Один народ. Одна партия. Один фюрер. И неизбежность катастрофы

Как дела в Дахау?

12 февраля 1934 года лагерь посетил американский квакер Гилберт Макмастер. Ему разрешили встретиться с одним из заключенных, бывшим депутатом рейхстага 62-летним Георгом Симоном, арестованным за социалистические убеждения. Макмастер сел на поезд в Мюнхене и через полчаса был на платформе в Дахау — «деревне художников», как он называл это место. Еще полчаса пешего хода, и квакер добрался до лагеря.

Увиденное его удивило.

«Отсюда поступает больше сообщений о зверствах, чем из какого-либо другого немецкого лагеря. Но, на взгляд стороннего наблюдателя, условия здесь лучше, чем в любом другом лагере из тех, что я видел».

Лагерь размещался в здании бывшего порохового завода. «Бараки для рабочих более добротные, чем в других лагерях, в цехах паровое отопление, — отмечал Макмастер. — Похоже, условия содержания в Дахау лучше (особенно в хорошую погоду), чем во временных лагерях, расположенных в зданиях бывших фабрик и ферм. И вообще, в целом Дахау больше похож на регулярное пенитенциарное заведение, чем на временный лагерь».

Заключенного Симона вскоре привели в караульное помещение, где с ним встретился Макмастер. Узник был одет в серую тюремную робу; казалось, с ним все в порядке. «Он ни на что не жаловался, — писал Макмастер, — разве что на приступы ревматизма».

Квакер даже решил, что в Дахау по-своему красиво. «Утро выдалось очень холодное. Накануне вечером был туман — такой густой, что я с трудом нашел свою гостиницу. А сегодня утром небо окрасилось в цвета баварского флага: оно было ярко-голубое, по нему плыли белые облака. От ночного тумана осталась лишь изморозь на деревьях. Все вокруг было покрыто сверкающим ледяным кружевом, что придавало лагерю какой-то неземной, сказочный вид. Ветки берез, росших на окрестных болотах, сияли на солнце, словно украшенные бриллиантами».

…В июне 1933-го комендантом Дахау был назначен офицер СС Теодор Эйке. Он составил свод правил, которые позже были приняты во всех нацистских лагерях. Правила вступили в силу 1 октября 1934-го.

«Толерантность — это слабость, — писал Эйке во введении к своему кодексу. — В свете этих представлений меры наказания должны безжалостно применяться всякий раз, когда этого требуют интересы отечества». Мелкие проступки карались ударами палкой и одиночным заключением.

«Всякий, кто позволит себе уничижительные или иронические замечания в адрес офицера СС, либо сознательно опустит положенное уважительное обращение к нему, либо тем или иным образом продемонстрирует нежелание подчиняться дисциплинарным мерам», получал 8 дней одиночного заключения и 25 ударов палкой. Поистине всеобъемлющая статья 19 регламентировала «разовые наказания» — выговоры, избиения и «привязывание к столбу».

В другом разделе приводились основания для казни через повешение.

Казнь грозила за разговоры о политике с другими заключенными и несанкционированные собрания «с целью агитации».

Узник мог оказаться на виселице даже за сбор «истинных или ложных сведений о концентрационном лагере», получение таких сведений или разговоры о них с другими заключенными. «Если заключенный попытается бежать, — предписывал Эйке, — в него следует стрелять без предупреждения». Эйке подчеркивал: «Предупредительные выстрелы категорически запрещаются».

Эйке Первую мировую закончил унтер-офицером, хотя и с орденами. Нигде не учился. Был полицейским осведомителем, но на этой должности (как и на всех других) не удержался. Тем не менее в короткие сроки он превратил Дахау в образцовый концентрационный лагерь с исключительно дисциплинированной охраной и невыносимыми условиями содержания заключенных. Среди тех, кто прошел службу под началом Эйке, были Адольф Эйхман (оберштурмбаннфюрер СС, известен как «архитектор Холокоста». — Ред.), будущий комендант Освенцима Рудольф Хёсс, комендант Бухенвальда и Майданека Карл Отто Кох.

Эйке произвел сильное впечатление на Гиммлера, и в мае 1934 года был назначен Инспектором всех концентрационных лагерей СС. Когда Гитлер физически ликвидировал своих основных соперников в борьбе за власть («Ночь длинных ножей», 30 июня 1934 года), Эйке вместе с подчиненными ему охранниками Дахау лично принимал участие в аресте и убийстве товарищей по партии. Именно Эйке и его адъютант Липперт пришли в камеру к арестованному начальнику штаба штурмовиков Рёму и предложили ему застрелиться. Рём отказался, тогда Липперт застрелил его сам. Во время Второй мировой войны Эйке командовал созданной им эсэсовской дивизией «Тотенкопф». Ни чужих, ни своих солдат он не жалел, при прорыве из котла под Демянском (Новгородская область) дивизия, например, потеряла 80 процентов состава.

26 февраля 1943 года его самолет сбили. Эйке был похоронен с воинскими почестями. Точное местонахождение могилы неизвестно.

Осенью 1941 года в концлагеря стали массово перевозить и уже там казнить пленных советских командиров и политработников — было убито по меньшей мере 34 000 человек. В Дахау расстрелы осуществлялись на полигоне Хебертсхаузен.

29 апреля 1945 года, при освобождении концлагеря 45-й пехотной дивизией США произошла «бойня в Дахау», когда американские солдаты и бывшие узники лагеря на протяжении нескольких часов избивали и убивали охранников лагеря, сдавшихся в плен без сопротивления. Из пятисот шестидесяти охранников лагеря:

• Расстреляно на месте — 122


• Убито заключенными — 40


• Расстреляно из пулеметов — 358


• Убито в перестрелке — 30


• Бежало — 10

…Предупредительных выстрелов, судя по всему, не было.

«Евреи, сдохните!»

«На первый взгляд могло показаться, что преследования евреев тоже немного ослабли. Во время моего недавнего пребывания в Берлине жизнь в городе производила впечатление вполне нормальной. В атмосфере не чувствовалось напряженности. Почти все вели себя очень учтиво, — писал Дэвид Швейцер, один из руководителей американского «Джойнта» (крупнейшая еврейская благотворительная организация, созданная в 1914 году. — Ред.).

— Возможно, такова реальная ситуация, а возможно, положение в стране тщательно скрывается, — осторожно продолжает Швейцер. — Так или иначе, один американец, который провел здесь всего неделю по пути в соседнюю страну, говорил мне, что не понимает, почему весь мир так встревожен, — этот человек не видел в стране ничего такого, что указывало бы на какие-либо события, способные вызвать тревогу».

Правда, были и другие свидетельства.


ПРОДОЛЖЕНИЕ