Операция Фанни Берни

b_a_n_s_h_e_e — 29.11.2012 Сама не знаю, зачем я решила запостить этот текст. Наверное, потому что навеяло постом Елены Первушиной о родах Смирновой-Россетт. И еще потому, что меня ВОСХИЩАЕТ мужество женщин, которые не просто выживали, но и растили семьи, общались, творили несмотря на невзгоды. В 18 и 19 столетии таких сильных женщин было немало. Одна из них — романистка Фанни Берни (1752 – 1840), автор эпистолярного романа «Эвелина». О ней пойдет речь в нашей с Долли новой книге биографий, если только мы сумеем ее дописать и пристроить.

Всю сознательную жизнь Фанни Берни вела дневник, приоткрывающий для нас завесу над повседневной жизнь женщин 18 и 19 столетия (из нее вышел бы отличный блоггер, правда, помешанный на анонимности.)  Она описывала не только радости, но и невзгоды, которых ей выпадало немало. Фанни Берни было уже за 40, когда она вышла замуж за французского эмигранта Александра Д'Абле. Вместе с мужем и сыном Алексом в начале 19 века она переехала в Париж, рассчитывая вернуться в Англию через полгода. Но из-за наполеоновских войн вернулась только через 11 лет. Во Франции Фанни столкнулась с тяжким испытанием - в 58 лет у нее диагностировали рак груди.





То есть, как диагностировали - предположили, что опухоль в ее правой груди злокачественная. В те годы еще не существовало точных методов диагностики, да и вряд ли стыдливая Фанни позволила мужчине тщательно обследовать ее грудь. Лечение было только одно — мастэктомия. Ампутация молочных желез, как и любые другие ампутации, проводились без анестезии. Пациентам всего лишь давали глотнуть опийной настойки.

Операцию без наркоза Фанни описала в письме сестре Эстер. А теперь трезво подумайте, нужно ли вам заглядывать под кат.



О грядущей операции ей дали знать всего за два часа — чтобы упредить беспокойство пациентки. Ей в спешке пришлось решать, как изгнать из дома мужа, потому что она скорее умерла бы, чем позволила ему присутствовать на такой операции (в чем именно будет заключаться операция она на тот момент имела смутное представление). Пришлось отправить сына к начальству мужа с просьбой поскорее вызвать его на службу под любым предлогом, что и было сделано.

Фанни в компании служанки начала готовиться к операции. Ее должны были проводить в гостиной парижского дома Фанни. Поначалу она рассчитывала, что усядется к кресле, и лишь когда врач потребовал принести пару матрасов и простыню, стало понятно, насколько серьезно дело.

Дальше расскажет она сама:

«...доктор Дюбуа помог мне лечь на матрас и укрыл мое лицо батистовым платком. Но платок был прозрачен, и сквозь него я увидела, как кровать в тот же миг окружили семеро мужчин и моя сиделка. Я сказала, что меня не нужно удерживать, но когда сквозь батист ярко блеснула начищенная сталь, я закрыла глаза. Я не хотела, чтобы при виде ужасного надреза меня охватил судорожный страх. (...) Я боялась, что они сочтут будто заражена вся грудь, и мои опасения были не напрасны — сквозь батист я увидела как доктор Дюбуа поднял руку и указательным пальцем провел сначала прямую линию от верха до низа груди, затем крест-накрест, а после очертил круг, давая понять, что следует отсечь ВСЮ грудь».

Фанни попыталась объяснить врачам, что болит у нее только в одном месте, но это уже не имело значения. Она приготовилась терпеть.

«Но — когда чудовищная сталь вонзилась мне в грудь — разрезая вены — артерии — плоть — нервы — никакой запрет не заставил бы меня сдержать крик. Пока длилась операция, я кричала безостановочно. Удивительно, как этот крик до сих пор не звенит в моих ушах? Столько мучительна была та боль. Когда разрез был сделан, а инструмент вынут, боль не уменьшилась, ибо воздух, хлынувший в обнаженную рану, разрывал ее края, как скопище крошечных, но острых кинжалов. Но вновь я почувствовала, как инструмент описал дугу и, если можно так выразиться, резал поперек волокон, а плоть сопротивлялась до того отчаянно, что у хирурга устала рука, и ему пришлось переложить инструмент из правой в левую. Я даже подумала, что умираю.

Я попыталась более не открывать глаза — они были закрыты так крепко и плотно, что веки словно бы вдавились в щеки. Вновь был вынут инструмент, и я уж было решила, что операция закончена, но нет! Внезапно режущие движения возобновились, - и хуже, чем прежде! - отделяя основание этот злосчастной железы от плоти, к которой она прилегала. Слова не могут выразить весь тот ужас! Но и тогда операция не была закончена. Доктор Ларри всего лишь сделал передышку, а затем — о, боже! - я почувствовала, как нож стучит о грудную кость, скребет ее. По окончании этой пытки, которую я перенесла в молчании, я услышала как мистер Ларри (прочие хранили мертвое молчание) вопросил тоном почти что трагическим, считают ли присутствующие, что надобно сделать что-то еще. (…) доктор Дюбуа указал на что-то еще, подлежавшее удалению, и я хотя ничего не видела, а он ни к чему не прикасался, но я почувствовала, как он водит пальцем над раной, таким неописуемо чувствительным было это место. И вновь начал скрести инструмент, и опять, как только доктору Моро показалось, что он заметил болезнетворную частицу. Доктор Дюбуа же требовал, чтобы удаляли частицу за частицей.

(…) Я перенесла это со всем мужеством, на которое была способна, не двигаясь, не мешая, не сопротивляясь, никого не упрекая, не говоря ни слова».

Когда летом 1812 года она все же вернулась домой, родные смотрели на нее, как на восставшую из могилы. Единицы выживали после таких операций. Фанни была в их числе. Правда, ей приходилось носить платья с широким воротником, чтобы закрывать грудь, но это такие мелочи. После операции она прожила еще 30 лет.

Считается, что на этом портрете изображена Фанни Берни (мадам д'Абле) после операции. Выглядит она, конечно, очень молодо.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив