Перезагрузка режима

Неприятностей ожидали

…Пришло в Москву коллективное анонимное письмо на имя Ворошилова, председателя Президиума Верховного Совета. Письмо от жителей города Молотова (ныне Пермь). С душераздирающими подробностями в нем рассказывалось о том, что город оказался, по сути, во власти уголовного террора. «В Молотове есть так называемый шпальный поселок, который бандиты проиграли в карты и начали жечь в нем дома, затем они проиграли в карты 300 девушек, и начались убийства абсолютно повсюду, даже и около милиции, и рядом с тюрьмой… Жители Молотова глубоко возмущены этими действиями. После амнистии выпущенные хулиганы до 18-летнего возраста занялись опять своим прежним делом — воровством и убийствами. Как указывают работники скорой помощи,

в первое воскресенье после вступления в силу амнистии буквально происходила резня и побои в трамваях, поездах, на базарах, в магазинах и т.д., что скорая помощь не успевала выезжать на вызовы».

Такие письма приходили не только из Перми — из Свердловска, Магадана, Тюмени, Баку, Орехово-Зуева… Каждый раз с ужасающими историями то про сожженный уголовниками барак, в котором погибли десятки семей рабочих, то про детей, режущих ножами прохожих…

Но по результатам проверки практически все факты, изложенные в письмах, «не нашли подтверждения». Несколько пожаров в «шпальном» было, но еще «до смерти Сталина». Обнаружено «несколько местных жителей, подбрасывавших анонимки с угрозами поджога лицам, с которыми находились в неприязненных отношениях; из шести тысяч амнистированных, осевших в городе, к уголовной ответственности вновь привлечено лишь 11 человек».

Собственно, никто верить в успокаивающие докладные записки МВД не заставляет. А факты, напротив, свидетельствуют: население к амнистии как таковой отнеслось скорее с большим подозрением, с ожиданием от нее одних неприятностей, увы, обусловленных многолетним опытом.

По данным на 16 ноября 1953 года, в связи с амнистией было освобождено 1 201 606 человек — более половины сидевших. Никогда так много сразу не отпускали ни до, ни после. И никогда так много по лагерям и тюрьмам не сидело. Тоже ни до, ни после.

К моменту смерти Сталина был установлен абсолютный рекорд по количеству обитателей исправительно-трудовых лагерей. При численности населения примерно в 185 миллионов человек в лагерях находилось 2,5 миллиона, то есть в тюрьме сидел каждый 74-й гражданин страны.

ГУЛАГ уже не справлялся!

Дело в том, что в конце 30-х годов было очень сильно ужесточено уголовное законодательство, которое без изменений действовало вплоть до самой смерти Сталина. Например, в соответствии с указом от 26 июня 1940 года самовольный уход на другую работу (без разрешения директора предприятия) карался тюремным заключением до четырех месяцев, а прогул либо 20-минутное опоздание — исправительными работами на полугодовой срок. Даже мелкая кража, независимо от ущерба, влекла за собой год лишения свободы. Мелкое хулиганство — 5 лет. Выпуск бракованной продукции грозил инженерам и начальству предприятия тюремным заключением от 5 до 8 лет.

Кроме того, еще до войны вышел запрет на условно-досрочное освобождение, не отмененный вплоть до самой смерти Сталина.

А ведь был еще и «военный поток» — лица, «запятнавшие себя сотрудничеством» с оккупантами, попавшие в плен в силу разного рода обстоятельств, — шестьсот с лишним тысяч под Киевом в 1941-м, еще шестьсот тысяч под Вязьмой, Минском, Харьковом, Уманью… Одних генералов почти сотня. Ничего подобного в военной истории России и близко не было. До сих пор толком не подсчитано, кто сам руки вверх поднял, кого раненым подобрали, кто в составе дивизий сдавался. Но на всех власть смотрела прищурившись, с подозрением.

А «лесные братья» в присоединенных Прибалтийских республиках, Западной Украине, Белоруссии?

А религиозные? Эти, как правило, стойко держались, особая категория, так сказать, идейные в лучшем смысле слова.

Ну и конечно, собственно уголовники, которых тоже при «культе порядка», провозглашенного в стране, при все усиливающихся наказаниях парадоксальным образом становилось все больше и больше. Царила уголовная мода, уголовная романтика проникала во все поры общества едва ли не с детсада, та же война не способствовала смягчению нравов…

Я помню разговор с одним из самых успешных сыщиков страны — генерал-лейтенантом Карпецом, начальником МУРа. Он тогда прямо сказал: «Мы знаем, что

после пяти лет отсидки в наших условиях в организме происходят необратимые изменения, и выходит человек на свободу неисправимым преступником. Исключений практически не бывает…»

И, повторяю, переполненность лагерей, ущербность неквалифицированного и распущенного, а часто преступного (охранники!) персонала, экономическая невыгодность созданной системы с каждым днем становились все очевидней.

Амнистия одним махом, казалось, решала многие проблемы. К тому же делался особый расчет на рост народной популярности ее инициатора — Лаврентия Берии. Шутка ли — миллион двести тысяч человек обретали свободу! Были прекращены дела на 400 тысяч человек, которых тюремные нары ждали в перспективе.

Другой вопрос, что многие опасные преступники были изначально осуждены по более мягким статьям. Происходило это потому, что осудить их за самые тяжкие деяния порой не могли из-за отсутствия доказательной базы. В итоге многие закоренелые преступники, которые сидели в СССР по не самым тяжким статьям, действительно вышли на свободу. Кому-то помог в этом возраст старше 55, кому-то — сокращение срока вдвое. Именно они и стали настоящей головной болью советской милиции в 1953 году.

«Отпускать не хочется, а надо!»

После расстрела Берии в его амнистии стали искать скрытые мотивы. Однако амнистия была не единственной кардинальной переменой тех лет, а скорее следствием вынужденной перезагрузки режима.

Вообще, Лаврентий Павлович — крайне неудобная фигура в качестве «положительного героя». А где их брать-то, положительных? Среди руководителей, выживших при Сталине, таких — и это надо знать твердо — не было.