«Каждый раз, когда мы встречаемся в «Лефортово», я первым делом спрашиваю про здоровье и самочувствие. И вот прихожу, задаю вопрос: «Как вы?» А он говорит: «Знаете, я стал лучше спать». Я удивилась, обычно люди в тюрьме спят хуже. Но Валерий Николаевич объяснил: раньше, говорит, я не мог спать, потому что боялся, что они за мной придут. Ждал их в ночь с воскресенья на понедельник и со среды на четверг, потому что запомнил, что они приезжали в эти дни: понедельник и четверг. А теперь я их больше не жду, потому что они уже пришли. И стал спать спокойно», — рассказывает адвокат Эйсмонт.

«Они» и правда пришли в понедельник — 12 апреля 2021 года, в день Космонавтики, который семья Голубкиных считала и своим праздником. Жена Светлана до последнего надеялась, что мужа забрали всего лишь на допрос. Но Валерий позвонил с телефона следователя и сказал, что не вернется, а с ней свяжется адвокат по назначению.

«Я тебе очки принесла, померяй, потом их тебе передам»

В 10:30 Лефортовский районный суд непривычно пустынен. На третьем этаже, перед залом заседания, где должно рассматриваться ходатайство следователя ФСБ о продлении меры пресечения Валерию Голубкину, — его жена, дочь, двое сыновей, невестка и внучка. Почти вся семья.

Все ждут, когда привезут арестанта.

Молодой следователь небольшого роста с большим толстым портфелем близко к родственникам не подходит, издалека спрашивает, где адвокат, когда появится. Сейчас у Голубкина пять адвокатов: четверо из адвокатско-правозащитного проекта «Первый отдел» и адвокат Мария Эйсмонт.

Следователь суетится: то зайдет к секретарю суда, то спустится вниз, то заглянет в зал судебных заседаний.

Жена Голубкина Светлана внешне спокойна. Она раскладывает на столе бумаги — это документы о том, что все родственники, прописанные в квартире Голубкиных, не возражают, чтобы Голубкин-старший жил в своей квартире на время домашнего ареста. Я слушаю их разговоры, смотрю на них и понимаю, что в очередной раз являюсь зрителем абсурдистской трагедии.

Разговаривая со Светланой Голубкиной и ее дочерью Ириной, не замечаю, как к нам на этаж поднимаются трое мужчин в пуховиках и в медицинских масках. Так по-будничному двое лефортовских конвоиров привозят в суд арестованного за госизмену профессора Голубкина. Три года назад в этом же суде, только на пятом этаже, также продлевали арест Виктору Кудрявцеву — другому ученому, обвиненному в госизмене.

Ему было 75 лет, на шесть больше, чем Голубкину. Кудрявцева, помнится, конвоировали трое здоровых детин в черных масках.

— Валера, я тебе очки принесла, ты померяй, а потом я через бюро передач тебе передам. — Светлана подходит к мужу. Конвоиры не возражают.

Нам всем разрешают пройти в зал. Валерий Голубкин — в стеклянном «аквариуме». Я до этого видела его только на семейных или официальных фото. На официальных, в институте, он в костюме и в галстуке. А здесь, в клетке, — седой-седой улыбающийся, кажется, очень добрый человек, похожий на шкипера — в черном вязаном свитере, с белой аккуратной бородой. Напротив клетки — прокурорша и тот самый молодой следователь c большим портфелем. Похоже, сегодня именно ему поручили просить суд о продлении ареста. Следователь Артем Гаркушенко, который ведет дело Голубкина, на этот раз в суд не пришел.

Рядом с клеткой — стол защиты. Адвокат Мария Эйсмонт просит секретаря помочь ей распечатать недостающие бумаги.

Выходим из зала и ждем, что нас пригласят на решение. Светлана Голубкина обсуждает с дочерью, что нужно передать в «Лефортово». Да, они заполняли бумаги, необходимые для домашнего ареста, но понимают: судья ожидаемо арест продлит, как это было и предыдущие три раза за эти восемь месяцев. Так что впереди у них — два-три раза в месяц передачи по 30 килограммов. Лекарства, очки.

Не так давно Голубкина из СИЗО вывозили к офтальмологу, за восемь месяцев в тюрьме серьезно ухудшилось зрение, врачи говорят, что нужна операция. Но кто ж ее разрешит?

«Голубкин — человек, про которого до всей этой истории можно было сказать: у него есть все, что нужно для счастья, — самореализация, занятие любимой наукой, интересные проекты, книги, четверо детей, девять внуков. Его любят студенты, и в личной и в профессиональной жизни он определенно состоялся. И вот в один прекрасный момент мироздание его спрашивает: «А не посидеть ли вам в «Лефортово?» — уже после суда говорит о своем подзащитном адвокат Мария Эйсмонт.

«Я ждал все последнее время, что за мной придут»

«Мироздание» предупредило ученого Голубкина еще в апреле 2020 года, когда ранним утром в его квартиру в подмосковном Жуковском с обыском пришли сотрудники ФСБ.

Пришли, как это водится, в шесть утра, восемь часов что-то искали. Забрали все гаджеты, компьютеры, огромное количество семейных фотографий. Через несколько месяцев — второй обыск, уже на даче: недалеко от Жуковского маленький домик. Там и искать-то вообще было нечего: одни банки с соленьями. После обысков Валерий Голубкин регулярно, когда вызывали, ходил на беседы с сотрудниками ФСБ.

В декабре же 2020-го арестовали его начальника — ученого Анатолия Губанова. Его обвинили в госизмене.

Голубкин присоединился к работе над проектом в 2018-м, Губанов попросил помочь с редактурой и оформлением отчетов о работах, которые сотрудники ЦАГИ были обязаны выполнить по контракту.

Ни с одним секретным документом Голубкина при этом не знакомили, у него и допуск был по 3-й форме, что не позволяет иметь дело с документами, помеченными грифом «Совершенно секретно» и «Особой важности».

Речь о проекте HEXAFLY-INT (High-speed Experimental Fly Vehicles). О нем есть подробная информация на сайте ЦАГИ.

Этот международный проект, согласованный на российском уровне со всеми необходимыми ведомствами, в том числе, и с Минпромторгом, был начат в 2014 году и длился четыре года. Проект предполагал создание гражданского самолета на водородном топливе. Этот самолет должен был преодолевать расстояния в разы быстрее, чем обычно. Например, между Токио и Брюсселем — за два часа. В исследованиях, кроме ЦАГИ, принимали участие и другие российские научные институты, а также европейские и австралийские.

Голубкина, вслед за Губановым, обвинили в госизмене.

«В ноябре 2018 года по указанию своего начальника Голубкин передал координатору проекта HEXAFLY-INT Йохану Стиланту отчеты о проделанной работе. Сам Голубкин не занимался сбором информации для этих отчетов, а лишь помогал оформлять их. Защита считает, что вины Голубкина в передаче отчетов нет, поскольку он действовал, выполняя распоряжение своего непосредственного руководителя — Анатолия Губанова», — говорит адвокат Иван Павлов (по решению Минюста включен в реестр «иностранных агентов»).

Голубкин вину не признает. В письме из СИЗО, отвечая на вопросы РБК, ученый объяснял: «В моих действиях не было никакого состава преступления, поскольку данный проект, как и все его результаты, с самого начала были открытыми и предназначенными для общего использования партнерами по проекту».

«Может скрыться в посольстве стран НАТО»

Судя по хронологии событий, Голубкина арестовали после того, как его руководитель Губанов пошел на досудебное соглашение со следствием и дал показания. После ареста следователи неоднократно предлагали сотрудничество и Голубкину, обещая менее суровое наказание и отсутствие сложностей при рассмотрении ходатайства об УДО. Об этом в письмах родным сообщал сам ученый, подтверждает подобную практику и другой адвокат Голубкина — Евгений Смирнов.

…Из зала судебного заседания выходит прокурорша. А потом и секретарь суда.

— А когда же вы нас на оглашение позовете? — спрашивает ее Светлана.

— А уже все огласили, — говорит секретарь.

Голубкины буквально врываются в зал заседаний. Следователь милостиво разрешает им перекинуться с Голубкиным-старшим несколькими фразами.

Да, никакого домашнего ареста не будет. Судья Рябцев прислушался к следователю и прокурору. А те привычно говорили, что «дело Голубкина» представляет особую сложность, а сам он, если его освободить, сможет скрыться в одном из посольств стран НАТО. Понятное дело, что после таких аргументов судья не рискнул отправить 69-летнего профессора Голубкина под домашний арест.

Адвокат Мария Эйсмонт говорит, что за те пять месяцев, которые прошли с момента ее вступления в дело, она видит, как меняется ее подзащитный, как постепенно он расстается с иллюзиями. В первые месяцы после ареста Голубкин рассчитывал, что суд его выслушает, все доказательства взвесит и — поскольку у него серьезные аргументы, у защиты — серьезные доказательства, а обвинение, наоборот, никакой конкретики не сообщает, — судья его отпустит.

«Он повторял: ведь я невиновен, вот они — доказательства моей невиновности, я же не собираюсь скрываться. Почему они меня не отпустят под домашний арест? Я ведь всегда приходил на все встречи», — вспоминает Эйсмонт.

Но время идет, иллюзии тают, и Голубкин пишет родным из СИЗО: «Исход суда был ожидаем, хотя судья был другой — мужчина. И вот почему. Вопросы об избрании/продлении меры пресечения до некоторого времени были в ведении следователя, а потом это передали суду. Но там по-прежнему считают это прерогативой следователя и решают так, как тот определил, особо не утруждаясь. Ну ничего, по меньшей мере, поговорил с адвокатами, посмотрел на родных — и то хлеб. Из-за этого стоило перетерпеть все превратности транспортировки и ожидания. А еще ценно, что поговорил с коллегами по цеху при этом, обогатился опытом. Люди тут попадаются совершенно замечательные».

Давно думаю о том, что письма современных узников Лефортовской тюрьмы следовало бы издать отдельной книгой, чтобы наши современники, наконец, поняли, что стоит защищать таких, как Валерий Голубкин, потому что, защищая их, мы защищаем самих себя.

«Чтение комплекта скороговорок для поддержания дикции»

Вот вам, пожалуйста, обычный день доктора наук, профессора с международным именем, проведенный в «Лефортово».

«Главное тут — не одичать, не разучиться говорить.

Итак, встаю в 6:00. Тут же сдаю заранее, с вечера, заготовленные заявления (по любому поводу) и письма. Вам большую партию ответов сдал в 17:05, сегодня в 18:05 еще одно письмо Ире.

Потом утренняя зарядка, мытье пола, чтобы потом ходить, не поднимая пыли. Потом завтрак — обязательно горячая каша. Чтение комплекта скороговорок для поддержания дикции. Потом на свежую голову осмысление своей ситуации, особенно после инфо от адвоката.

Далее часовая прогулка, часто даже удается позагорать на ней.

Потом обливание, чай/кофе.

Теоретические выкладки по своей науке.

К 12 часам сваливает сон, так как рано (непривычно) встаю и до обеда сплю. Далее — обед, еще ходьба и та или иная писанина, полдник (своими силами). Постепенное знакомство с правилами получения того, что можно. Иногда — поход в медчасть. Таблетки по назначению приносят на один день. Обычно к вечеру или даже во время ужина приносят передачи (когда передают) и письма. Читаю, пишу ответы, чтобы утром отдать, и разные заявления. Вчера, прождав неделю, получил вещи со склада. Костюм и рубашка, думаю, должны отвисеться, а то лежали сложенные. Вечером еще чай и что-нибудь из фруктов. Работает радио «Маяк», если включаю. 15-го и 16-го к 130-летию М. Булгакова с 16 часов читали «Мастера и Маргариту». Слушал до самого отбоя в 22:00. Перед ним — вечерняя ходьба. Всего набирается за день 2,5–3 км. Так что по сравнению с этим я бы не сказал, что наши дела не богаты событиями.

Часто представляю, что бы делал, будучи с вами (по науке — это один из способов справляться с одиночеством). Так что всегда рад получить от вас письма с разными, даже бытовыми событиями и новостями. Будьте здоровы и успешны во всем!

Да, моя конура тоже на двоих, но я в ней один. Телевизор висит, но антенну, говорят, надо свою, а это, видно, целая история. Для радио ее не надо.

Раз в неделю — мытье в душе и смена постельного белья с последующей постирушкой личных вещей. Ежедневно бывает часовая прогулка. Остальное время уходит на чтение книг и получаемых писем, написание ответов на них. В середине дня — обед с разнообразными первыми и вторыми блюдами. Вечером — ужин, который у меня часто состоял из переданных продуктов, а не из того, что предлагалось».

«Стены Лефортовской тюрьмы пропитаны покаянием»

Но это, что называется, быт.

Гораздо страшнее — психологические пытки, которым в этой тюрьме особой изоляции подвергают арестантов. Советский диссидент Владимир Буковский, который сидел в «Лефортово» в 1963 и в 1976 годах, писал в своих воспоминаниях»: «Здесь всегда хотели от людей только одного — раскаяния. Оттого, верно, сами стены Лефортовской тюрьмы пропитаны покаянием».

Сегодня, спустя годы, шантажируют тем же, чем и тогда, — «неприятностями», возможными арестами близких, отсутствием свиданий, телефонных звонков, переписки, как у журналиста Ивана Сафронова, иногда — отказом в освобождении по болезни, если речь идет о тяжело больном арестанте.

Все помнят историю Виктора Кудрявцева, научного сотрудника ЦНИИмаш; его арестовали в июле 2018 года, обвинили в госизмене. В апреле 2019 года Европейский суд по правам человека вынес решение по 39-му правилу — немедленное освобождение в связи с угрозой жизни: Кудрявцев страдал целым букетом заболеваний и не должен был содержаться под стражей. Летом 2019 года у него обнаружили рак четвертой степени. Умирать домой Кудрявцева отпустили только в конце сентября. Он прожил на свободе недолго, умер в апреле 2021 года.

Его вдова, Ольга Тимофеевна, рассказывает, что следователь Чабан устроил 75-летнему Кудрявцеву свидание с сыном и внучкой в своем кабинете в следственном управления ФСБ. «И потом через адвокатов его все время готовили к этой сделке. А перед Новым годом я пошла к нему на свидание в «Лефортово», и он говорит: «Вот ко мне такое предложение: я должен на себя наговорить и обязательно указать на одного человека, и тогда мне пообещали, что я буду встречать Новый год дома под елочкой».

Я говорю: «Вить, мне, конечно, было бы очень здорово, если бы ты был дома, я бы хотя бы твои болячки лечила. Но ты знаешь, Сонина учительница написала где-то в интернете, что никогда не поверит, что у предателя Родины может вырасти такая прекрасная внучка. Мне, конечно, очень хотелось бы, чтобы тебя отпустили, но…»

На следующий день они должны были как раз сделку заключать, я позвонила следователю по телефону и спрашиваю, как там все получилось. А он мне кричит: «Никак! Это вы во всем виноваты! Это вы его настроили».

Из-за отказа сотрудничать со следствием Кудрявцеву на два месяца запретили свидания и перестали передавать письма. А перед самым Новым годом из ЦНИИмаша пришло письмо, что руководство больше не может держать ученого в штате (он был заместителем начальника отделения), поскольку ФСБ своим решением аннулировала ему допуск к гостайне третьей формы. Ему предложили перейти на полставки на должность истопника или уборщика, которым не нужен был допуск.

История Виктора Кудрявцева — одна из самых трагических в череде подобных. Он отказался давать показания на своего коллегу Романа Ковалева. Ковалева все равно арестовали, и он дал показания на Кудрявцева. Ольга Тимофеевна говорит, что муж до самой смерти хотел прочитать эти показания (Ковалев осужден на 7 лет за госизмену).

«Они выбирают самую легкодоступную «добычу»

«Самое печальное, что все ученые, которых осуждают по госизмене, на первых порах уверены, что произошла ошибка и все очень скоро разъяснится, — говорит коллега Кудрявцева, ученый Владимир Лапыгин. В 2016 году он был осужден за госизмену на семь лет колонии, вышел по УДО в 2020 году, накануне своего 80-летия. — Они же все законопослушные граждане, верят ФСБ, как его нам показывают по телевизору».

Спрашиваю адвоката Ивана Павлова (признан Минюстом России «иностранным агентом»), почему ФСБ выбирает в госизменники таких пожилых ученых, которые по своему психотипу вряд ли могут стать истинными изменниками Родины, ведь всю свою жизнь служат своей стране.

«Они облегчают себе задачу, — уверен Павлов. — Они выбирают самое слабое звено, самую легкодоступную «добычу».

На первоначальном этапе их помещают просто в нечеловеческие условия. Они оказываются в полнейшей изоляции. Их общение — следователь и адвокат по назначению. На них оказывают давление, убеждая, что их судьба уже решена. И вопрос стоит лишь о сроках наказания. Либо они получат от 12 до 20 лет. Либо они идут на сотрудничество со следствием и получат меньше. Так человека ставят перед морально-нравственным выбором. Многие соглашаются, потому что это совершенно неожиданно, ведь ты всю жизнь проработал на эту систему, а в один день она поворачивается к тебе очень интересным местом…»

«Страх их всех уже куполом накрыл»

Обращает на себя внимание, что, когда эти ученые оказываются под арестом, коллеги их не защищают. Почему нет солидарности среди ученых? Главный редактор газеты «Жуковские вести» Наталья Знаменская уверена, что все дело в страхе.

«Когда арестовали Анатолия Губанова, в ЦАГИ была первая реакция, коллеги пытались объединиться, собирали поручительства в суд. Думаю, руководство ЦАГИ дало им понять, что этого делать нельзя, а руководству ЦАГИ сверху дали понять, что не надо делать резких движений. И сработал инстинкт самосохранения. Ведь ЦАГИ долгие годы был и до сих пор остается закрытым оборонным предприятием. Не так давно осуществлением режима здесь занималась специализированная воинская часть. В город Жуковский до 90-х годов нельзя было приезжать иностранцам. Там люди не чувствовали себя свободными. Они оказывались свободными, только выходя за ворота ЦАГИ. Диссидентство здесь не выживало. На предприятиях долгое время главенствовала идеология «осажденной крепости»: за рубежом враги, которые хотят нас уничтожить.

Сегодня все в ЦАГИ знают, что и Голубкин, и Губанов — это люди вообще не про деньги. Они работают здесь, живут очень скромно, несмотря на то, что они из высокой касты ученых. Это настоящие ученые. Успешные ученые. После их ареста все остальные боятся, что окажутся в таком же положении.

Кстати, о начальстве. Дочка Валерия Голубкина Ирина рассказывает, как они с мамой ходили к директору ЦАГИ Сергею Чернышеву, просили его, чтобы он заступился за своего арестованного сотрудника. «Он сам административно ответственен за участие сотрудников ЦАГИ в этом международном проекте. Чернышев сказал нам, что что-то уже делает, но никак публично высказываться не будет, да и с журналистами говорить не станет. Мне показалось, что он дистанцируется от этой ситуации: вот сидят двое ученых, и он боится, как бы еще кого-то не посадили.

А на сайте ЦАГИ опубликована фотография с международного конгресса в России.

На этом конгрессе директор ЦАГИ Сергей Чернышев «обсуждает ход работ по созданию высокоскоростного гражданского самолета» с ведущим инженером Европейского космического агентства Йоханом Стилантом. Адвокат Иван Павлов в своем телеграм-канале опубликовал сообщение, что именно Йохана Стиланта, гражданина Бельгии, представителя Европейского космического агентства, который координировал проект HEXAFLY-INT, ФСБ считает «контактом» Голубкина.

Валерий Голубкин пишет родным, что «тыл» у него надежный и бесстрашный, и он просто не имеет права подводить семью: «Да и перед собой надо быть честным и не запятнать свою совесть признанием несуществующей вины и ущербом другим. Иначе как жить дальше — не важно где?»

Зоя Светова, специально для «Новой»