ПИСЬМА ОБ ЭВОЛЮЦИИ (80). Из истории культов личности. Мао

maysuryan — 19.12.2020

Завершая тему культов личности, очень коротко остановимся на Мао.
Мао Цзэдун (1893—1976) пришёл к власти как лидер марксистской партии, но в то же время — руководитель крестьянской страны. Учитывая сказанное в предыдущих постах, можно было бы сделать прогноз, что культ личности, при таких исходных данных, рано или поздно «выстрелит», как то ружьё, висящее на стене в начале пьесы, либо в одну, либо в другую сторону. Не с Мао, так с другим... Довольно многое для понимания механики его развития даёт интервью Мао с Эдгаром Сноу, данное в 1970 году. Оно было, между прочим, опубликовано тогда и в советской печати («Литературной газетой» 2 июня 1971 года), поскольку носило необычно откровенный характер. Сноу писал (выделение моё): «Мы поговорили о моём отчёте о нашей последней беседе с Мао, состоявшейся в январе 1965 года. В этом отчёте я писал о его признании, что в Китае действительно налицо «культ личности». Некоторые критиковали меня за то, что я написал об этом.
Ну и что же, сказал Мао, если вы написали о «культе личности» в Китае? Ведь это действительно было так, почему бы и не написать об этом? Во время нашего разговора в 1965 году, продолжал Мао, власть во многих вопросах... в особенности в пекинском городском комитете партии — не находилась под его контролем. Вот почему он тогда говорил, что требуется больше культа личности, чтобы вдохновить массы на ликвидацию антимаоистской партийной бюрократии.
Народу, сказал Мао, трудно отвыкнуть от привычек, выработанных трёхтысячелетней традицией поклонения императорам. Так называемые «четыре великие» (эпитеты, относящиеся к самому Мао: «великий учитель, великий вождь, великий верховный командующий, великий кормчий») — что за досада...
Мне всегда было интересно знать, сказал я, не обстоит ли дело так, что те, кто громче всех кричит «Мао!» и больше всех размахивает красным флагом, делают это, как некоторые говорят, для того, чтобы нанести поражение красному флагу.
Мао кивнул. Он сказал, что такие люди делятся на три категории. К первой категории относятся искренние люди. Вторая категория — это те, кто плывёт по течению. Они поступают как все, потому что все другие кричат «Да здравствует!». Третья категория — лицемеры. Я был прав, что не попался на удочку.
Я помню, сказал Сноу, что перед самым вашим приездом в Пекин в 1949 году центральный комитет принял резолюцию, как сообщают, по вашему предложению, запрещающую называть чьим-либо именем улицы, города или площади.
Да, признал Мао, она была принята: этого удалось избежать, но появились другие формы поклонения. Было очень много лозунгов, портретов и статуй. Хунвейбины утверждали, что если кто-то против всего этого, значит, он против Мао. В прошлые годы была необходимость в некотором культе личности».






Мао вместе с соратниками и американским фотографом Эрлом Лифом. Начало 1930-х годов

Что ж, позиция обрисована предельно ясно и откровенно. И мы видим её чрезвычайное родство не только с позицией Сталина: «Обожествляют Сталина, святых людей нет, такого человека, как Сталин, конечно, нет, но если люди создали такого, если верят в него, значит, это нужно в интересах пролетариата, и нужно поддерживать». Но и с позицией Махно-Аршинова: «За вами идут массы! Они дали вам это имя, и вы его не отбрасывайте. Задачи организуемого нами... движения слишком серьёзны». Иначе говоря, культ был орудием классовой и социальной борьбы, в условиях страны с преобладанием крестьянского населения — практически неизбежным.
Современный российский и украинский революционер-анархист Илья Романов писал в 2016 году автору этих строк (из российского лагеря, где он отбывал тогда срок): «Значение «культурной революции» хотя бы в том, что она запустила очередной (в XX столетии — 3-й по счёту) всемирный революционный цикл, который не обошёл стороной почти ни один регион мира. (Кроме разве СССР). Поняв, что бюрократия в Китае, по аналогии с СССР, ни в каком коммунизме не нуждается, а печётся лишь о своих интересах — Мао с «бандой четырёх» решил «выбить её из седла». Но сделано это было не путём государственных репрессий, а просто предоставив свободу действия массам. Мао, видимо, решил в данном случае «вернуться к своим анархическим корням». Достаточно было приказать правоохранительным органам не вмешиваться, как «хунвейбины» и «цзяофани» в момент переколпашили зажравшихся бюрократов. Эти события вдохновили весь мир. Мигом поднялись дремавшие «леваки» в Западной Европе и США, бросились добивать колониализм (и воевать с неоколониализмом) Азия, Африка и Латинская Америка. Символом того незабываемого времени стал Че Гевара... Нынешний мир по сравнению с той великой эпохой представляет собой закисшее болото».


Мао и Че Гевара. Ноябрь 1960

Ранее, в 2010 году, Илья Романов писал мне (тогда ещё из украинского лагеря): «Скорее всего, именно хунвэйбины начали раздувать то, что получило название «культа Мао»... На первом этапе развития «культа» возвеличивание Мао требовалось хунвэйбинам для получения, говоря нынешним гоблинским языком, «надёжной крыши». Противостоящие термидорианские силы на среднем уровне партийно-государственного аппарата находились, надо думать, в подавляющем большинстве. Ещё в начале 1966 года было проведено секретное совещание нескольких высших китайских руководителей с участием Мао Цзедуна и будущих членов «банды четырех», на котором обсуждались угрожающие тенденции в КПК (перерождение партийных кадров) и было принято решении инициировать «культурную революцию». А больше никто «наверху» действия хунвэйбинов и не поддержал бы. Мао же отдал армии приказ не вмешиваться в события. По этой причине гигантские портреты Мао и появляются первоначально на массовых мероприятиях хунвэйбинов как своего рода «средство легитимизации», обороны против репрессий со стороны бюрократического аппарата. Когда же примерно через год выяснилось, что «культурная революция» побеждает, атрибуты культа Мао наверняка начали применять (для маскировки) и сами бюрократы — потенциальные жертвы «культурной революции».
Я уже указывал, что хунвейбины в социальном и классовом отношении были чрезвычайно похожи на... молодых участников левой оппозиции в СССР. Тех самых, которых Троцкий назвал «вернейшим барометром нашей партии». Эта цитата Троцкого вошла даже в сталинский «Краткий курс истории ВКП(б)», настолько враждебно она была в тот момент воспринята. Там говорилось: «Чтобы завоевать учащуюся молодёжь, Троцкий льстил ей, называя её «вернейшим барометром партии», и в то же время заявлял о перерождении старой ленинской гвардии».
А советская печать 1924 года пародировала эти слова Троцкого так:
Низ важнее аппарата,
Старики же — бюрократы.
Стариков пусть бросит в дрожь
Наш барометр — молодёжь!
Зло от старых коммунистов.
Комсомолец, будь неистов.
Комсомолец, бей отца!
Ламца дрица-ха-цаца.
Из этих стихов так и встаёт живо неосуществившийся образ советского «хунвейбина». Право же, поведение той неизвестной студентки-троцкистки, которая плюнула в рот старому большевику Сергею Малышеву, стороннику большинства, во время оппозиционной демонстрации 7 ноября 1927 года, не очень отличается от линии поведения хунвейбинов. Но за левой молодёжью 20-х годов в СССР не было той «надёжной крыши», которую в Китае для них создал Мао своим культом. Троцкий такой «крышей» для них не стал.
Как видим, культ был орудием борьбы, которое могло быть использовано как «центристами» против левых и правых «уклонов» (как это было в СССР), так и «левыми» (в Китае хунвейбины и участники «банды четырёх» называли себя именно так).


Участник троцкистской оппозиции Варлам Шаламов после первого ареста. 1929 год. Именно людей этого поколения Троцкий назвал «вернейшим барометром партии»


Хунвейбины (в дословном переводе — красногвардейцы). 1960-е годы


«Культурная революция» в разгаре. Хунвейбины на площади Тяньаньмынь. 1966 год

(Продолжение следует)

ПОЛНОЕ ОГЛАВЛЕНИЕ СЕРИИ

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив