Пётр Мирошник Дворец мироощущения
Мария Арбатова — 30.06.2011
Как уже известно, предыдущий
руководитель дворца Дмитрий Монахов (сам в прошлом выпускник Дворца
пионеров, выпускник МГУ, астроном, после университета работал во
Дворце пионеров, а последние 10 лет — возглавлял его) был вынужден
покинуть свой пост. Незаконное содержание чучельной мастерской и
недокорм существующих «живых экспонатов» — такими были обвинения в
его адрес. Обвинители и сами понимали всю нелепость претензий,
потому, вероятно, после их сняли и даже, говорят, извинились, но 5
марта Дмитрий Монахов подал заявление и ушёл. Преподаватели
уверены, что истинной причиной для увольнения Монахова было желание
департамента образования перевести существенную часть кружков на
платную основу. Понятное дело, департамент такие нападки отвергает
и говорит, что предыдущее руководство дворца было замечено в
нарушении расходования бюджетных средств.
Назначено очередное собрание в Московском дворце творчества для
детей и юношества. По предварительной информации, на собрании будут
выяснять статус дворца: памятник или нет. Один из бывших
воспитанников Дворца пионеров поделился с «Частным корреспондентом»
своими воспоминаниями о месте во времени и значении места.
* * *

ПЁТР МИРОШНИК
Дворец мироощущения
Мне достались прекрасные 90-е годы. Благодарить надо в первую
очередь родителей, затем счастливый случай, Никиту Сергеевича
Хрущёва и пионерскую организацию. В 1989-м я попал во Дворец
пионеров.
Началось всё с демонстративного неношения пионерского галстука и
расклеивания в родной школе листовок с призывом «Долой
коммунистов!». Мне было 12 лет, жизнь вокруг бурлила. Из школы меня
выгнали.
Я никогда не был «трудным подростком», но плохо образованные
школьные учителя вызывали раздражение, которое я не держал при
себе. Из сложившейся ситуации самым понятным выходом были школа ещё
хуже, «дурная компания», детская, затем взрослая комната милиции и
далее по списку. Этот ассортимент в избытке могла предложить
депрессивная окраина, на которой мы жили. Родители в испуге даже
попытались отправить нас с братом учиться за границу.
90-е были не только эпохой красных пиджаков, первоначального
накопления и бандитских разборок, хотя этот дискурс оставил
отпечаток на моём поколении, может быть, серьёзней, чем на других.
Были другие векторы: беспрецедентный рост книжного рынка и рынка
СМИ, всплеск современного искусства, заполнившего не только
территорию страны, но и выплеснувшегося за её границы, не меньшим
был рост индустрии образования. Рост не столько количественный,
сколько качественный — вдруг образование стало очень
разнообразным.
Это сегодня все сдают ЕГЭ, а за включение учебника в число
рекомендованных издательства заносят огромные деньги. В 90-е
аттестат о среднем образовании можно было получить где угодно.
Повсюду появлялись лицеи, колледжи, частные и религиозные учебные
заведения. Педагоги Дворца пионеров решили сделать лицей. Звучит
как оксюморон, но в прошедшие 20 лет лицей был среди лучших в
Москве.
Секрет лицея — это и секрет Дворца пионеров. Для меня эти вещи
неразделимы, и причина, мне кажется, в том, что дворец изначально
был очень хорошо сделан — ни прибавить, ни убавить.
Хрущёвское время совершенно непонятно из сегодняшнего дня. Оно
наполнено вещами, которых больше никогда не было, — не только
Гагарин и спутник, — это время рождало новый гуманизм, странный и
для предшественников, и для потомков. Этот гуманизм родил песни под
гитару у костра, пятиэтажные дома с очень неудобными, но впервые
отдельными квартирами для всех. Он родил на свет идею о том, что
кружки для детей — это не подготовительный этап перед поступлением
в институт («комсомольцы — будущие коммунисты»), не ступень в
длинной лестнице на вершину, а самостоятельная вершина. Видимо,
потрясения войны, восстановление страны после которой только
заканчивалось в конце 50-х, поколения детей без детства не
оставляли других вариантов, кроме как дать пережившим это немного
счастливой жизни прямо сейчас. Дети заслуживали дворца.
— Мама, ты принцесса? Ты жила во дворце? — такой вопрос, заданный
моей однокласснице её дочкой, не только умиляет, но и заставляет
задуматься.
Мы гуляли по дворцу, в котором за 20 лет ничего не изменилось (не
изменилось и за 50 лет — я видел фотографии). То есть, конечно, всё
меняется: суровых бабушек на входе и в гардеробе сменили молчаливые
охранники в чёрном, в зимнем саду сменилось несколько поколений
банановых пальм, рыбы в пруду наверняка уже не те. Почти не
встречается знакомых лиц. Но атмосфера резервации, города в
табакерке, в которую я попал больше 20 лет назад, никуда не
девается. «Нам целый мир чужбина, отечество нам Царское Село» —
очень живое ощущение для тех, с кем я учился. Думаю, что так же это
ощущают те, кто ходил в кружки до меня, те, кто ходит сегодня.
Это причастность к чему-то настоящему, чему-то такому, чего на всех
не хватает, а тебе досталось.
Как-то так получилось, что функция «дополнительного образования» в
этих стенах успешно реализовывалась под любой вывеской — сначала
пионерской, потом аполитичной и в чём-то диссидентской, сегодня
кому-то кажется, что вывеску необходимо менять. Более того,
рассчитанный изначально на 7 тыс. детей, дворец обучает сегодня 15
тысяч.
Реконструкция, строительство «второй очереди» дворца, не
реализованной в 60-е, смена директоров и смена ориентиров, платные
кружки и звёзды спорта — всё это нам знакомо. «Лучшее — враг
хорошего» — совсем не философская формула, а вполне практический
принцип.
Я видел много раз, как что-то хорошее уничтожали, обещая сделать
лучше. Почему-то у них всегда получается многофункциональный
бизнес-центр на месте детского сада. Я не верю этим людям.
И я, в юности желавший поломать систему, говорю сегодня: «Не
трогайте ничего». Дворец — живой памятник. Это значит, что он был
создан для исполнения определённых функций и без нареканий
справлялся с ними почти 50 лет. Справлялся он с ними прекрасно,
даже перестав быть частью огромной системы. И это ещё один очень
серьёзный аргумент в пользу того, что дворец вошёл в историю, и
рушить её снова нельзя. Другое дело — поддерживать сложившийся
status quo, я бы сказал, сдувать пылинки.
Ярчайший аналог сходной системы — московское метро, принципиально
изменить которое не приходит в голову никому в самом страшном сне.
Как метро справляется с огромными нагрузками и позволяет
сверхперегруженной транспортной системе города не коллапсировать,
так и дворец, принимая дополнительные нагрузки, спасает
значительную часть московских детей от чего-то такого, от чего даже
родители их спасти не в состоянии. И эту важнейшую функцию дворца
надо воспринимать не в контексте советской системы образования, где
слово «пионер» несло основную смысловую нагрузку, или контексте цен
на землю в престижном московском районе.
Единственный верный масштаб здесь — система воспроизводства и
жизнеобеспечения российской цивилизации. Архитектурный памятник,
педагогические практики — частные случаи этой системы, дворец же —
цельный институт, вмещающий в себя всё сразу. Сегодняшняя ситуация,
в которой одни волнуются только о бесплатных кружках, другие
пекутся лишь о сохранении объекта культурного наследия, пугает меня
тем, что в результате может быть разрушена связь формы и
содержания, с водой выплеснут младенца.