Омск в 1838 году глазами архиепископа Нила

alexa_bell — 13.01.2023
Я прекрасно осознаю, что содержательная часть «Путевых записок» архиепископа Нила чрезвычайно скудна. Наблюдения кратки и поверхностны. Но критиковать человека, проехавшего уже не менее двух тысяч вёрст в тарантасе, запряжённом лошадьми, как говорится, язык не поворачивается. Хотя и в столь кратких записках можно отыскать своеобразную жемчужину.

Несколько лет назад на меня попытался «наехать» профессиональный историк, которому не понравилось моё утверждение, что территория от города Тары и вверх по Иртышу до устья Оми представляла собой самую обычную, то есть, безлесную степь. В обоснование своей позиции он ссылался на нынешнее состояние, где эта территория настолько значительно покрыта берёзово-осиновыми колками, что даже именуется лесостепью.

Не хочу лишний раз обидеть историков, но, по-моему, кроме заученных дат и перечня событий, они больше ничего не знают. Достаточно взглянуть на знаменитые фотографии Прокудина-Горского, чтобы наглядно убедиться в том, что, как любят писать к ним в комментариях: «Россия зарастает». К тому же, у историков не возник закономерный вопрос: как же так получилось, что русские землепроходцы за пятьдесят лет прошли от Тары до Охотска и за сто двадцать – до устья Оми. Сто двадцать лет, чтобы преодолеть триста километров!

И вот теперь у архиепископа Нила читаю, а это, напомню 1838 год, только что закончилась первая треть XIX века: «Наконец, вы видите перед собою степь в строгом смысле этого слова. Степь эта охватывает Омск с Тобольской стороны верст на сто, а оттоле простирается в бесконечную даль степей Киргизских. Недостаток лесов делает здесь то, что жители принуждены строить такие же мазанки». Комментарии, как говорится излишни. А теперь сам текст «Путевых записок» архиепископа Нила:


Архиепископ Нил (Исакович)

"От Тобольска до Омска сот пять верст. Преполовляя дорогу эту, замечаешь на каждой версте, что приближаешься к какой-то низменности. Вместо горных кряжей являются болота, топи и озера, часто очень значащих размеров, но всегда с дурною водою, с берегами пологими и заросшими травою. Наконец, вы видите перед собою степь в строгом смысле этого слова. Степь эта охватывает Омск с Тобольской стороны верст на сто, а оттоле простирается в бесконечную даль степей Киргизских. Недостаток лесов делает здесь то, что жители принуждены строить такие же мазанки, какими набиты деревушки Полтавской и других безлесных южных губерний России. Беззащитность мест благоприятствует бурям и ветрам. В летние жары тут носятся тучи пыли и песков. И горе путнику: он должен истаявать под зноем, не имея возможности найти себе не только приют для отдохновения, но даже стакан холодной воды. Итак вся надежда его на предстоящий Омск.


Но увы! При первом же взгляде на Омск, утешительные надежды и все чаяния исчезают. Это второй Иерихон; вокруг него не видно ни дерева, ни травы, а только терние и волчцы прозябают. При въезде, прежде всего кидается в глаза городской сад. Но что это за сад? Тут нет дерева, которое не было бы искривлено, изуродовано. Березы занимают в нем первое место. Борясь с немилостивою природою, они из деревьев переходят в кустарник, осыпанный отовсюду песком. Ограду сада составляет плетень, каким иной мужичек посовестится обгородить даже пашню свою.
Нареченная крепость Омская стеснена и ни чем не лучше тех крепостец, которыми унизана китайская наша граница и о которых поговорим когда-нибудь.


Площадь городская есть обширное поле, обставленное деревянными некрашеными домишками. И на этой единственной площади дано место… как бы вы думали – чему? Татарской мечети! А церковь задвинута Бог весть куда.


Дорога из Омска ведущая также мертва, как и та, которою к нему пробирались. Степь ничем не разнообразится, ничем не оживляется. Растительность грубая и состоящая из трав сорных. О животном царстве и думать нельзя. Бывши внимательным ко всем мелочам, я заметил на всем степном пути этом лишь филина. Он сидел на одной из придорожных жердей, которые поставлены здесь для указания пути, одна от другой саженях в 50-ти. И если бы не эти жерди, то и филину, достойному мест сих обитателю, негде было бы приютиться. Судите же, что испытывают здесь и каким подвергаются опасностям проезжие в осенние темные ночи и в зимние вьюги. И должно благодарить Киргизов, что они не походят на Кавказских горцев; иначе граница эта дорого обходилась бы русским. Теперь выходит на оборот: пограничные наши витязи, скучая от безделья, изыскивают все причины к походу в степи, чтобы там похрабриться, – над чем?... над киргизскими баранами! На этот счет существует тьма анекдотов. В таком-то году, говорят, брали наши загон с тысячею овец и с двумя-тремя пастухами, а потом трубой трубили, что взяли укрепленный стан, на голову разбили неприятеля, отняли у него стада, не потеряв сами ни одного ни убитым, ни раненым. За верность подобных рассказов не ручаюсь. Но то верно, что Киргизы добродушный и вовсе не воинственный народ. Их охотно принимают в прислугу за трудолюбие и честность. Проезжая же мимо шатров Киргизских, – в которые советую проезжим заглядывать для получения понятия об истинной бедности, – будет ли то днем или ночью, путник также безопасен, как и на самых благоустроеннейших путях.

Смотря на киргизское племя, не раз спрашивал я себя: как могли пройти для народа сего тысячелетия, не подвинув его ни на шаг вперед на пути образования и цивилизации? Как мог он остаться при той простоте нравов и всего семейного быта, какая только была в Гомеровские времени, или вернее во времена Иовила, родоначальника и отца живущих в селениях скотопитателей? Ответы на подобные вопросы заключаются в книге судеб Вышнего, запечатленной седмью печатями.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив