Нотик Александр Юрьевич. Инженер-механик. Ремонтник 1. Урал

jlm_taurus — 16.11.2025 " Когда все экзамены были сданы, и я был принят в институт, меня поселили в общежитие механического факультета. Двухместная комната, но нас поселили 4 человека. Рядом с нашей комнатой находилась общая на этаж кухня, в которой стоял титан, и всегда была горячая вода. На кухне были длинные столы и на стене розетки, в которые можно было включать свои электроплитки. Электроплитки в то время представляли собой примитивный каркас из жести, в который вставлялась керамическая плита с канавкой, в которую укладывалась спираль из нихромовой проволоки. Спирали часто перегорали и были дефицитом. Иногда на кухне появлялось объявление: «Кто нечаянно снял спираль с плитки, просим занести в комнату №…». Бывали и такие объявления: «Кто унес кастрюлю с пельменями, просим вернуть кастрюлю и плитку в комнату №…».
https://proza.ru/avtor/oldenot&book=1#1
Рядом с нашим корпусом находился стадион, а на первом этаже был гастроном. Когда я учился на первом курсе (1950/51 годы), В гастрономе все полки были полны продуктами. В больших блюдах лежала красная и черная икра, различные мясные, рыбные и овощные консервы, а так же рыбные продукты. Мы покупали в полулитровых стеклянных банках консервированную фасоль в томате и варили фасолевые супы, и ели эту фасоль прямо из банок. Сахар стоял на прилавках в виде голов, напоминающих крупнокалиберные снаряды. И их кололи крупными кусками. Я не помню в то время сахарного песка. Когда стипендия подходила к концу, а мы получали по 127 рублей, мы покупали сахар, чай, много хлеба и красную икру. И бутербродами с красной икрой и чаем тянули до новой стипендии.

Недалеко от втузгородка была железнодорожная станция Шарташ-сортировочная. Там мы иногда подрабатывали. Мне нравилась работа по разгрузке леса, а вот однажды я согласился на разгрузку угля. Мы меньше заработали, чем угробили своей обуви и одежды.

А вот на втором курсе (1951/52 годы) полки магазинов как будто вымели. На полках стояли банки с китайской свиной тушенкой «Великая Стена». Похоже, что мясо оставалось в Китае, а нам доставалось одно сало. В столовых все блюда были из этой тушенки. В первых блюдах плавали куски сала, вторые – также сало. Единственное место в городе, где можно было съесть кусочек мяса, это была закрытая столовая горисполкома, куда мне однажды удалось проникнуть. И так продолжалось до 1953 года включительно. И вдруг, к нашей радости, тушенка исчезла, как будто бы рухнула «Великая Стена».

Полки в магазинах опустели, рыбный магазин на площади Ленина-Толмачева, в котором в большом аквариуме плавала живая рыба, закрылся. А на полках появились в изобилии консервы «Крабы в собственном соку» и «Печень трески». Соответственно и в столовых поменялся ассортимент блюд. Но что мы брали всегда – это оладьи со сметаной. Это было нашим обязательным блюдом во все годы питания в студенческих столовых. Все эти годы в Свердловске было много разнообразной молочной продукции. Я не помню чтобы был кефир. По моему, его тогда ещё не производили, но был ацидофилин, ацидофильное и шоколадное молоко, сметана.

На первом курсе в буфетах столовых можно было купить различные спиртные напитки (я этим не увлекался, т.к. занимался спортом). А в сентябре 1951 года ректора института Качко А.С. сменил Пруденский Г.А. В институте началась перетрубация. Одним из первых решений стал запрет на продажу спиртного. Но в столовой появился «спортивный напиток»: смесь 50х50 портвейн+вермут.
***
Лекции по металловедению нам читал Штейнберг. В коридоре химфака стоял бронзовый бюст его отца. Во время лекций у него на столе рядом с кафедрой всегда лежало несколько шлифов, и он часто вызывал к столу или к доске студентов, что обычно не делали другие лекторы. Однажды, когда он спустился с кафедры и выбирал, кого бы пригласить к доске, в аудитории все загудели. Он развел руки: «Наука требует жертв». А из задних рядов раздался писклявый голос: «А жертвы не требуют науки!».
Экзамен он принимал своеобразно. Вокруг стола, на котором были разложены шлифы, и за которым он сидел, собиралась группа студентов, в руках у которых были и конспекты и учебники. Он брал шлиф и просил описать его. Определить, хотя бы ориентировочно марку стали и её состояние: Закаленная, отпущенная или отожженная. Тот, кто успешно и полно отвечал, получал тут же оценку и отходил от стола. Толпа редела, а оценки понижались.

Я убежден, что на всех экзаменах нужно разрешать пользоваться справочной и любой другой литературой, а также шпаргалками. Ведь в жизни мы должны уметь пользоваться всем этим, в том числе и своими конспектами и записными книжками (читай шпаргалками или как теперь говорят шпорами). Необходимо уметь пользоваться любой справочной литературой (словари, тел. справочники, различные таблицы, а теперь и поисковые системы в Интернете). А жизнь нам ежедневно устраивает экзамен и мы должны достойно выйти из любой создавшейся ситуации. А экзаменатор, запрещающий всем этим пользоваться, только создает стрессовые ситуации, а не определяет способности человека мыслить и действовать.

Август 1953 года. Производственная практика в мартеновском цехе Магнитогорского металлургического комбината. Я прикреплен к слесарю ремонтной службы. Ночная смена. В 24 часа спустились в подвальное помещение, сняли крышку редуктора, проверили уровень масла, состояние зубьев шестерен закрыли редуктор. Слесарь говорит: «сядь отдыхни», а сам куда-то уходит.

Проходит час, другой. От безделья и неритмичного шума там наверху клонит ко сну. В 5 утра появляется мой наставник и предлагает гаечным ключом и ветошью протереть гайки крепления крышки соседнего редуктора, что я тщательно выполняю и готовлюсь открывать второй редуктор, но тут возвращается наставник, предлагает собрать весь инструмент и подниматься наверх в мастерскую. Там я вижу, что он в сменном журнале делает запись о выполненной ревизии двух редукторов.

В очередной ночной смене мне и Лёве Боянскому поручили взять трубу из пачки, уложенной на крыше мастерской, набить её песком и, нагревая в горне, гнуть из нее змеевик для охлаждения стенок мартеновских печей. После каждого изгиба приходится нагревать следующий участок трубы. Чтобы не терять впустую время, мы сняли с крыши еще трубы, набили их песком и пока гнем один змеевик, у нас на горне нагреваются очередные участки будущих змеевиков. Итак, к утру у нас была куча змеевиков, а на крыше не осталось больше труб. Когда бригадир пришел, он устроил нам разнос: оказывается, мы выполнили месячную норму изготовления змеевиков, и велел нам прятать все, изготовленные нами змеевики на крышу. В сменном журнале велел записать, что нами изготовлен один змеевик.

Правда бывало и жарко, когда обрушивался свод мартеновской печи. Мы вместе с бригадой надевали валенки, войлочные куртки, шляпы, войлочные рукавицы и лезли в печь для разборки завалов и восстановления охлаждающей системы змеевиков. Под ногами кирпичи обрушившегося свода, а под ними раскаленный «козел» - металл, который не успели слить из печи. Валенки дымятся. Лица обжигает жар. А бригада каменщиков уже восстанавливает кладку печи. Вот так нас учили вкалывать на Магнитогорском металлургическом комбинате.
***
Весной 1949 года к нам в класс пришел новый ученик, а преподавать литературу и русский язык стал новый педагог. Немного позднее мы выяснили, что это отец Аркадия Кузовникова, нашего нового соученика. И узнали, что он был директором школы соседнего района. В 1959 году я познакомился с Валерием, молодым работником отдела капитального строительства нашего завода и узнал историю десятилетней давности. Валерий был самым высоким парнем в своём классе и во время очередных баталий во время перемены, повесил чей-то галош повыше на гвоздь. А гвоздь этот оказался под портретом товарища Сталина. Кто-то тут же настучал об этом антисоветском действии мальчишки. Его отца, секретаря райкома, исключили из партии и лишили работы. Директора школы так же исключили из партии, а это не совместимо с руководством школой, и поэтому он был вынужден переехать в комнату общежития в нашем районе и преподавать у нас литературу.
***
Автомобиль Москвич 402 А я в 1958 году пригнал из Москвы мотоцикл ИЖ-49. Гаража у меня не было, и я ставил мотоцикл в гараж у знакомого перед его Победой. Однажды в 1959 году я вернулся с работы и поставил мотоцикл около подъезда, а сам поднялся на пятый этаж, спросить, что нужно купить в магазине. Когда я спустился вниз, мотоцикла перед подъездом не было. Я взбежал наверх и позвонил в ГАИ, с сообщением об угоне мотоцикла (в те времена это была редкость), а сам вышел на улицу и стал обходить квартал. У входа в городской парк в 200 метрах от дома стоял мой мотоцикл. Его просто катили, даже не убирая подножки, и скорость осталась на нейтрали между 3 и 4, как я и оставил. Я тут же позвонил в ГАИ, сообщив, что мотоцикл благополучно нашелся.
https://proza.ru/2009/10/04/269
Меня этот случай страшно расстроил и я решил продать мотоцикл. Покупатель тут же нашелся, и я отдал ему мотоцикл. Но, оставшись безлошадным, я на следующий день затосковал и позвонил новому хозяину, чтобы он пригнал мотоцикл обратно. Но когда я сел за руль, чтобы отвезти его домой, я почувство-вал что-то не ладное. Мотоцикл не хотел ехать по прямой, передняя вилка была погнута. Спрашиаю – Падал? Кивает – Падал. - Ну, тогда и забирай мотоцикл! Так я остался на короткое время без транспорта.

Однажды поздно вечером мне звонит Шимко. - У тебя деньги есть? - Сколько надо? - Все сколько есть! Выйди к подъезду, поговорим. - Помнишь тот серый ЗИМ на Барабановском тракте? Так вот тот мужик расходится с женой, а ЗИМ продает. А может, ты возьмешь Москвича за 27 тысяч? - Надо переговорить с Элей. - Ну, поговори, только срочно.

Я поднимаюсь к себе, и начинаем оценивать наши возможности и ориентировочно у кого можно занять. Похоже, что наберем. Срочно обзваниваем и обходим всех знакомых, у кого можно занять, и набираем нужную сумму. Передаю Шимко деньги, а на следующий день переоформляем Москвича на меня. Гараж я уже начал строить. Это были холодные гаражи из силикатного кирпича. Я практически всю зиму 1959-60 года провел в гараже. С помощью ручной тали я один вытащил двигатель вместе с коробкой передач (КПП).

Сделал полную ревизию КПП с заменой изношенных шестерен (запчасти доставал через начальника ГУТАП, которому за это потом отдал гараж). На примусе у меня стояло ведро с керосином, в котором я промывал детали и отогревал замерзающие руки. 1 мая 1960 года ремонт был окончен и, после демонстрации, я выехал из гаража.

Начальник ГУТАП обещал мне достать родные покрышки для москвича, но вместо этого предложил мне 2 колеса от трактора, предупредив, чтобы я не ездил на них по городу. Однажды с начальником центральной измерительной лаборатории мы поехали семьями на речку Синару в районе Пирогово. После обеда набежали тучи и пошел дождь. Я предложил сразу же поставить сзади резину от трактора. И вот подъезжаем к первому небольшому подъёму, а около него стоит Москвич-400 и машут мне, что въехать нельзя –скользкая грязь. Я с небольшого разгончика спокойно поднимаюсь на подъем. И вот едем по размазанной дороге. Впереди пытаются столкнуть с дороги еще одного Москвича-400.

Мы вышли легко повернули машину вдоль дороги, но он проехал пару метров и опять стал поперек дороги и просит помочь столкнуть его в кювет, надеясь проехать по заросшему травой кювету. Мы освободили себе дорогу и поехали дальше. А вдоль дороги стоят застрявшие машины и мотоциклы. Дальше мы проехали без приключений, а я оценил тракторные колеса. На следующий день на заводе пошли разговоры, как Нотик проехал по размазанной дороге, как на тракторе.
***
Уралмашевские пресса усилием 5000 тонн начали выдавать первую продукцию. Заканчивался монтаж коломенских прессов, которые я принимал в Верхней Салде. Во время первого испытания одного из прессов лопнула дюймовая труба высокого давления и широкий вертикальный веер сбил с ног стоящего в пяти метрах прессовщика и отбросил его на несколько метров. Когда к нему подбежали, то увидели, что у него сорвало левый рукав спецовки, а сам он отделался синяком и легким испугом (он говорил, что не понял, что произошло, и не успел испугаться).

Вызванный мной в цех, Тарануха привел Казанцева. Тот стал кричать и обвинять меня в том, что я использовал какие-то негодные трубы. Тарануха спокойно остановил его и сказал, что на заводе нет ни одного метра трубы данного размера, кроме тех, что по указанию Казанцева были завезены из Москвы, через Госснаб. И пригрозил, что если Казанцев не прекратит наезжать на меня, то он разберется, откуда эти трубы и проверит соответствие их сертификату, а мне предложил поехать в командировку на Первоуральский Новотрубный завод и договориться с ними о поставке нам срочно без фондов нужных нам труб.

На следующий день я выехал в Первоуральск. На заводе меня встретили как обычного толкача, но без фондов. А трубы материал фондируемый. Фонды можно получить только через Госснаб, а точнее выбить, потому что их не получали, а выбивали с большим трудом, ну а раз с трудом, то и с большим запасом: ведь практически задаром. Потом эти трубы или фонды оседали, зачастую ненужным грузом, на складах, а там где они действительно были нужны, продолжали выбивать фонды. В Госснабе сидели чиновники и из Москвы занимались распределением “материальных ресурсов”, т.е. труб и всех прочих материалов.

Я вернулся в Свердловск, но в Совнархозе мне тоже ничем помочь не могли. Договаривайся сам. Один из сотрудников отдела похвастался своей находчивостью: Нижнетагильскому металлургическому комбинату потребовался вагон стального листа, который изготавливал Нижнетагильский металлургический завод. Но два этих рядом стоящих завода соединяла железнодорожная ветка, часть которой (длиной около 5 км) принадлежала Министерству путей сообщения. На такие расстояния МПС грузы не берет и находчивый чиновник отправляет этот вагон со стальным листом в Магнитогорск, а оттуда вагон с таким же листом заказывает для НТМК. Мне было грустно слушать эту историю.

В кабинете главного механика Совнархоза П.Г.Львовского, чье “Справочное руководство механика” было настольной книгой всех студентов и выпускников механического факультета УПИ и, в которую я иногда и сейчас заглядываю, мне также ничем помочь не могли. Львовский только вернулся с открытия новой сигаретной фабрики, заменившей сгоревшую папиросную, вытащил из портфеля свернутую кольцами, как лассо, неразрезанную сигарету длиной около 3-х метров. Кинул мне коробок спичек, один конец взял в рот, а другой предложил мне поджечь. Но из этой затей ничего не вышло: как ни пытался он затянуться, ничего не получалось.

Я вернулся в Первоуральск. Теперь мне там предложили неограниченное количество нужных мне труб, но футерованных винипластом. Этот новый вид продукции осваивался для заводов химии и завод был заинтересован побольше их выпустить и отправить кому угодно. Я предложил им оформить их как футерованные, но не футеровать. Говорят: “Не можем, у нас ОТК строгое!”. Я в ОТК. Они мне говорят: “ А вы эту футеровку у себя на заводе выплавите, и у вас будут отличные трубы”. Кое-как я убедил их в абсурдности этой работы. И по документам нам отправили футерованные, а в натуре нужные нам трубы с сертификатом качества, химическим анализом стали и протоколом механических испытаний.

Но на этом дело с прессами коломенского завода не закончились. Когда мы снова приступили к испытанию, и прессовщик выдвигал мундштук, то в самом конце хода, когда мундштук подошел к упору, часть рабочего стола вместе с упором отвалилась. Я в сердцах обвинил прессовщика в неаккуратности и тут же встал за пульт следующего пресса. И о ужас, я плавно подвожу мундштук до упора и такая же часть стола отваливается. Быстро зубило и молоток! Проверяем. Ажурная станина стола отлита из чугуна.

Непонятно, как работали в Салде. Все детали стали мне подозрительными. Проверяем траверсы ножниц - чугун. Если траверса лопнет, то плунжер давлением 320 атм. будет выброшен вверх. Не знаю, пробьет ли он крышу, но то что он прилетит обратно это ясно. Звоню Таранухе, а слесарям даю задание, как стальными хомутами усилить столы пресса.

Прошу Афанасия Степановича позвонить в Куйбышев Тихомирову С.Л. (он был главным механиком на Металлургическом заводе и у них были такие же пресса) и сказать, что нужно срочно менять траверсы на ножах. На следующий день Тарануха сказал мне, что в Куйбышеве все столы давно сначала развалили, а потом усилили, а траверсы у них лопались и плунжера летали по цеху, к счастью обошлось без травм.

В механических цехах меня поразили огромные карусельные станки. Пока я осматривал завод мой напарник по командировке бегал по магазинам и купил там около 20 пар мужских х/б носок (желтых с черными полосами). В то время это был страшный дефицит и мы не видели в продаже мужские носки уже несколько месяцев. Я посетил Новосибирскую оперу. Большой красивый зрительный зал, но вместо купола, который красиво смотрится снаружи здания, плоский потолок. Говорят, что это попытка улучшить акустику в зале. Первое действие я сидел в одиночестве: мой ряд и ряд передо мной были пустые. Я думал, что эти ряды для избранной публики. Но во время антракта мне предложили сесть на любое свободное место в других рядах зала. Оказалось, что мне продали билет на место в рядах, в которых акустический провал. Я действительно там почти ничего не слышал.

Эта командировка никак не сняла напряжение, в котором я находился в последнее время. Мыслями я все время был в корпусе. Я неделю не был на заводе, но мне казалось, что без меня могут что-то сделать не так.

Но монтаж и освоение оборудования продолжались нормально. 8 декабря 1960 года директор завода выпустил приказ, в котором одним из пунктов касающихся меня было записано: “За активное участие в строительстве, монтаже, наладке и освоении первой очереди корпуса №85 премировать деньгами в сумме 1400 руб.”. Но этих денег я так и не получил.

К нам в корпус перешел работать мастер из 4-го цеха Киселев. Мастера поставили свой рабочий стол точно на оси между двумя уралмашевскими прессами 5000 тонн. Киселев в первую же свою смену убрал стол с линии прессов. И поставил его так, чтобы ему были видны рабочие места прессовщиков.

И вот около трех часов ночи на одном из прессов срывается фланец с цилиндра передвижения мундштука и плунжер с огромной скоростью пролетает по тому месту, где час назад стоял стол мастера и пробивает несколько стальных переборок у соседнего пресса. Меня вызывают в цех. Я, в который раз, просматриваю гидравлическую схему пресса и вижу, что результатом аварии стала мультипликация: в результате определенного положения рычагов дистрибутора (пульта управления гидравлическим прессом) в цилиндре передвижения мундштука давление повысилось в десятки раз превышающее 320 атм. (конечно оно не достигло такой величины, так как вырвало фланец).

Я позвонил домой Таранухе (он так требовал от нас), объяснил, что произошло и сказал ему, что я возьму в 4-ом цехе подготовленный мной, но не использованный, американский обратный клапан. К утру клапан, предотвращающий возможность мультипликации, был врезан в линию и пресс начал работать. Утром в цех пришел Тарануха, одобрил мои действия, а к обеду приходит в цех вместе с Гриншпуном (главным инженером уралмашевского бюро по проектированию этих прессов). Он смотрел на установленный мной клапан и говорил: “Но ведь работают же пресса “Болдвин-Соутварк” без этого клапана”. Я ему объяснил, что на американских прессах есть этот клапан, но они приняли место его установки за технологическую заглушку. Что я с этим прессом провозился целую ночь, пока не убедил бригадира вскрыть эту заглушку, под которой оказался клапан.

После обеда в цех пришел директор завода. Начальник участка, который оказался около него, начал жаловаться на плохую работу оборудования, ругать всех и механиков, и монтажников, и строителей. Видимо он столько наговорил, что Михайлов прямо из цеха позвонил в отдел кадров и приказал задержать приказ. В этом приказе было много участников строительства корпуса, но приказ так и остался аннулированным. Впоследствии этот начальник участка ушел из корпуса, т.к. помимо плохой организаторской работы он появлялся на работе в состоянии глубокого похмелья. Стоило ему попасться на глаза Таранухе в таком состоянии, как тот потребовал от начальника цеха немедленного отстранения его от работы.

85 корпус - это большое здание длиной около 500м и разновысокое. В средней части корпуса бала высотная вставка - высота подкрановых путей - 38м. Я периодически проверял, чтобы при уборке снега не была нарушена кровля. И вот однажды с высокой зоны я решил спуститься по наружной пожарной лестнице. Когда я спустился вниз, то обнаружил, что лестница заканчивается где-то на уровне второго этажа. Подниматься снова вверх на 40 метровую высоту я не захотел и решил спрыгнуть вниз. Для меня это не представляло ничего страшного, т.к. я в то время занимался спортом, и прыгнуть с такой высоты для меня не было проблемой.

Но оказалось, что под снегом лежала куча битого кирпича, и при приземлении я подвернул в голеностопе левую ногу. Не больше недели я похромал и забыл об этом случае, а весной у меня вдруг опухла нога в голеностопе, да так, что мне стало трудно ходить. Бригадир слесарей, работавших со мной, сделал мне из алюминиевой трубы с текстолитовой ручкой красивую палку, а врачи наложили на голеностоп гипс. Сидеть на больничном, когда в корпусе идет монтаж оборудования, я не мог. Так и ходил я по корпусу с палочкой. Через месяц гипс сняли, опухоль спала. Но к весне следующего года я стал чувствовать по утрам боль в правом паху. Стоило мне на работе или дома немного посидеть, и я с трудом вставал сначала из-за боли в паху, а затем и в правом колене.

Пролежал я в госпитале около трех недель. За это время папа добился, чтобы меня перевели в детский костнотуберкулезный санаторий в г. Сысерти, что под Свердловском. Через неделю ко мне приехал папа. У нас в это время был тихий час (дневной сон после обеда) и он в ожидании зашел (по профессиональной привычке и из любознательности) в строящееся рядом с нашим корпусом здание котельной. Стройка была заморожена, и он спокойно осматривал, что уже сделано. Когда к нему подошел мужчина, он решил, что это один из строителей. Он начал задавать ему вопросы, почему столько нарушений правил Котлонадзора. Когда же они выяснили, кто есть кто, а оказалось, что это был Гинзбург И.М. глав. врач санатория и его тоже интересовало, когда же будет окончено строительство.

Тут же на стройке они договорились, что глав. врач внимательно осмотрит меня, а папа внесет исправления в проект, которые позволят закончить стройку и пустить котельную.

Папа после окончания Николаевского судостроительного института попал на Нижнеднепровский трубный завод им. Карла Либкнехта. В начале войны он участвовал в эвакуации этого завода в г. Каменск-Уральский и до пенсии (до 68 лет) проработал на этом заводе (Синарский трубный завод).

На следующий день после просмотра снимков врач сказал, что у меня один очаг в тазобедренном суставе, а второй в правом колене и дал указание сделать для меня гипсовую кроватку.

Ее делают так: положили меня на живот, смазали с головы до ног вазелином и начали накладывать куски марли, смоченные в сметанообразном растворе гипса. И так слой за слоем покрыли меня с головы до ступни. Какое-то время я должен был полежать, пока гипс не затвердеет, затем все это оторвали от меня и после окончательной сушки (2-3 дня) внутреннюю часть отполировали.

И вот уложили меня в эту кроватку и хотели к ней прибинтовать, но я отказался и сказал, что вылезать не буду. В этой кроватке мне предстояло лежать несколько месяцев. Глав. врач разрешил мне раз в сутки сгибать правую ногу в колене, и это сохранило подвижность суставов. Я раньше не знал, как быстро теряет подвижность (срастается) больной сустав. После недели в гипсе, я с большим трудом сгибал ногу.

Первые месяц-полтора я никак не мог привыкнуть к режиму: обход врача - раз в 10 дней, да и то не регулярно, рентгеновские снимки - раз в квартал. Все это меня страшно раздражало, а когда попросил врача дать мне таблетку от головной боли и сестры носили мне пирамидон в течение 20 дней три раза в день, и никто не хотел отменять, т.к. врач была в командировке, я устроил скандал: требовал главврача, но весь персонал отнесся к моим действиям очень спокойно. Таблетки пирамидона продолжали носить, но не очень настаивали, чтобы я их пил.

Эля привезла по моей просьбе книги по радиотехнике (оказывается я покупал эту литературу еще, будучи студентом, но читать, не было времени). Теперь же такое время появилось, и я начал читать. Радиотехнику Жеребцова я прочел от корки до корки не менее 6-7 раз. Первый раз я почти ничего не понял, но разобрался, в какой главе, о чем речь. Последующие чтения были более осмысленными и даже с карандашом в руках.

Однажды ко мне подошли ходячие больные из большой палаты и попросили, чтобы я отремонтировал телевизор. Я сказал, что не разбираюсь в телевизорах, но они говорят: "раз книги читаешь, значит должен отремонтировать", и покатили мою кровать к себе в палату. На пианино стояло два телевизора "Луч". Оказывается, по одному смотрели изображение, а по другому слушали звук.

Как ремонтник, я решил, что нужно начать с проверки антенны, т.к. ни звука, ни изображения не было. Мою кровать подкатили так, чтобы я мог проверить место разветвления антенны. Я оказался прав. В месте разветвления коаксиального кабеля было короткое замыкание оплетки на центральный провод.

На следующий день одна няня предложила принести из дому старый приемник "АРЗ", чтобы я его отремонтировал, и пока буду лежать в санатории он будет около меня. Этот приемник стал первым стендом, на котором я изучал реальные схемы. Всё это я делал лежа в своей гипсовой кроватке. Поскольку родной схемы на приемник не было, мне приходилось рисовать её с натуры и приводить в вид, соответствующий описаниям в книгах. Таким образом, я стал разбираться, что такое высокочастотный усилитель, гетеродин, усилитель промежуточной частоты – УПЧ, и усилитель низкой частоты – УНЧ. Когда разобрался со схемой, стал прозванивать и измерять напряжение на отдельных элементах схемы (тестер Ц-20 за 19 рублей и кое-какие радиодетали я выписал через посылторг).

Я обнаружил, что на экранной сетке лампы УПЧ нет напряжения, заменил сопротивление (резистор) в цепи этой сетки и приемник заорал. Пожалуй, с этого приемника и началась моя радиолюбительская деятельность. Целый месяц я был постоянно занят приемником, и это отвлекало меня и от болезни и от всех дел в санатории. Я постепенно успокоился, смирился со своим лежачим состоянием, около меня образовался круг ходячих больных (молодых ребят), которым я объяснял все, что делал. А затем мне стали приносить разные приемники на ремонт. Однажды ребята принесли мне из санаторной библиотеки зачитанную растрепанную книгу. Я попросил их достать клей и чистые листы бумаги. Мы подремонтировали эту книгу, а когда они отнесли ее в библиотеку, то библиотекарь пришла ко мне поблагодарить и сказала, что у нее в библиотеке есть новый переплетный станок, но никто не умеет им пользоваться. Я предложил ей принести его мне.

Мой папа умел переплетать книги и журналы, и я имел об этом понятие (мой папа, по-моему, умел делать все своими руками. Правда, когда я занимался с радиоаппаратурой, он говорил: "Откуда ты это знаешь? Я ведь в этом совсем не разбираюсь".). Так вот это был примитивный ручной переплетный набор, в который входили струбцина и нож. Ребята вокруг меня были, и мы начали ремонтировать сначала потрепанные книги, а затем переплетать годовые подписки различных журналов.

Когда в санатории был объявлен карантин по гриппу, все медработники, и приезжающие родственники, должны были надевать марлевые повязки. Ко мне подошла кастелянша и спросила, не могу ли я посмотреть ножную швейную машину, которая давно не работает, а мастер из Свердловска не едет. Я предложил поставить машину рядом с моей кроватью, а после обеда обещал посмотреть ее. И вот в палату завозят ножную швейную машину "Зингер", такую же, какая была у мамы до войны.

Пока мы обедали, а обедали мы лежа, не сидя, а лежа горизонтально каждый в своей гипсовой кроватке. Некоторые так привыкали, что даже, когда они могли вставать и ходить, на обед или для приема таблеток они ложились в кроватки. Так вот пока мы обедали, приехал мастер из Свердловска и наладил машину. После его отъезда не прошло и получаса кастелянша опять ко мне. Говорит, что при мастере машина шила, а как только ушел, так перестала шить. Машину снова притащили ко мне. Я объяснил ребятам, как снять головку и, лежа на спине, отрегулировал ее, а кастелянша прямо в нашей палате начала шить марлевые повязки.

Одна сестра пришла и говорит, что она купила себе новую электрическую машину "Чайка", а она не шьет. Если я сумею её отремонтировать, то можно будет шить повязки сразу на двух машинах. Другая сестра принесла головку подольской машины. Говорит, что муж обнаружил ее в колодце. Машина была густо смазана пушечным салом, ничего не заржавело, но коленвал был погнут и не проворачивался. Я разобрал ее до косточек, ребята притащили мне кусок рельса и небольшую кувалдочку и я, лежа на спине, положив рельс на грудь, отрихтовал коленчатый вал и машина заработала.Так началась эпоха по ремонту швейных машин.

Я не сказал, что еще в первый месяц (осенью), когда в нашу палату положили годовалого малыша - почти ровесника Андрею, я не мог выдержать его плача и попросил вывезти меня из палаты на веранду и оставить там на ночь. Днем на время дневного сна, в теплое время года на веранду вывозили всех. Прошло какое-то время, и я вместе с одним из больных (травму позвоночника он получил во время службы во флоте) Геннадием, стали постоянно спать на веранде. Нас завозили в палату только, когда температура понижалась ниже -30С.

Однажды в палату зашел какой-то мужчина и сказал, что ему нужен мастер по ремонту рентгенаппаратуры. Мы сказали, что не знаем его, и к нам он не заходил. Через некоторое время он снова вернулся к нам. Ребята говорят мне, что видимо он меня ищет.

А дело было так. Когда, по истечении трех месяцев, мне должны были сделать снимки, мою кровать подкатили к рентгенкабинету. Дверь кабинета была открыта, и я наблюдал за действиями рентгенолога. Он делал кому-то снимки и во время включения аппарата раздался негромкий треск, и я увидел, что внутри металлической оплетки кабеля, идущего к аппарату вдоль плинтуса, что-то сверкнуло.

Аппарат перестал работать и сказали, что будут вызывать мастера из Свердловска. Я предложил рентгенологу проверить то место кабеля, где я видел искрение. Он согласился, т.к. по его опыту мастер из Свердловска может приехать только через месяц, а то и позднее. Он поднял кабель и подкатил под него мою кровать. Мы разрезали защитную оплетку и обнаружили под ней следы короткого замыкания. Внимательно осмотрев, мы устранили замыкание, заизолировали провода, проверили аппарат, и он заработал. После этого рентгенолог спросил, не могу ли я посмотреть, почему не все выдержки работают. Я взял эл.схему аппарата, нашел блок переключения выдержек, заменил сгоревшие резисторы и аппарат начал работать во всех режимах.

Мужчина сказал, что его послал главврач и просил отремонтировать новый термостатический шкаф. Перенесли меня на носилках в скорую помощь (был тогда такой автомобиль ЗИМ и на его базе скорая помощь) и повезли в корпус, в котором размещалась лаборатория. Там уложили в кровать и спросили, с какой стороны подвезти меня к шкафу.

Я просмотрел документацию (шкаф изготовлен в Чехословакии) и стал искать причину, почему он не включается. Оказалось, что подгорели контакты в реле включения нагревателей. Я зачистил их и стал ждать, пока прогреется камера. В эту камеру помещают культуру туберкулезной палочки, соскобленную при операции с кости больного, и при постоянной температуре 37.2С (при этой температуре активно размножается ТБС. Поэтому когда я лежал в хирургическом отделении и грел ногу я сам создавал для туберкулеза благоприятные условия) она размножается, а затем на ней подбирают наиболее эффективные лекарства для данного больного.

Когда камера прогрелась, то в момент отключения нагревателей между контактами проскочила мощная искра. Я уже знал, что нужно делать в таких случаях и поставил параллельно контактам искрогасящую цепочку и шкаф заработал нормально. В санаторий ежемесячно для проведения операций приезжал из Свердловска профессор Бедрин. Он и меня осматривал, перед тем как я попал в санаторий.

Однажды главврач попросил посмотреть, почему не работает эл.пила. Готовились к всесоюзному совещанию по костному туберкулезу и в санатории должны были проводить показательные операции. Кстати плакаты и графики к этому совещанию почему-то писали мы (ребята, которых я организовал вокруг себя). Работа была срочная, и мы на нее потратили много времени и сил. Все материалы: бумагу, гуашь, плакатные перья, кисти по моей заявке нам предоставили. А вот с пилой пришлось повозиться пару дней. Я ее разбирал несколько раз (не менее десяти) ничего особого не находил, прозванивал все обмотки включал, двигатель раскручивался, а я его без особых усилий останавливал рукой за вал. Ребята меня уговаривали, ну попробуй еще, может получится. И вот после очередной разборки и сборки двигатель раскрутился, и остановить его я уже не мог. Что с ним было, для меня до сих пор остается загадкой.Во время операции пила работала нормально и больше с ней проблем не было.

Однажды был такой случай. Один мужчина принес приемник АРЗ и говорит, что он отдавал его в ремонт и вот он работает, но станций не ловит. Когда я открыл его, то обнаружил, что сгорела сетевая обмотка трансформатора и те, кто его ремонтировал, подключили к сети высоковольтную обмотку, все остальное откусили, протянули несколько витков новой обмотки и подключили к этой обмотке лампочки освещения шкалы. И вот при включении загораются лампочки, а все остальное отключено. Я перемотал трансформатор, заменил резистор на экранной сетке лампы УПЧ и приемник заработал. Когда за приемником пришел хозяин, он стал уверять, что раньше, до того как он принес его ко мне, приемник работал лучше. Ребята возмутились. Они видели, что было, и что я сделал и все это бесплатно. Взяли приемник, вынесли его во двор и сказали хозяину, что разобьют его, если у него будут ко мне претензии.

До сих пор жалею, что отказался ремонтировать старинные часы с кукушкой. Пришла бабуля и сказала, что эти часы стали еще до революции, но она не хочет их никому отдавать в ремонт, а вот мне она доверяет и просит их посмотреть. А я вот отказался. Теперь жалею, что не посмотрел на старинный механизм.

Сохранено