"Пистолет Сундуккера": капитан и его ведьма

alfare — 30.10.2021 Вначале о классификации. Как я уже не раз отмечал, у Крапивина есть тексты-истории и тексты-игры. "Я больше не буду" находится где-то между, Крапивин как будто сам до конца не решил, рассказать ли ему абсолютно реальную историю или поиграть с выдумками. Не знаю, как это происходило в процессе написания, но когда читаешь, ощущается это именно так. Если "Рыцарь прозрачного кота", например, или "Портфель капитана Румба" изначально подаются как сказки, по интонациям, по, так сказать, сеттингу, и не просто сказки, а сказки-игры, то история про Генчика как будто сама не знает до самого конца, какой ею быть.

Откуда у Крапивина вообще стали появляться тексты-игры? Насколько я могу судить из его же обмолвок – они появились из отрядных "рассказок", историй, сочиняемых "на ходу", за работой, у костра, вечерами… Закономерности у таких "рассказок" принципиально другие. То есть, что я хочу сказать: их рассказывали совсем не так, как рассказывают историю "для себя". В этих "рассказках" у Крапивина непременно есть элемент игры, который как бы сбивает серьёзность, слушателю-читателю постоянно говорят: вот, мы тут играем, и названия у нас такие, шуточные и игривые, и имена. Такой получается полукапустник…

Честно говоря, я, как читатель, часто не согласен что в историю, которая могла быть абсолютно серьёзной и потому – совсем настоящей – привносится элемент игривости. Есть ощущение, что если изменить интонацию, сказка станет совсем-пресовсем настоящей. Но автор почему-то не хочет это делать. Прям сознательно не хочет. А хочет… чего?

Стоит ещё заметить, что такая вот игра у Крапивина стала входить в тексты относительно поздно. Возможно, это связано с тем, что он хотел как-то сохранить, оставить жить все те игры и рассказки, которые родились в "Каравелле". Самой первой полуисторией-полуигрой стала "Ещё одна сказка о Золушке", и о ней вообще-то стоило бы поговорить ещё раз отдельно, но пока так.

"Ещё одна сказка о Золушке" сделана виртуозно. Грани игры и реальности настолько тонко сплетаются, что переходы между ними неуловимы. Шутливость и серьёзность, драматизм и комичность, условность и предельная чёткость картинки переплетены так, что найти переходы, отделить настоящее от игры и шутки – невозможно. "Сказка о Золушке" почти мгновенно обретает свою атмосферу, и эта атмосфера делает "книгу в книге" живой.

Правда, "Сказка о Золушке" особенная ещё и потому, что она неразрывно соединена с тканью основного текста, "Журавлёнка". Две реальности, не пересекаясь напрямую, живут одна другою. Я даже и не вспомню примеров чего-то подобного, даже если брать, скажем, историю о Пилате, Булгакова, то она все же имеет скорее одностороннюю систему связей, там рукопись действует на текст "снаружи", а вот в "Сказке о Золушке" две истории явственно проникают друг в друга, пронизывают…

Ничего подобного такой же силы у Крапивина из книг-игр больше не случилось, но спектр того, что получилось, широк и интересен. Мне бы хотелось вначале вспомнить о самых первых "игровых пространствах" его миров и посмотреть, чем отличаются и что общего.

Во-первых, конечно, это были "игры одного". Всяческие волшебные страны, истории в которых творились только одним человеком, их создателем. Есть, правда, "Антарктида", но её историй мы не узнали, о них не рассказано. Самая первая игра, о которой подробно рассказал Крапивин, была, наверное, игра Кашки из "Оруженосца". Путешествия челотяпиков, ну, кто читал, тот помнит. Нужно отметить, что интонации там совершенно не такие, как потом были в множестве пересказанных придуманных историй. Нет шутливости. Игра Кашки была абсолютно серьёзной. Потому что когда человек играет наедине с собой, он хочет, чтобы всё выглядело серьёзно. В том числе имена. Комичность возникает в двух случаях: если Игра становится невольным достоянием посторонних (как получилось со Швамбранией, помните Уродонал?) или если она происходит в компании.

Вот это, кстати, интересный феномен: почему компания требует снижения серьёзности? Включения комичности, всех этих откровенно бурлесковых приёмов. Имена героев, топонимы – зачем-то придумываются нарочито комичные. Зачем? Вот в "Капитане Сундуккере" посёлок, где живёт Генчик, называется Утятино. Начало повести вообще такое, непонятное, одновременно серьёзное, с откровенно игривыми нотками. Но Крапивин выбирает границу довольно осторожно: комичность не переходит в фарс, первые сцены в книге вообще вполне вписывается в рамки полностью реалистического повествования. Больше того, начиная читать эту повесть, ты долго не понимаешь, куда направит тебя автор, книга будет совершенно серьёзной – или всё же игрой?

Но я забегаю вперёд. Говоря про эволюцию игры в книгах Крапивина, стоит вспомнить повесть "Возвращение клипера "Кречет". Эта очень сказочная история включает в себя элементы игры, выполненные очень и очень деликатно, шуточность растворяется в лирике, чем дальше, тем больше, и к финалу там вообще романтика и лирика заслоняет все игривости.

А они там есть. И имеют очень чёткую привязку: комичность сопровождает гнома Гошу. Она почти неуловима и явной становится, когда Гоша читает стихи. Или когда автор рассказывает про гномью жизнь: конторы, которые ведают распределением жилья и работы для гномов, например. Так и видится за этим рассказчик, который хочет привнести в историю немножко озорства.

Интересно, что том же "Лётчике" вся игривость исчезает практически "досуха" – при том, что книга – ну сказка же сказкой! А нет, всё предельно настоящее, даже намёка на условность нет. Даже когда Лётчик рассказывает Алёшке про Красных Шапочек и Бабов Яг – в сцене нет даже следа игры. Всё "на самом деле". Почему? За счёт атмосферы. Сила истории такова, что спокойно выдерживает даже такое.

Но чем дальше, тем больше Крапивин использует игру в историях. Может быть, он хотел, чтобы эти книги воспринимались светлее? Чтобы дошкольникам и младшим школьникам было свободнее в их пространстве? Или ему хотелось воспроизвести в книгах дух отрядных или семейных вечеров, когда (это всего лишь моё предположение!) рассказывались-игрались такие сказки-игры?

Самими "игровыми" книгами, кажется, стали "Портфель капитана Рубма" и "Чоки-чок, или Рыцарь прозрачного кота". В них игра занимает место истории практически сразу, полностью и откровенно. Но что закономерно – всегда к финалу игра постепенно наращивает "плоть", прорастает в реальность и смыкается с нею, становясь всё серьёзней и серьёзней. В каждой из них это происходит по-разному, но сейчас я не буду углубляться, разговор у нас предполагается всё-таки в основном о Сундуккере…

Замечу ещё вот что. Крапивинская игра всегда завязана на его же фирменный магический реализм. Так или иначе она прорастает в этот самый МР, обменивается с ним элементами, атмосферой. Приведу один пример: абсолютно серьёзный, фундаментальный элемент крапивинской вселенной, Безлюдные Пространства, просто наполнены "порождениями" игры. Или Бормотунчики…

Что я имею в виду, говоря о Безлюдных Пространствах? А это вот все эти скворечники, чуки и шкыдлы, и многое другое. Сами по себе подобные существа, безусловно, содержат в себе сильнейший элемент комичности и игры. Но попадая в поле историй – становятся вполне полноценными и даже серьёзными частями истории. Вопрос в том, как они туда были введены, как "прорастали"… Вопрос интонаций и атмосферы.

Ну, а теперь, собственно, о самой книге. Как типично для "позднего" Крапивина, это история, в которую со всех сторон пытаются прорастать элементы "игрового магического реализма". Вначале порой комичные и несерьёзные, как положено малышам, к финалу они всё теснее связываются с тканью реальности. Иногда задаю себе вопрос: а можно ли было рассказать ту же историю, не используя в ней, скажем, говорящую разумную козу Козимоду. Или летающую тарелку. Для чего вообще в книге эти странные включения, если Крапивин совершенно свободно мог привнести сказочность в атмосферу истории, не привлекая дополнительную "магическую аппаратуру"? Ведь абсолютно всё то же можно было рассказать, оставаясь в поле реализма. Да, Козимода выручила Генчика, да, летающая тарелка снабдила его удобными пульками для пистолета, но… мы же понимаем, что рассказчик-сочинитель уровня Крапивина преспокойно решил бы все сюжетные проблемы и так.

У меня на это нет однозначного ответа, а есть предположения. Выбирайте, какое вам нравится или предлагайте своё…

Например, "волшебности" здесь являются обозначателями. Они не нужны для фабулы сами по себе, но они передают восприятие мира. Такой вот Генчик, он так живёт и так чувствует. Он фантазёр, и для него говорящая коза Козимода, летающая тарелка – реальны. И – немного комичны тоже, ну, потому что он же трезвомыслящий человек, да?

Второй вариант, что Безлюдные Пространства, ставшие неотъемлемой частью Синего Треугольника, уже попросту нельзя было вычеркнуть из вселенной. Так или иначе, они будут прорастать в истории, иногда в причудливом виде. Это внутренняя потребность самого рассказчика, самого Крапивина, и нам остаётся её только принимать.

Ну и третий, не последний, но на этом я пока закруглюсь… элементы-обманки, сказочные маячки нужны были Крапивину, чтобы запутать нас, читателей, запутать в хорошем смысле слова, создать такую вот расщеплённость, стереоскопичность восприятия.

…И кстати, о запутанности. В повести два главных героя. Генчик и… Зоя Ипполитовна. Вообще, героев там много, при том, что повесть не особенно большая и довольно-таки динамичная. Кроме того, в повести сплетаются множество коллизий. Все они "копают" не слишком глубоко, так, "тронуты", но это не минус, потому что сделано всё соразмерно. Обрамляющие коллизии достаточно понятны, и придают основному действию атмосферу, полноту, устойчивость – ну, в смысле, часто для книги вообще важно, чтобы действие не происходило "в вакууме", чтобы у читателя не было ощущения, что весь окружающий мир состоит из одной лишь цепочки событий. Что замечательно, в "Я больше не буду" Крапивин блестяще справляется с соразмерностью: вот это всё множество сопутствующих событий не отвлекает, не загромождает, не затягивает, а именно подчёркивает, оттеняет, служит такой системой контрфорсов. Событий как бы много, а ни ощущения галопа, ни захламлённости нет. В этом смысле, повесть особенно хороша для детей.

…Да, в книге происходит многое. Прямо как в романе, хотя это, конечно, ни в коей степени не роман. Устраиваются любовные дела старшей сестры Генчика, разрушается (не так чтоб вот совсем, но принципиально) дурная связанность "компании плохишей"… там вообще интересно, и стоит поговорить отдельно… Понимаете, Крапивин там тонко сделал. Была такая компашка, которая стерегла детишек с деньгами и трясла у них деньги, ну, всё как обычно… И нет, компанию эту не победили и не перевоспитали, как можно было бы ожидать от банальной дидактической книжки. Но герой повести, как НЕЯВНО следует из событий, как бы запустил внутрь этих пацанов какую-то странную неуверенность. Я не буду тут пересказывать всё подробно, может, не все читали книгу, почитайте… короче, решено это просто классно. Ниоткуда не следует, что эти пацаны исправятся. Но они… нет, даже не задумались… Там тоньше, интереснее…

Ещё там есть два других пацана, которые, как следует из финала, конечно со страшной силой подружатся и вот это вот всё… Ещё есть девочка Саша. Вот Саша почему-то оставлена немножко в тени, я, честно говоря, думал, что в финале её тоже свяжет воедино хоровод неслучайных случайностей.

…А, пока не забыл! В книге упоминается такое растение, противное своими цепкими двухвостыми семенами, похожими на вредных комнатных насекомых, двухвосток. Растение это потом изничтожило летающей тарелкой… Мне интересно, это то растение, которое встречается и у нас, и его называют у нас "череда", помнится, мама моя считала его лекарственным, отвар, по идее, должен был использоваться от какой-то болезни, но не помню, какой…

Вот… Один из главных героев повести – собственно, сам капитан Сундуккер, в полном соответствии с духом истории, персонаж то ли реальный, то ли выдуманный (да, да, выдуманный, но…) – в общем, капитан этот сам по себе никогда на свете не существовал, но по большому-то счёту – вполне себе существовал, потому что связал, соединил, сложил судьбы разных людей. Сложил – через вот те самые неслучайные случайности, в которых то ли была игра и магия, то ли и не было ничего такого, а всё самое что ни на есть обыкновенное, человеческое.

Ну и самым для меня интересным героем книги была Старая Колдунья... то есть, простите, самая обычная пожилая женщина Зоя Ипполитовна со странной судьбой, чем-то одновременно похожая и на Пассажира из "Выстрела с монитора", и на мадам Валентину, и на Генриетту Глебовну из "Лоцмана"… и на многих других загадочных старушек из книг Крапивина. Об этом удивительном феномене крапивинских миров стоит написать особо, откуда вообще родились эти образы чуть-чуть пугающих, невзрачных и всемогущих, мудрых ведьм, эдаких "Сотоф из Семилистника", то ли выращивающих вселенные на подоконнике, то ли просто всеми позабытых, безместных в нашем громком мире, отчаянно нуждающихся каждая в своём "Генчике", хранящих множество удивительных тайн… было бы только кому их услышать…

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив