Об «общественном» и «семейном» воспитании

anlazz — 23.01.2020 В свете прошлого поста  возникает довольно интересная мысль. А именно: насколько вообще можно пользоваться понятиями «естественный» и «искусственный». То есть, конечно, и так понятно, что данную дихотомию следует использовать крайне осторожно – однако все чаще возникает сомнение в том, что она вообще имеет какой-то смысл.

Ну, в самом деле, возьмем тот же вопрос о воспитании. В котором, как известно – в смысле, как общепринято сейчас – существуют два «направления». Одно, правое и «консервативное», апеллирующее к тому, что для ребенка «естественной средой обитания» является семья. Что именно данный социальный институт, по сути, выступает наиболее древней и наиболее подобающей формой для формирования психики «подрастающего поколения». Ну, а второе, левое, напротив, имеет тягу к различным «коллективным воспитательным институтам», вроде школы или пионерской организации. Вплоть до таких радикальных идей, как концепция «отмирания семьи» и замены ее на что-то иное. (В качестве примера обычно приводится опыт А.С. Макаренко или знаменитые «интернаты» Стругацких.)

Так вот: в действительности все обстоит скорее наоборот. Причем, даже не в том смысле, что изначально как раз правые любили ориентироваться на… «общественное воспитание». Ну да: разнообразные «закрытые школы» издавна были «кузницей элиты». (Можно вспомнить, например, пушкинский «Лицей».) И даже братья Стругацкие – как не странно это прозвучит – свои «интернаты» взяли из киплинговской повести «Сталки и компания», где рассказывается о буднях подобной школы. (Где учились отнюдь не дети рабочих.) Так вот – дело даже не в этом, а в том, что именно «общественное воспитание» является наиболее древней, однозначно господствующей на подавляющей части человеческой истории, формой подобной деятельностью. (Точнее сказать, любовь «старых правых» к ней определяется именно данной древностью, тем, что именно такие вещи «были раньше».)

Поскольку в первобытном обществе – т.е., до выделения «семейной собственности» в отдельную категорию – дети, как правило, с раннего детства оказываются включенными в жизнь племени. (Ну, или если племя большое, рода.) В любом случае, «нижней границей» их социализации выступало, судя по всему, способность самостоятельно питаться. (Т.е., с возраста порядка 3 лет ребенок «отделялся от матери» - и терял с ней «особую эмоциональную связь», отличную от связи с другими членами племени.) После чего за ними, как правило, присматривали старшие члены рода/племени, а так же старшие дети. Ну, и продолжалось данное состояние до прохождения момента инициации – после чего ребенок становился полноценным членом племени, без выделения в отдельную категорию. Разумеется, тут могли быть различные нюансы – но смысл всегда был один: после достижения «физической самостоятельности» родители для человека отходят на второй план.

Впрочем, то же самое сохранялось, в значительной мере, и в традиционном обществе. (Т.е., в классовом обществе, основанном на традиционном крестьянском хозяйстве.) Где, как правило, ни у матери, ни, тем более, у отца просто не было времени на занятия с ребенком. (Дополнительное изъятие прибавочного продукта эксплуататорами требует больших затрат труда, нежели ранее.) В результате чего последний– как уже говорилось – оставался на попечение старших членов «большой семьи» (не способных уже участвовать в производительном труде,) а так же на старших детей, в данный труд еще не включенных. На, а после достижения «трудовой способности» отношения между ним и всеми остальными устанавливались исключительно «деловые». При которых не было ничего странного в том, чтобы отправить какого-нибудь двенадцатилетнего (а то и более младшего) «лишнего рта» «в люди». Дескать, тебе тут делать нечего – иди и ищи «нормальную работу». (См. например, знаменитый рассказ «Ванька» Чехова. Ну, там, где «на деревню дедушке».)

Подобное превращение «семейных связей» в деловые доходило до того, что было можно было даже отправить дочь в публичный дом! (Когда последние были разрешены.) И это при том, что любое «покушение на честь» в обычной жизни воспринималось, как катастрофа – т.е., пресловутая «эмоциональная связь» родителей с подросшим ребенком оказывалась нулевой! (С глаз долой – из сердца вон!) Причем, подобное (не отправка в бордель, разумеется, но полное «эмоциональное отделение») касалось не только крестьянских детей – но и детей «благородных сословий». Вплоть до монархов – которые хладнокровно воспринимали собственных отпрысков в виде «ресурса для политических действий». (На самом деле, кстати, от борделя это недалеко.) По той простой причине, что практически не имели с ними связи – с самого рождения «сбрасывая» принцев и принцесс на руки кормилец, нянек и дядек.

Поэтому появление – по мере развития общества – пресловутых «закрытых» (да и открытых) школ выглядит как раз совершенно естественным: это была лишь «институциализация» того, что существовало до того. В том смысле, что если до определенного времени получение основных «производственных навыков» происходило в рамках «делового взаимодействия» в рамках «большой семьи», то теперь для этого потребовалось нечто большее. Эмоционально же переход от «семейного воспитания» к школьному мало чем отличался: как уже говорилось, взаимодействие между родителями и детьми были близкими к «деловым», к тем, что существовали между детьми и теми же учителями. (И те, и другие изначально видели основным «воспитательным методом» разные виды наказания. Другое дело, что у учителей было больше возможностей наблюдать за учащимися, а значит – больше их наказывать.)

И такая ситуация сохранялась где-то до конца XIX столетия. На этом фоне обращение социалистов к идее «общественного воспитания» выглядит совершенно логичным неудивительно: ведь если разница между отцом и учителем состоит в том, что последний занимается с детьми гораздо серьезнее, то значит, это лучше для будущего члена общества. (Как уже говорилось, у родителей просто не было свободного времени, а часто – и желания для того, чтобы всерьез тратить силы на воспитание детей.) То есть – социалисты просто желали взять прекрасно работающую технологию, оптимизировать ее, и применить ко всему обществу. (То есть – дать возможность основной массе населения делать то же самое, что до этого было доступным только небольшому количеству «элитариев».) Разумеется, ни о какой «дихотомии» семейному воспитанию тогда даже не задумывались – по той причине, что под «семейном воспитании» тогда подразумевалось или описанное выше «воспитание в рамках большой семьи» у крестьян и прочих представителей низов. (Т.е., система, к указанному времени уже не адекватная реальности.) Или же описанное же выше «плохое» занятие родителями своими детьми – т.е., ситуация, характерная для мелкобуржуазных семей, где «большая семья» уже исчезла, и родителям приходилось хоть как то заниматься своими отпрысками. (Как можно догадаться, в большинстве случаев это выходило не очень хорошо.)

То есть, еще раз скажу, что левые (т.е., социалисты и коммунисты) изначально ориентировались именно на «оптимум», на совершенствование того, что уже показало свою эффективность, однако пока еще являлось недоступным для большинства. Однако понятно, что это не могло не вызвать возражений у правых – т.е., у сторонников существующего капиталистического (и шире – классового) устройства. Причина этого была совершенно очевидной, и, разумеется, лежащей в чисто экономической плоскости. Дело в том, что создание массовой системы общественного воспитания неизбежно требовало средств. Которые могли быть взяты только из уже отчужденной у рабочих прибавочной стоимости –т.е., у капиталистов. Последним, разумеется, это вряд ли могло понравиться по известным причинам, и поэтому они – совершенно неожиданно, если сравнивать с тем, что было раньше – оказались в «оппозиции» к системе «общественного воспитания». Что, в свою очередь, привело к созданию уже не раз отмеченного «семейного мифа» - т.е., представления о некоей «идеальной семье», для которой не требуется никакого внешнего воздействия. (На самом деле дело обстояло несколько сложнее –появление т.н. «мелкобуржуазной утопии» было следствием нескольких причин. Но разбирать это надо отдельно.)

Впрочем, эти самые правые – при всех указанных изменениях – так и продолжали отправлять своих «наследников» в закрытые школы. (Кстати, продолжают это делать до сих пор – скажем, тот же Трамп закончил именно «учреждение интернатного типа».) Однако для масс начало транслироваться совершенно иное. А именно: то, что вмешательство государства в семейную жизнь недопустимо. (Потом для этого придумали слово «тоталитаризм».) Что «нормальная женщина» сама должна заниматься детьми, и что именно в этом состоит ее настоящее предназначение. (Состоящее, видимо в том, чтобы дополнительно экономить деньги «хозяев».) Забавно, кстати: еще в середине 19 столетия те же самые «столпы консерватизма» не видели ничего необычного в массовом использовании женского и детского труда. Т.е., то, что дети с ранних лет отрываются от «семейного очага» и идут на фабрику, этих «ревнителей нравственности» нисколько не смущало. Но стоило социалистам привести к серьезному ограничению, а порой –и запрету подобной практики, как количество сторонников «семейных ценностей» среди «лучших людей» выросло на порядки.

Правда, как уже говорилось, построить по настоящему действенную систему «семейного воспитания» так и не удалось. В том смысле, что созданный в конце XIX начале XX века образ «идеальной семьи», с множеством детей, кучкующихся вокруг неработающей матери – основной задачей которой и состояло их воспитание – в действительности оказался недостижим. Несмотря на то, что его неоднократно пытались провести в жизнь. (Самый известный пример, разумеется, это Германия после Первой Мировой войны, а особенно – после прихода нацистов к власти. А так же – попытки сделать это в США конца 1940-начала 1950 годов.) В противовес этому система «общественного воспитания» оказалась достаточно действенной – в том смысле, что тогда, когда указанная задача действительно ставилась, то ее решение находилось. (Скажем, в наиболее «полной форме» она была реализована в уже помянутых коммунах А.С. Макаренко. Однако в «слабом» виде «общественное воспитание» проявлялось во всей советской образовательной системе – и в виде «массированного» дополнительного образования, и в виде тех же Суворовских и Нахимовских училищ.)

Другое дело, что даже в СССР проблема, состоящая в необходимости значительных затрат на создание соответствующих учреждений, оказывалась крайне острой. В том смысле, что для многих «лиц, принимающих решение» - в том числе, и советских – порой выглядело бессмысленным тратить деньги на то, что, в рамках семьи могло бы выполняться бесплатно. То есть, иначе говоря – они считали логичным сбрасывать данную проблему на родителей. Так же, как уже помянутые сторонники капитализма. Только если последние действовали так из-за своих классовых интересов, то для советских руководителей так проявлялась ограниченность их мышления, стремление к известным (сложившимся во время классового общества) мифам и конструктам.

Собственно, последнее (т.е., проникновение в советское общества буржуазных мифов, а затем и «трансформация» их в тепличных условиях) и стало единственной причиной того, что «общественное воспитание» стало восприниматься в нашем общественном сознании, как некая «утопическая реальность». В то время, как в действительности оно имеет под собой гораздо более твердую основу, нежели пресловутая «семейная идиллия». (То есть – построить коммуны, подобные макаренковским, гораздо проще, нежели создать мир, благоприятный для мифических «многодетных семей», включенных в индустриальную деятельность.) Впрочем, если говорить про последние тридцать лет, то подобное состояние есть норма, поскольку, с принятием антисоветской идеологии понятия возможного и невозможного у наших современников оказались перевернуты. Что приводит к совершенно очевидным (т.е., нулевым) результатам их деятельности.

Но об этом надо говорить уже отдельно.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив