть.
На луг из соседнего поселка вывели белоснежных коз, они позвякивали колокольцем, праздничные, светящиеся, как невесты.
Воздух прогревался по-летнему скоро, земля с парным дыханием отдавала тепло, настилая дымку, пахли грибом и влагой комья могильной глины.
Как во сне теперь.
Откуда то из плетистой еловой глуби, не касаясь земли, выпорхнул тонкий борзой с влажными маслинами глаз.
Чуть позже вышел хозяин, с борзой постарше. Они пересекали тропой лес, апостольски торжественный и тихий. Хозяин слегка качнул головой, все понял, поспешил нас оставить.
Младший борзой замер у тачки, плавный, как лебединый полет.
Иди, - произнесла я не своим голосом, оперевшись на лопату, отирая лоб. - Иди, он умер.

Душистый кореньями и поздней травой, мягко вильнул между стволов ветерок.

Зверь мой, тень моя, друг и спутник.
Умер, перестал быть.
Скорлупа проломилась, впустив реальность, я все поняла - Макс умер.

Ангельский, неслышный борзой задрал морду и внюхался.
Где то там, я догадалась, в верхних слоях, смешалась с ветром душа моего ирландского сеттера, преодолев узлы стервенеющей тоски и тигрового одеяла.

Борзой постоял так какое-то время и тронулся весенней спешащей льдиной.
Через пару десятков шагов их растворил мягкий сосновый свет.
Боль мгновенно купировалась.
На освободившиеся места навалилась свинцовая усталость и пустота.
Ветерок стих.
Я больше не плакала, слышно стало только лопаты.

***

И трех дней не прошло, выехала в Петербург к заводчице с целой клеткой 2месячных сеттеров.

Ехала за кобелем, дорогу почти не помню. Трасса чернела и переливалась - шел дождь, чем севернее - тем обильнее. Болтало радио, все отговаривали, мол, куда ты, зачем так рано - было все равно.
Переночевала в Гатчине, к обеду, пошатавшись в нерешительности по городу, все же вошла вольер, и обмякла.
Оказалось, мне никто не нужен.

Ни сентябрьская жара, ни гатчинский парк с дворцом царя Павла, ни заросшее, глухое поле за забором заводчицы, высоко, почти неразличимо над всем сущим парящие орлы - никто мне не нужен. Чужие, ворсистые щенки - тем более.

Уже присела на уступ дома, проложить маршрут обратно в Москву, чертыхаясь и кляня себя без разбора за все.
Заводчица, ранее разогнавшая все торговые мощности, описывая преимущества породы ирландский сеттер для семьи и досуга, охладела, принялась готовить мой отъезд, загонять малышню в загоны.
- А там кто?, - спрашиваю.

В будке вольера на меня смотрели два внимательных глаза.

- это Белая Гвардия, - не отрываясь от дел ответила заводчик. - Ни к кому не идет, решили, себе оставим.

Достаньте, говорю, посмотреть.

Суку я не хотела. С сукой много хлопот - течки, щенность, щенки наконец. Суки мельче, беднее окрасом.
Суку я не хотела наотрез - что я с ней буду делать?

Щенка вынули из клетки и передали мне в ноги.
Она сразу поспешила отвернуться, уйти.

Белка, - попробовала я свой голос и ее имя. - Пойдешь ко мне жить?

Белка отводила морду. Если приблизить руки - выскальзывала и направлялась в сторону обратную от меня и вообще людей.
Она не выглядела нездоровой, пугливой или нестабильной, она такой не была.
Я сразу различила: ей тоже никто не нужен.
Нас сделалось двое, и по признаку обратного сближения, с этого момента только она мне и стала нужна.

Больше не размышляла, подписала собачьи документы, попоила ее в дорогу, и 6 молчаливых часов по трассе в ногах лежала моя спасительница и ответ.

Дома в тот день мы были глубокой ночью.
Искупались вместе - стояла под душем от всего без сил, она смешно хлопала лапами по воде. Уложила потом в коридоре на кофту, снятую с себя, пропахшую за день всем на свете. Сама легла на краю, головой к ногам, чтобы проссматривался коридор, и спустить ей руку в случае, если заплачет.

Она не заплакала, никуда не просилась, только каждые полчаса подходила, вставала на задние лапы проверить - тут ли я.
Убедившись шла обратно на кофту, сворачивалась, убаюкивалась самостоятельно.
Никогда не видела собаку умнее.

Белка.



(Тогда, в Петербурге, она делала, что могла, удержать нас обеих от глупостей.

Через месяц у нее найдут генетический брак - дисплазия суставов, и густым, стекающим с крыш ноябрем, разбитая, передам ее анестезиологу, на веревочке уводящему лизучего и смешного щенка за закрытую дверь в стерильную зону.
Заводчица будет предлагать вернуть «некачественный товар», ветеринар предостерегать обменять, пока «не привязались», «щенок дорогой, шоу и брид класса» - я не заплáчу.
Буду смотреть по-над всем, то в окно, то по полу, и повторять: тихо-тихо..
Она правда меня спасла. Теперь я ее буду спасать, сколько нужно.)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив