Часть 1

Свидание

Оренбургская область. Поселок Саракташ. 9 декабря 2021 года.

— Дядя полицейский, дядя полицейский, отъедьте чуть подальше. Ну чуть-чуть, — молодая девушка в белой куртке пытается дозваться водителя автозака. Машина стоит перед черным ходом Саракташского районного суда — почти дверь в дверь. В. — 18 лет, и уже больше года она приходит сюда, к невысокому забору у входа в суд. Стоит и ждет тех трех-пяти секунд, когда папу после очередного заседания выведут под конвоем и проведут в автозак.

В. еще «повезло»: она участник судебного процесса и может видеть папу несколько часов в неделю — во время заседаний, а для большинства приемных детей священнослужителя Николая Стремского эти секунды у забора — единственные: суд идет в закрытом режиме.

Полицейский выглядывает в окно: «Я отгоню, но если застряну — толкать вы будете». Отъезжает от крыльца на метр.

— Спасибо, дядя, — говорит В. Метр — это еще несколько мгновений «с папой».

У забора вместе с В. — десять человек. Двое работников саракташской Свято-Троицкой обители милосердия и восемь приемных детей Стремского.

Декабрь на Южном Урале морозный: холодно так, что волосы покрываются инеем и начинают болеть пальцы. Но люди у забора суда стоят почти двадцать минут. И вдруг взрываются наперебой: «Папа, папа, держись!», «Папа, мы тебя любим!» Пожилой мужчина в наручниках, выходя на крыльцо, на секунду останавливается и улыбается им. А затем, ведомый полицейскими, скрывается в автозаке, где для подсудимых даже нет окна.

Машина отъезжает. Собравшиеся — кто вытирая слезы, кто, напротив, улыбаясь, — начинают расходиться. В следующий раз они соберутся здесь через четыре дня.

Эти люди — потерпевшие по уголовному делу Николая Стремского. По подписанными ими заявлениям о преступлении он и находится в СИЗО.

Шум

Настоятеля Свято-Троицкой обители милосердия задержали осенью 2019 года. 23 сентября. Тогда новость об этом ушла далеко за пределы Оренбуржья. И понятно: Николай и Галина Стремские — самые многодетные родители в России, с 90-х годов взявшие в свою семью 75 приемных детей. Десятилетиями о них писали как о подвижниках, снимали фильмы, ставили в пример. И вдруг — тяжелейшие обвинения: развратные действия, изнасилования, истязания.

На истории с громким задержанием хайповали ток-шоу, рассказывавшие о нескромном образе жизни Стремского, его автомобилях и коллекции вин. Обсуждали установленные в семье священника правила: обязательное чтение религиозной литературы, запрет на романтические отношения до 18 лет, запрет на использование мобильных телефонов — допустимо ли это в XXI веке? По телеграм-каналам циркулировали сообщения, что у следствия-де есть видеозаписи развратных действий Стремского в отношении своих детей (правда, эти записи, по словам источников «Новой», до сих пор никому не предъявили).

За всем этим шумом мало кто обратил внимание на то, что сами обстоятельства дела в публичной плоскости почти не обсуждаются, а пострадавшие девочки не выступают с комментариями. И на это, вероятно, были причины.

Еще в сентябре 2019 года в распоряжении «Новой» оказалась видеозапись, на которой одна из признанных потерпевшими девушек, А. (тогда ей не было 18 лет — и мы называли ее «Катя»), рассказывает о странном визите полицейских, приехавших к ней за полтора года до задержания Стремского — зимой 2018-го. А. тогда находилась в социально-реабилитационном центре, куда священник, по согласованию с органами опеки, отправил ее за то, что она «убегала из дома с мальчиками».

«Приехали два незнакомых человека. Они сказали: «Расскажи нам все про папу, и у тебя в жизни все будет хорошо. Пьет ли папа, домогается ли до детей?» Я сказала, что у нас никогда такого не было. <�…> Они спросили, куда я хочу поступить. Я ответила, что у меня есть одна мечта. Они говорят: «Давай ты нам все расскажешь, и мы эту мечту исполним».

А. отказалась от помощи полицейских, которые под конец даже предлагали купить для нее телефон. Уходя, они попросили ее никому не говорить о своем визите. «Но я, естественно, напугалась и позвонила своей сестре <�…>. Попросила ее рассказать обо всем папе. Папа потом звонил мне и говорил, чтоб я не расстраивалась», — рассказывала девушка на видео.

А через полтора года после того визита — грянуло.

Узнав об уголовном деле и о том, что она проходит по нему потерпевшей, А. решила записать видео. «Я вообще не понимаю, откуда они взяли это обвинение. Говорят, что заявление написано от моей руки. Но я этого никогда не писала! Я даже ручку не брала у них. Типа папа меня изнасиловал, типа домогался. Такого в жизни никогда не было».

В сентябре 2019-го СК ограничился коротким заявлением о задержании священнослужителя: «По данным следствия, в период с января по август 2018 года Стремский, находясь на территории поселка Саракташ Оренбургской области, неоднократно совершал в отношении шести опекаемых и удочеренных несовершеннолетних развратные действия, а также совершил изнасилование одной из них. <�…> По уголовному делу проведено более 17 обысков и выемок, изъяты предметы, имеющие значение для уголовного дела, допрошено большое количество свидетелей, назначены необходимые экспертизы».

К сентябрю 2020 года — к моменту завершения следствия — потерпевшими по эпизодам о сексуальном насилии были признаны уже 11 приемных детей. Правда, 10 из них заявили в суде, что преступлений не было.

Часть 2

Дары приносящие

В день задержания Николая Стремского его приемная дочь И. гостила в Оренбурге. Неожиданно ей позвонила сестра С.

— Она спросила, где я нахожусь. Сказала, что подъедет. Потом звонит: «Выходи». Я вышла, а С. нет, — вспоминает И. Мы встречаемся с ней после судебного заседания в кафе недалеко от обители. — У дома стоит черная машина, из нее выходят двое мужчин, говорят: «Поехали с нами». Я спрашиваю: «Вы кто такие? Где С.? Что вы с ней сделали?» Они дали мне поговорить с ней по телефону. С. сказала: «Просто слушайся их». И я села в машину.

Куда отвезли И., ни она, ни другие девушки сказать не могут.

— Это было что-то вроде экспертизы, — объясняет она неуверенно. — Там были врачи, но все помещения и кабинеты не были похожи на те, какие бывают в поликлиниках. И там были следователи. Туда же привезли и других детей, которых, как оказалось, признали потерпевшими по делу папы. Я спрашивала у них, что происходит, но никто не знал. Нас повели на осмотр к гинекологу, а потом следователь заказал нам пиццу и чай.

Когда дети поели, их повезли в Следственный комитет.

— Мы спросили, в чем вообще дело. Следователь ответил: «Вашего отца задержали». Это я сейчас понимаю: мы еще никаких показаний не дали, а его уже задержали. А тогда ведь мы тупые были. Я вообще Следственного комитета и полиции боялась.

Я говорила: «Нет, такого не было». Несколько раз мне задавали этот вопрос. Нас продержали в Следственном комитете до двух часов ночи. Потом дали какие-то бумажки, и я их подписала. И уже на суде оказалось, что в моих показаниях говорится, что папа нас всех насиловал и лапал. Но этого не было, — рассказывает И.

На суде она настояла на своей версии событий. Прокурор в ответ попросил судью Марата Асфандиярова «учитывать те показания, которые были даны на следствии». Учли, по словам девушки, и те и другие.

Пицца на заявлении

К С. следователи приехали через четыре дня после задержания Стремского — 27 сентября. В это время она вместе с сестрой К. находилась в школе-интернате в Черном Отроге — селе в 29 километрах от Саракташа. Отправили туда девочек за провинности: потому что сбегали из дома и выпивали.

В отличие от А. и И., С. не отрицает, что дала показания против отца. Правда, утверждает, что оговорила его и что об изнасилованиях на следствии речи не заходило.

— Следователи приехали к нам в Черный Отрог в 6 утра. Сунули какие-то бумаги и сказали подписать. Ничего не объясняли. Мы подписали не читая, — вспоминает она. — После этого нас отвезли в Саракташ, где устроили настоящий допрос. Интересовались, как у нас дела в семье, ссоримся ли мы с папой. И я сказала, что да — ссоримся. Я была обижена на него за то, что он нас отправил в Черный Отрог, и многое в разговоре со следователем приукрасила. Я говорила, что папа пьет, что он наказывает нас. Но об изнасилованиях и речи не было — такое и в голову не придет.

Протокол допроса, состоявшегося в Саракташе, С., по ее словам, в тот день тоже читать не стала. А прочла она его в октябре, когда ее в очередной раз вызвали в Следственный комитет.

— Там были показания, которые я вообще не давала, в том числе о сексе. Причем там не было никакой конкретики: просто «с такого-то по такой-то год, точное время не установлено…». И под всем этим стояла не моя подпись: я так не расписываюсь, — говорит она. — Аналогичная ситуация была у остальных детей. Мы все начали говорить, что показания неправильные, я сказала, что хочу отказаться и от других показаний, потому что оболгала папу. Но следователи отказывались их переделывать. Вместо этого нам начали привозить подарки: суши, роллы, пиццу. Так продолжалось три месяца.

С. заявила, что готова понести ответственность. Тогда следователь, по ее словам, вновь сменил интонацию.

— Он начал говорить, что у меня все будет хорошо, что у меня и у других ребят будут квартиры, будут деньги, жизнь пойдет по-другому. А еще он стал грубить в адрес нашего папы: стал называть его педофилом. Когда он в очередной раз так его назвал, я просто вышла из кабинета.

На допросе, по словам С., присутствовали психолог и представитель органов опеки. Но в ход допроса они не вмешивались. После отказа С. давать показания против Стремского, опека, по ее словам, решила отделить ее от всех остальных детей и отправить в детский дом — в село Покровка, за 200 километров от Саракташа.

В феврале 2020 года С. записала в интернате видео, которое было опубликовано на канале саратовского журналиста Александра Никишина. «Когда мы были против папы, следователи говорили, что все будет нормально, вас никто не обидит, у вас богатство будет. <�…> Когда мы одумались, что так нельзя делать, следователи нас начали шантажировать. <�…> Когда мы сюда приехали (судя по всему, речь идет об интернате. — И. Ж.), я (…) [наносила себе повреждения] резала себе вены, делала себе ожоги, потому что переживала за отца. Но в то же время они <следователи или сотрудники интерната> нас никуда не отправляли — ни в психушку, никуда. А когда мы пошли за папу, но против следователя, они начали нас пугать, что меня увезут в психушку, а других увезут в детские дома. Дают бумаги подписывать, которые я не хочу подписывать. Я не знаю, что делать. Помогите».

На суде она заявила, что «оболгала» отца и что подписи на протоколах допросов — не ее.

Одна «но»

Е. — единственная приемная дочь Стремского, не отказавшаяся от обвинений в изнасиловании. Она старше других потерпевших девушек, даже была у них воспитателем.

Узнать, какие показания она дала, и поговорить с ней сейчас невозможно: Е. официально находится под госзащитой: на суд она приезжала всего три раза, в сопровождении двоих мужчин (предположительно, сотрудников МВД), ее телефон недоступен, аккаунты в социальных сетях неактивны, да и в Саракташе, по словам местных, она больше не живет.

В сентябре 2019-го Е. и ее супруга задержали вместе с Николаем Стремским: их обвинили в том, что они «на протяжении нескольких дней удерживали подвергшихся насилию детей в гараже». Речь шла как минимум о двух потерпевших. Спустя три дня после задержания один из работников обители рассказывал мне, что, по его информации, девочки пробыли в гараже не более пяти минут: «Они ушли гулять с мальчиками без разрешения и на прогулке выпили. Е. с супругом поймала их, отвезла в гараж к своему дому и позвонила отцу: спросила, что с ними делать. Отец Николай сказал везти домой. И они сразу поехали». Он также отмечал, что запереть детей в гараже было просто физически невозможно, потому что он закрывается только изнутри.

Как бы то ни было, Е. тогда вины не признавала. Перемены в ее показаниях произошли спустя полгода нахождения в СИЗО: сначала, в апреле 2020-го, ее неожиданно отпустили из-под стражи, а в ноябре — в особом порядке (подразумевающем признание вины) вынесли приговор: 4 года лишения свободы условно. Между освобождением из СИЗО и приговором Е. подала заявление против Стремского, заявив, что он насиловал ее, как и других детей. К этому времени все остальные потерпевшие от обвинений уже активно отказывались.

Часть 3

Семья

Дети Николая и Галины Стремских сделали их знаменитыми. С 1995 года (в семье тогда было уже 22 ребенка) о них сняли как минимум семь фильмов.

«Своих-то не родили, — говорил настоятель обители в интервью Russia Today в 2012 году. — А хотелось семью. Приехали в детский дом. В то время было проще, чем сегодня: кого нам предложили, мы даже особо и не выбирали. В детях мы вообще не разбирались. В том плане, как с ними поступать. И пятерых сразу взяли. Потом время прошло: «Давай еще возьмем — там, пару человек». Ну поехали, а вместо пары — еще семерых привезли».

Многих детей, по воспоминаниям Николая Стремского, в обитель просто приводили. «Был случай: женщина приводит ко мне во двор мальчишку. Ему семь лет. Он грязный, худой. <Женщина> говорит мне: «Знаешь, отец Николай — ну вот по помойкам лазит. Спросила: никого нету. Он из Ханты-Мансийска». То есть она ехала сюда в гости, узнала про обитель и специально привела его сюда. Процентов тридцать, я думаю, мне привели детей».

Статус детей в семье Стремских был разным: кого-то усыновляли, а кого-то брали под опеку*. Однако на их быте это не сказывалось: жили вместе, воспитывались вместе, и воспитание было одинаково строгим, почти домостроевским. Детей делили на группы по полу и возрастам: старшие жили со старшими, младшие — с младшими, мальчики — с мальчиками, а девочки — с девочками. До 18 лет им запрещалось заводить отношения, не приветствовали в семье и «излишние» блага цивилизации вроде телефонов. Приобщали к церкви: участие в молитвах и причастии было обязательным.

Сами дети не отрицают, что за проступки могли крепко наказывать — не только поркой, но и временным отлучением от семьи: за употребление алкоголя священник мог отправить в дом-интернат — «чтобы подумали».

Собеседники «Новой» в органах опеки говорят, что такие меры воздействия для российских приемных семей — увы, не редкость.

— Так делают. И это почти всегда свидетельство неблагополучия, — говорит работник школы для приемных родителей. — Обычно такие поступки свидетельствуют о том, что родители не справляются.

— Отец всегда говорил, что у нашей семьи есть свои правила. И если кому-то не нравится по ним жить — он никого не держит: может вернуть и в детдом. Но никого не возвращал, — говорит приемный сын священника Денис Стремский. — Конечно, многие обижались из-за таких строгих правил: другим детям можно, а нам нельзя. Но, став взрослыми, мы понимаем, что он так о нас заботился, оберегал нас.

После задержания Николая Стремского

Таков у этих детей был выбор.

Справедливости ради, «пряник» в их жизни тоже был: дети рассказывают, что отец с матушкой Галиной возили их на море, помогали играть свадьбы, давали деньги на учебу в вузах и техникумах и покупали жилье — как правило, недалеко от Саракташа.

Галина Стремская умерла осенью этого года — священник не смог с ней проститься: суд отказал ему, сославшись на коронавирусные ограничения. В октябре 2019-го она дала интервью телеканалу НТВ, в котором резко высказалась о некоторых детях, фигурирующих в деле: «Весь Саракташ их видел, некоторые же, извините, числятся как местные проституточки, потому что они постоянно со всеми…»

Впрочем, в январе 2020 года Галина Стремская написала письмо президенту Владимиру Путину в совершенно иных тонах: «Наши приемные дети оторваны от родного дома и распределены по разным учебным заведениям, в том числе закрытого типа. Мне, матери, не дают с ними ни видеться, ни общаться. Знаю, что девочки тоскуют по дому, некоторые раскаиваются. <�…> Детей соблазнили деньгами, новомодными «игрушками», и они оказались слабы. Наверное, в этом есть и наша вина, не сумели укрепить духовный иммунитет, но, видит Бог, мы старались наставить их на путь истинный, приобщить к православным ценностям».

По словам работников обители, в ответ на это обращение из администрации президента пришла отписка.

Деньги

Отписка из АП выглядела тем более странной, что Николай Стремский был лично знаком с президентом. В июне 2012 года на открытии Российского центра науки и культуры в Вифлееме он презентовал Владимиру Путину программу развития Свято-Троицкой обители.

«Оренбургский священник подробно рассказал об обители и тех проблемах, которые стоят перед ней. В частности, здания православной гимназии и дома милосердия, где проживают одинокие пенсионеры, не в полной мере соответствуют современным требованиям. Протоиерей Николай Стремский пояснил, что проектно-сметная документация и территория для строительства этих объектов уже есть, однако решить такую задачу без помощи государства нереально, на что Владимир Путин пообещал оказать содействие», — писали тогда СМИ.

В своем последнем слове на суде Стремский подтвердил, что президент сдержал обещание: «В свое время мы обратились к Владимиру Владимировичу Путину, и он нам выделил средства на благоустройство обители», — сказал священник.

У Стремского были обширные связи в органах власти и в бизнесе.

— Еще в 90-х отцу Николаю лично помогал <председатель правительства РФ> Виктор Степанович Черномырдин. Он ведь с этих мест — из Черного Отрога (село, расположенное недалеко от Саракташа. — И. Ж.). Деньгами активно помогали «Газпром», нефтяные компании, банки, — рассказал «Новой газете» на условиях анонимности один из бывших работников обители. — Деньгами отец Николай всегда заведовал лично: лично принимал решения, сколько и на что направить.

ПРОДОЛЖЕНИЕ